– Спасибо, Джордж. – Впервые за долгое время я улыбнулась.
Во мне вспыхнула надежда. Как же нужна она именно сейчас! Слезы все я выплакала, и внутри пустыня, сухая и колючая, как наждак. Жить так больше нельзя.
А в следующее мгновение я осознала: придется не только выйти из квартиры, но и показаться на публике. Меня снова затрясло.
Нет уж. Все у меня получится.
Я приняла еще одну таблетку ксанакса (завтра же завяжу с ним) и побрела в гардеробную выбирать подходящую случаю одежду.
Мне понадобятся…
Что? Зачем я вообще в гардеробную пришла?
Ох, мне ведь еще надо волосы в порядок привести.
– Талли?
Мне почудилось или это и правда голос Мары? Я обернулась так резко, что едва не упала. Покачиваясь, я двинулась на голос, в который даже и не верила толком. И все же я не ошиблась – в гостиной, напротив застекленной стены, стояла Мара.
Во всем черном, розовые волосы неровно острижены, в бровь вдеты серебряные кольца. Мара похудела, истончилась, над бледными впалыми щеками выдаются острые углы скул. Но она здесь, она приехала дать мне еще один шанс.
– Мара. – От любви к ней у меня внутри все так и переворачивалось. – Как хорошо, что ты вернулась.
Она неловко переминалась с ноги на ногу. Не испугана, нет, похоже, просто нервничает. Сейчас бы хоть ненадолго избавиться от этой проклятой головной боли. Мне не терпелось услышать, зачем она приехала.
– Мне нужны…
Я шагнула к ней, слегка пошатнулась. Заметила ли она?
– Что тебе нужно, милая? – Я это и правда спросила или мне показалось? Зря я вторую таблетку ксанакса приняла.
Но неужели Мара бросила Пэкстона?
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке. Но нам с Пэкстоном деньги нужны.
Я замерла.
– Так ты за деньгами пришла?
– Ты мне только так помочь можешь.
Я надавила пальцами на висок, стараясь унять боль. Моя нелепая сказка схлопывалась на глазах. Я Маре не нужна, и пришла она сюда не ради моей помощи. Ей нужны деньги, а потом она снова уйдет. Деньги, судя по всему, для Пэкстона, и наверняка это он ее надоумил. Да, так и есть. И что скажет Джонни, узнав, что я дала ей деньги и отпустила?
Со всей нежностью, на какую только способна, я взяла ее за запястье и закатала рукав. Бледная кожа исчерчена шрамами, некоторые жемчужные, старые, другие совсем свежие, еще раны.
Мара отдернула руку.
У меня сердце разрывалось – я видела, что она по-прежнему причиняет себе боль. В этом мы с ней сейчас похожи, но мы постараемся помочь друг другу, снова станем лучшими подругами. Я не позволю ей страдать. Стану лучшей матерью на свете, как и просила меня Кейти. И ни ей, ни Джонни я больше не причиню боли.
– Если все хорошо, почему ты снова себя режешь? – Я старалась говорить мягко, но с трудом сдерживала дрожь. – Я хочу тебе помочь. Ты ведь знаешь…
– Так ты дашь мне денег или как?
– Зачем они тебе?
– Не твое дело.
Эти слова вонзились в меня точно лезвие – как она, очевидно, и хотела. Я вгляделась в лицо девушки, которую больше не знала.
– Посмотри на меня, – попросила я. – Мара, я всю свою жизнь запорола. У меня ни семьи, ни мужа, ни детей. Единственное, что у меня было, – карьеру – я потеряла. Постарайся не повторить моей судьбы. Не остаться одной. У тебя есть родные, которые тебя любят. Иди домой. Джонни тебе поможет.
– У меня есть Пэкс.
– Мара, порой встречаются такие мужчины, что лучше уж одной остаться.
– Тебе-то откуда знать? Так ты поможешь?
Даже несмотря на мое плачевное состояние, я понимала, что просьбу ее выполнять нельзя. Я жаждала ей помочь, жаждала как воздуха, но я не имею права ошибиться снова. Много лет я не раз допускала ошибки в отношениях с Марой, ужасные ошибки, – позволив ей сойтись с Пэкстоном, скрыв их отношения от Джонни. Но я усвоила урок.
– Ты можешь остаться здесь, я договорюсь с доктором Блум, но прежней ошибки я не повторю. Я не стану за спиной твоего отца давать тебе деньги, чтобы ты жила в какой-нибудь дыре с этим отморозком, которому плевать, что ты себя режешь.
Дальше мы наговорили друг другу жутких гадостей, которые мне хотелось бы забыть. На прощанье девчушка, которую я люблю больше жизни, бросила на меня такой взгляд, от которого дерево разлетелось бы в щепки. А потом она выскочила из квартиры и грохнула дверью.
День премьеры подобрался ко мне внезапно. Как так вышло, я и не знаю. Знаю лишь, что под вечер второго сентября я бесцельно бродила по комнатам, делая вид, будто обдумываю книгу, когда на мобильнике пискнуло напоминание.
Я посмотрела на экран. «Кино. 20:00. Бывш. коллеги».
Я перевела взгляд на часы.
19:03.
Надо идти. Это мой шанс. Ни страх, ни паника, ни отчаянье меня не остановят. Я наряжусь, буду там первой красоткой и верну себе прежнюю популярность. В конце концов, это Америка – страна, где сдувшимся знаменитостям нередко выпадает второй шанс. Или, может, по примеру Хью Гранта прилюдно повинюсь, с улыбкой попрошу прощения, признаюсь в своих страхах и депрессии – тогда меня наверняка поймут. У кого в наши дни, со всеми этими экономическими кризисами, не бывает страхов? Ведь потерять любимую работу – такое много с кем случается.
Я прошла в спальню. Ксанакс поможет. И я приняла сразу две таблетки, сегодняшний вечер – не время для страхов и панических атак. Я должна выглядеть безупречно. И я смогу. Я не из тех, кто с головой залезает под одеяло и сидит взаперти.
Я вошла в гардеробную и стала перебирать вешалки с одеждой – какие-то вещи я вообще не помнила, не помнила, когда я это купила, надевала ли. Так, платья. Для большинства из них я слишком располнела, поэтому остановилась на винтажном черном от «Валентино», с асимметричной горловиной и кружевной юбкой. Крой свободный, прежде оно отлично на мне сидело, но сейчас я в нем смахивала на сосиску. Зато оно черное, а лучше у меня все равно ничего нет.
Руки слушались плохо, так что волосы я просто стянула в хвост. В надежде отвлечь внимание от желтоватой кожи я надела крупные золотые серьги с черным жемчугом. Несмотря на щедрый слой косметики – так густо я никогда в жизни не красилась, – выглядела я усталой. Постаревшей. Отогнав эти мысли, я достала ярко-розовые кожаные лодочки на шпильке и дополнила наряд театральной сумочкой.
Возле двери на меня привычно набросилась паника, но я стиснула зубы и подавила ее. Открыла дверь и шагнула в коридор. Выйдя из лифта в вестибюль, я уже задыхалась, но возвращаться в надежный покой квартиры не желала.
Привратник вызвал такси, я плюхнулась на заднее сиденье.
«У тебя получится, у тебя получится».
Закрыв глаза, я попыталась преодолевать страх медленно, мелкими шажками, однако когда машина остановилась перед кинотеатром, в голове гудело так, будто вот-вот взорвется.
– Мэм, вы выходите?
Разумеется. Еще бы.
Я выбралась из машины. До красной дорожки я добрела, едва волоча ноги, словно они вязли в болоте. Софиты били в глаза, я то и дело щурилась и моргала.
Внезапно я осознала, что идет дождь. Когда он успел начаться?
Красноватый свет с козырька кинотеатра зловеще разливался в лужах дождевой воды. За огороженной территорией собралась огромная толпа зевак, поджидающих знаменитостей.
Дрожь в руках не унималась, во рту пересохло так, что я не могла сглотнуть. Вскинув голову, я прошла по красной дорожке. Засверкали вспышки фотоаппаратов, но потом репортеры меня разглядели и отвернулись. В фойе я пришла к печальному выводу, что я здесь самая старая. Мне бы завязать с кем-нибудь разговор, но сил не хватало, я прошла в зал и плюхнулась на бархатное сиденье.
Свет погас, и начался фильм.
Я старалась сохранять спокойствие и следить за происходящим на экране, но без толку. Страх внутри меня ворочался, как живая тварь. Мне нужно выбраться отсюда, немедленно. Я отыскала указатель и устремилась к выходу. Свет в туалете был такой яркий, что глазам больно. Даже не глянув в зеркало, я заскочила в кабинку, заперлась и упала на опущенную крышку унитаза. Надо взять себя в руки. Я откинулась назад и прикрыла глаза. Спокойно, Талли. Спокойно.
А потом я вдруг проснулась. Я что, отключилась в туалете? И надолго? Вскочив, я так резко распахнула дверцу, что та ударилась о дверцу соседней кабинки и едва не врезалась в очередь из женщин. Все в изумлении уставились на меня. Значит, фильм закончился.
В фойе я ловила на себе взгляды окружающих. Стоило мне сделать шаг, как все расступались, точно у меня бомба или я заразная. Они смотрели на меня, а видели снимки анфас и в профиль, сделанные в полиции. Только теперь до меня окончательно дошло: все кончено, бесповоротно. Я не смогу убедить боссов ни одной телекомпании взять меня. Я упустила свой шанс. Бормоча извинения, я протиснулась через толпу, вывалилась на улицу и вздохнула, лишь когда оказалась под проливным дождем.
Тем же вечером в баре меня попытался склеить какой-то тип. И я почти позволила. Я видела, как он смотрит на меня, как улыбается и произносит фразы, которые отдавались во мне подобием томления – не по нему, разумеется, а по моей профуканной жизни. Вот только жизнь та позади, а передо мной лишь незнакомый мужчина. Я слышала, как умоляю его – умоляю! – поцеловать меня, и заплакала, когда он выполнил мою просьбу: как же чудесно это было и одновременно как далеко от того, чего мне хотелось.
Когда бар закрылся, я побрела домой, а может, поймала такси или меня подвезли, откуда мне знать? Главное, что до дома я добралась. Я вошла в темную квартиру и, покачиваясь, принялась ходить по комнатам, включая повсюду свет, натыкаясь на стены и мебель.
От стыда я едва не плакала, но какой толк от слез? Я рухнула на диван и закрыла глаза, а когда открыла, то увидела перед собой на журнальном столике стопку писем и газет и сонно заморгала, потому что сверху лежал журнал с моим фото на обложке. С моим фото…
Наклонившись, я отодвинула в сторону конверты, рекламные каталоги и подтянула к себе номер «Стар». В верхнем левом углу обложки красовалась моя двойная фотография, анфас и в профиль, а ниже единственное слово: «Зависимость». Я раскрыла журнал, долистала до нужной страницы. Там была даже не статья, а крохотная заметка в боковой колонке.