А кроме них, у меня никого не было – вплоть до 1974 года, когда я переехала в дом, который бабушка с дедушкой купили, чтобы вложить средства. Он стоял на крохотной улочке вдали от всего на свете. Знала ли я, въезжая вместе с обдолбанной матерью в дом-развалюху, что мир для меня навсегда изменится? Нет. Но, познакомившись с Кейтлин Скарлетт Маларки, я поверила в себя, потому что она в меня верила.
Вы, наверное, недоумеваете – почему я начинаю мемуары с рассказа о подруге? Возможно, вы решите, что я лесбиянка, или раздавлена горем, или просто не понимаю, в чем суть мемуаров.
Я начинаю именно так, потому что эта история на самом деле не обо мне – она о дружбе. Когда-то – не так уж и давно – у меня было собственное телешоу, «Разговоры о своем». Я ушла из шоу, когда рак одержал над Кейти верх.
Уйти с телешоу, никого не предупредив, – поступок ужасный. На работу мне теперь не устроиться.
Но был ли у меня выбор?
Кейти столько мне подарила, а в ответ я дала ей совсем мало. Пришла моя очередь ей помогать.
Когда она покинула нас, сперва я думала, что и сама не выживу, что сердце просто-напросто остановится, а воздух прекратит поступать в легкие.
Люди вовсе не стремятся тебя спасать. Если у тебя умер муж, ребенок или кто-то из родителей, они, разумеется, окружают тебя заботой, однако когда ты потерял лучшую подругу – тут дело иное. С этой утратой справляйся сам.
– Талли?
Я подняла голову. Сколько, интересно, я так просидела?
– Что? – рассеянно бросила я, перечитывая написанное.
– Я на работу, – сказала Мара.
Оделась она во все черное, а с косметикой слегка перебрала. Она бариста в кофейне на Пайонир-сквер и говорит, что у них такая форма одежды.
Я взглянула на часы:
– Сейчас полвосьмого.
– Я в ночную смену сегодня. Я же тебе говорила.
Разве? Неужто она и впрямь мне об этом говорила? Мара устроилась на эту работу всего неделю назад.
Может, надо где-то записать себе ее график? Настоящая мать наверняка так и поступила бы. В последнее время Мара часто не бывала дома – где-то пропадала со старыми школьными подружками.
– Тогда после смены такси возьми. Деньги нужны?
Она улыбнулась.
– Нет, спасибо. Как там твоя книга продвигается?
– Спасибо, отлично.
Мара подошла ко мне и поцеловала. Когда дверь за ней закрылась, я вернулась к работе.
Глава шестнадцатая
Остаток лета я всерьез корпела над книгой. В моих мемуарах, в отличие от большинства остальных, история начиналась не с детства, а с карьеры. Я рассказывала о том, как мы с Джонни и Кейт трудились в KVTS, затем перешла к Нью-Йорку. История о том, как амбиции двигали меня вперед, придавала мне сил и напоминала, что я всего способна добиться, главное – захотеть. Свободное время я проводила с Марой. Мы с ней, словно лучшие подружки, ходили в кино, гуляли по центру и покупали мелочи, которые пригодятся ей для учебы в университете. Мара совсем пришла в себя, и я перестала волноваться за нее.
А потом, в один жуткий день в конце августа 2008 года, все изменилось.
После обеда я заглянула в новую публичную библиотеку округа Кинг – просматривала там внушительную подборку газет и журналов со статьями о себе.
Я собиралась весь день там просидеть, но взглянула на солнце за широкими окнами и внезапно передумала. Хватит на сегодня работы. Я собрала записи, закрыла лэптоп, вышла на улицу и зашагала к Пайонир-сквер.
«Адское зелье» – маленькая модная кофейня, владельцы которой явно сэкономили на освещении. К аромату кофе примешивался запах благовоний и табака. За шаткими столами сидели подростки – пили кофе и тихо переговаривались. Современные законы о запрете курения на эту кофейню, похоже, не распространялись. Стены были оклеены концертными плакатами музыкальных групп, о которых я и не слышала. Похоже, я была тут единственная, кто одет не в черное.
За кассой стоял парень в узких черных джинсах и винтажной вельветовой жилетке поверх черной футболки. Мочки ушей оттягивали огромные черные кольца.
– Что закажете?
– А можно с Марой поговорить?
– С ке-ем?
– С Марой Райан. У нее сегодня смена.
– Ой, вы знаете, у нас тут Мара не работает.
– Как это?
– В смысле – как это?
– Мара Райан, – медленно проговорила я, – высокая брюнетка. Красивая. Работает у вас.
– У нас сроду красивые не работали.
– Вы новенький?
– Я тут уже полгода, считай, почти всю жизнь. Никакой Мары у нас нет. Латте вам сделать?
Значит, Мара все лето мне врала.
Я развернулась и вышла из темной клаустрофобичной кофейни. Взбешенная, я ворвалась в квартиру и позвала Мару, ответа не последовало.
Я взглянула на часы. Двенадцать минут третьего.
Я подошла к двери в ее комнату, повернула ручку и вошла.
Мара лежала в постели, а рядом – тот парень, Пэкстон. Оба голые.
Меня накрыло ледяной волной разочарования, и я заорала, чтобы он немедленно отвалил от моей крестницы.
Мара отпрянула, прижала к обнаженной груди подушку.
– Талли…
Развалившись на кровати, парень улыбался так, словно я ему была чем-то обязана.
– Жду в гостиной, – бросила я, – сейчас же. И оденьтесь.
Я вышла в гостиную и принялась ждать, но сперва приняла ксанакс, чтобы унять пляшущие нервы. Не в силах успокоиться, я металась из угла в угол, чувствуя, как постепенно подбирается паническая атака. Что я скажу Джонни?
«Положись на меня, Джонни».
В гостиную вошла Мара – руки сцеплены, губы превратились в тонкую линию, взгляд напряженный. И тонна косметики на лице: жирная подводка, темно-фиолетовая помада, бледный тональный крем. Внезапно до меня дошло, что Мара и тут врала. Никакая это не форменная одежда. Просто она одевается, как гот. Черные узкие джинсы, черная майка в сеточку поверх черного топа. Следом появился Пэкстон – черные джинсы и черные кеды. Он не шел, а, скорее, скользил. Торс обнаженный, и кожа даже не бледная, а голубоватая. На ключицах и горле вытатуирована какая-то замысловатая надпись.
– Это Пэкс. Помнишь его? – начала было Мара.
– Сядь! – рявкнула я.
Мара повиновалась.
Пэкс приблизился. Он и вправду был красив – взгляд, хоть и презрительный, полон печали, и в этом есть некая извращенная соблазнительность. Такой парень ни за что не запал бы на Мару. Как же я все проворонила? И с какой стати романтизировала их отношения? Мне полагалось защитить ее, а я облажалась.
– Ей восемнадцать. – Пэкстон уселся рядом с Марой. Значит, вот с какой стороны он решил зайти. – И я люблю ее, – тихо добавил он.
Мара посмотрела на него, и я осознала, насколько глубокие корни пустила эта проблема. Любит, значит. Я тоже села – медленно, не сводя с них взгляда.
Любовь.
И что мне на это ответить? Одно я знала наверняка.
– Я вынуждена рассказать обо всем твоему отцу.
Мара ахнула, и на глазах у нее блеснули слезы.
– Он увезет меня обратно в Лос-Анджелес.
– Рассказывай, – Пэкстон взял Мару за руку, – ничего он не сделает. Она совершеннолетняя.
– Вот только у нее ни денег, ни работы.
Мара отлепилась от Пэкстона, встала, подошла ко мне и опустилась на колени:
– Ты рассказывала, что мама влюбилась в папу с первого взгляда.
– Да, но…
– А у тебя был роман с преподавателем. Тебе тогда было столько же, сколько мне сейчас, все считали, что это плохо, но ты его по-настоящему любила.
Зря я вообще ей столько выболтала. Я слишком погрузилась в работу над книгой, и к тому же Мара подкупила меня своим «ты моя лучшая подруга», иначе я держала бы язык за зубами.
– Понимаешь…
– Талли, я его люблю. Ты моя лучшая подруга – ты должна понять.
Мне хотелось разубедить ее, сказать, что она ошибается, что нельзя любить парня с накрашенными глазами, который указывает, что ей следует чувствовать. Но что мне известно о любви? Я должна попытаться исправить ошибки, защитить ее. Вот только как?
– Не говори папе. Пожалуйста. Я не прошу тебя ему врать, просто ничего не говори, пока он не спросит. Пожалуйста.
Сделка эта ужасная и опасная. Я знала, что будет, если Джонни раскроет нашу тайну, мне это точно выйдет боком. Но расскажи я ему – и потеряю Мару, вот такая простая арифметика. Джонни будет винить во всем меня, увезет ее, и Мара никогда не простит ни его, ни меня.
– Ладно, – кивнула я.
Вот что надо сделать: на следующие три недели загрузить Мару делами так, чтобы на Пэкстона времени у нее не осталось. А потом она уедет учиться и забудет о нем.
– Только если ты пообещаешь больше мне не врать.
Мара улыбнулась, и от этой улыбки мне сделалось не по себе. Девочка врала мне все это время, чего стоят ее обещания?
В сентябре я превратилась в тень Мары, работу над книгой почти забросила. Моя цель – не подпускать к Маре Пэкстона, потому я постоянно что-то придумывала. С Марой мы расставались лишь на ночь, да и тогда я заглядывала к ней в комнату и проверяла, на месте ли она, причем Маре об этом было известно. Джонни с мальчиками вернулись в дом на Бейнбридже. Три раза в неделю он звонил мне справиться о Маре, и каждый раз я отвечала, что все в порядке. Он делал вид, что ему не обидно, что дочь не приезжает к ним, а я делала вид, будто не замечаю обиды в его голосе.
После того как я стала жестче, Мара отстранилась и наша дружба разладилась. Я видела, как она пытается вырваться из тисков. Мара решила, что я больше не такая крутая, что положиться на меня нельзя и что в наказание она не будет со мной разговаривать.
Я старалась не замечать всего этого и постоянно демонстрировала свою любовь. В этой атмосфере холодной войны ко мне вернулась тревожность, я сходила к новому врачу и получила новый рецепт. Врачу я солгала, что прежде ксанакс не принимала. К двадцать первому сентября я была на себя не похожа из-за чувства вины и постоянной тревоги, и тем не менее я не сдавалась. Я изо всех сил пыталась сдержать данное Кейт обещание.