По пути полицейский не проронил ни слова.
Возле участка он помог мне выбраться из машины и за локоть провел внутрь.
К моему облегчению, в эту снежную праздничную ночь людей в участке оказалось мало. Внутри меня пышно расцветал и расползался стыд. Как же я умудрилась до такого опуститься? Женщина, телосложением смахивающая на бетонную глыбу, отвела меня в отдельное помещение, где обыскала с головы до ног, будто террористку.
У меня забрали украшения, сняли отпечатки пальцев, сфотографировали.
Я знала, что плакать бесполезно, но остановить слезы не удавалось.
Рождество в тюремной камере. В мое личное дно явно постучали.
Съежившись, я сидела на крашеной деревянной скамье, одна, в компании лишь такой же одинокой лампочки на потолке. Впрочем, все лучше, чем по барам шляться. В кабинете напротив моей камеры несколько усталых мужчин и женщин в полицейской форме, сидя за столами, заставленными бумажными стаканчиками с кофе, фотографиями родных и рождественскими украшениями, заполняли какие-то бумаги, изредка перекидываясь словами.
Было почти одиннадцать – прошло несколько самых долгих часов моей жизни, – когда женщина-глыба отперла камеру.
– Вашу машину мы временно конфисковали. Если за вами кто-нибудь приедет, мы вас выпустим.
– Я могу вызвать такси.
– Простите, но нет. Мы еще не получили результаты вашего токсикологического анализа и просто отпустить вас не можем. Нужно, чтобы за вами кто-нибудь приехал.
Подо мной точно бездна разверзлась, и я осознала, что все стало еще хуже.
Лучше всю ночь проведу в тюрьме, чем позвоню Марджи прямо на Рождество и попрошу ее меня забрать.
Я вгляделась в помятое, уставшее лицо полицейской дамы. Судя по всему, она добрая, и все же сегодня Рождество, а она здесь, хотя явно предпочла бы находиться еще где-нибудь.
– У вас есть семья? – спросила я.
– Да, – ответила она чуть удивленно.
– Наверное, сложно сегодня работать.
– Мне повезло, что вообще работа есть.
– Согласна, – вздохнула я.
Позвонить я могла лишь одному человеку, причем и сама не знала, почему в голову мне пришло именно его имя.
– Десмонд Грант, – сказала я, – он врач в отделении скорой помощи больницы Святого Сердца. Возможно, он за мной приедет.
Женщина кивнула:
– Тогда пойдемте.
Я медленно встала – того и гляди рассыплюсь, прямо как кусок иссохшего мела – и по коридору с выкрашенными зеленой краской стенами прошла за ней в кабинет, где стояло несколько пустых столов.
Там женщина протянула мне мою сумочку. Не обращая внимания на трясущиеся руки (ксанакс не помешал бы), я отыскала записку с номером и мобильник.
Под бдительным взглядом полицейской я набрала номер и, затаив дыхание, стала ждать.
– Десмонд? – едва слышно прошелестела я, уже жалея, что позвонила. Не станет он мне помогать. Да и с чего бы?
– Талли?
Я молчала.
– Талли? – встревоженно повторил Десмонд. – Что-то случилось?
Глаза саднило от слез.
– Я в окружном полицейском участке, – тихо сказала я, – вождение в нетрезвом виде. Но я ничего не пила. Я по ошибке сюда попала. И они не хотят меня выпускать, только под чью-то ответственность. Сегодня Рождество, знаю…
– Я сейчас приеду, – сказал он.
Раскаленные слезы заструились у меня по щекам.
– Спасибо.
– Сюда, пожалуйста, – сказала женщина и слегка подтолкнула, напоминая, что пора шевелиться.
Я прошла за ней в другое помещение, на этот раз просторное и, даже несмотря на праздник, людное. Я села на стул у стены, стараясь не обращать внимания на пьянчуг, проституток и бездомных.
Наконец дверь открылась и я увидела Десмонда. За его спиной кружили снежинки. От снега волосы у него побелели, пальто на плечах намокло, острый нос покраснел.
Пошатываясь, ненавидя себя за никчемность и глупость, я встала.
Десмонд направился ко мне так стремительно, что полы его длинного черного пальто разлетались в стороны, словно крылья.
– Ты как?
Я подняла голову:
– Бывало и получше. Прости, что в такой поздний час тебя побеспокоила. Да еще и на Рождество. И по такому поводу. – От стыда слова застревали в горле.
– У меня все равно смена только что закончилась.
– Ты сегодня работал?
– Подменял тех, у кого семья есть. Куда тебя отвезти?
– Домой, – ответила я.
Мне хотелось лишь одного – заползти в свою постель и заснуть, чтобы сон выбил из меня воспоминания об этом вечере.
Десмонд взял меня за руку и отвел к машине, которую вопреки правилам оставил возле входа. Я назвала ему адрес, и мы молча проехали несколько кварталов до моего дома.
Перед зданием он притормозил, и возле его дверцы почти тотчас же возник привратник в ливрее.
Десмонд обернулся ко мне, и в его взгляде я прочла немой вопрос.
Приглашать его к себе мне не хотелось. Не хотелось улыбаться, вести светскую беседу и притворяться, будто я в порядке. Но разве можно отправить его восвояси – после того, как он примчался на помощь?
– Зайдешь выпить?
Вопрос в его глазах лишал меня присутствия духа.
– Ладно, – кивнул он.
Я открыла дверцу и вылезла – слишком торопливо, так что едва не упала. Привратник подхватил меня.
– Спасибо, – пробормотала я.
Не дожидаясь Десмонда и отстукивая каблуками дробь, я пересекла вестибюль и вызвала лифт. Опять молча, в окружении своих отражений в зеркальных стенах, мы поднялись наверх.
Я открыла дверь квартиры, Десмонд прошел следом за мной в гостиную с ее невероятным видом на ночной город, который заваливало падающим с черного неба снегом.
– Вино?
– Давай лучше по кофе?
Бесило ли меня, что он вот так напомнил мне о прошлом вечере? Да, немножко. Я прошла на кухню, поставила кофе и скрылась в ванной, взглянула в зеркало и ужаснулась: мокрые от снега волосы завивались спутанными кудрями, лицо помятое, серое.
Господи.
Я открыла аптечку, достала упаковку ксанакса, проглотила таблетку, после чего вернулась в гостиную, прихватив на кухне кофе.
Десмонд нашел проигрыватель и поставил диск с рождественской музыкой.
– Я удивился твоему звонку.
Ответ прозвучал бы жалко, поэтому я промолчала, опустилась на диван. На меня навалилась вся тяжесть минувшей ночи. Ксанакс не помогал. Снова подступила паника.
– Десмонд Грант, – сказала я, просто чтобы нарушить молчание. – Я несколько лет трахалась с парнем по имени Грант.
– Надо же. – Он сел рядом, так близко, что я ощутила металлический запах тающего на шерсти снега.
– Что – надо же?
Его испытующий взгляд меня пугал.
– Обычно, когда мы говорим о человеке, с которым трахались несколько лет, то прибегаем к таким словам, как любовь или отношения.
– Я журналист и слова подбираю тщательно. Я с ним трахалась. Ни о каких отношениях или любви речи не идет.
– Ты говорила, что однажды влюбилась. Возможно, влюбилась.
Ход нашей беседы мне не нравился. Меня и так замели за вождение в нетрезвом виде – разве я еще недостаточно убого выгляжу?
Я пожала плечами:
– Мне было девятнадцать. Девчонка.
– И что случилось?
– До меня дошло, что я его любила, когда мне почти сорок стукнуло. – Я криво улыбнулась. – Вечно со мной вот так. Лет шесть назад он женился на женщине по имени Ди-Анна.
– Это, должно быть, тяжело. А тот, другой Грант, – он какой был?
– Эффектный. Цветы, украшения – этого добра он дарил в избытке, но больше ничего…
– Например?
– Того, что дарят женщине, с которой хотят вместе состариться.
– И что же это?
Я пожала плечами. Откуда мне знать?
– Тапочки, а может, фланелевый халат. – Я вздохнула: – Слушай, Десмонд, я жутко устала (этот день меня и правда не пощадил), спасибо, что забрал меня.
Он поставил чашку на журнальный столик, медленно повернулся ко мне и, взяв за руку, заставил подняться. От его взгляда у меня дыхание перехватило: каким-то неведомым образом он видит мою уязвимость, мой страх.
– Ты, Талли, как волшебница Шалотт – смотришь на мир из своей высокой башни. Ты преодолела все преграды, воплотила в жизнь самые невероятные мечты многих людей. Так отчего же тебе некому позвонить на Рождество и поехать тоже некуда?
– Уходи, – устало сказала я. Я ненавидела его за этот вопрос, за то, что он разглядел мою одинокую суть, за то, что по его словам выходило, будто я была способна что-то изменить. – Пожалуйста. – Голос у меня сорвался.
Мне хотелось лишь забраться в постель и уснуть.
Завтра все наладится.
Глава восемнадцатая
К июню 2010 года я осознала, что дела мои обстоят прескверно, но как к этому относиться, не понимала. Депрессия накрыла меня стеклянным колпаком. Словно стена встала между мною и всем остальным миром. Даже разговоры с Марджи по средам больше не поднимали мне настроения.
Я лениво выбралась из постели и, точно сомнамбула, поплелась в ванную. Сколько таблеток снотворного я приняла накануне вечером? Я со страхом поняла, что не помню.
Чтобы успокоить нервы, привычно проглотила таблетку ксанакса и встала под душ. Если честно, ксанакс больше не действовал, потому мне приходилось постоянно увеличивать дозу. Знаю, это должно вызывать тревогу, и я тревожилась, но будто бы издалека.
Я собрала мокрые волосы в хвост и натянула тренировочные штаны. В голове пульсировала боль.
Попыталась запихнуть в себя еду, но желудок сжался, и я боялась, что меня стошнит.
День медленно полз к полудню. Я пыталась читать книгу, смотреть телевизор и даже пылесосить, но непрестанно думала лишь о том, как же мне плохо.
Может, бокал вина поможет? Всего один. Уже давно не утро.
Вино и правда чуть-чуть помогло. И второй бокал помог.
Я в очередной раз решила завязывать с алкоголем, когда зазвонил мобильник. Увидев на экране имя, я схватилась за телефон так, как будто сам Христос позвонил.
– Марджи!
– Привет, Талли.
Я опустилась на диван, осознавая, насколько мне не хватало дружеского голоса.