– До меня – один телефонный звонок.
Дороти вздохнула.
Ну вот. Впервые в жизни она станет Талли матерью.
Почти весь день Джонни и Фрэнк, управляющий Талли, разбирались с ее финансовыми делами.
Сейчас Джонни сидел в машине, на пароме, а на пассажирском сиденье лежала стопка документов. Он и понятия не имел, как складывалась жизнь Талли после смерти Кейт. Он-то полагал, что она ушла с телевидения по своей воле, что «контракт на книгу» – дело прибыльное и ляжет в основу еще одной успешной карьеры. А ведь ему ничего не стоило узнать правду – если бы он удосужился.
Но ему было не до этого.
«Ох, Кейти, – устало подумал он, – ты мне за это голову снимешь».
Откинувшись на кожаную спинку, Джонни наблюдал, как ворота парома открываются и впереди появляются песчаные пляжи Винг Пойнт. Когда паром причалил, Джонни съехал по металлической рампе на асфальтовую дорогу и направился домой.
Дом ждал его, словно пропитанный вечерним светом. В этот предзакатный час, чудесный и прозрачный, каждый оттенок приобретает особую ясность и отчетливость. В северо-западных штатах сентябрь – месяц благословенный, компенсация за серые дождливые дни, который последуют дальше.
На миг Джонни увидел дом таким, каким тот когда-то был. После смерти Кейт и двор с палисадником, и сам дом изменились. Прежде палисадник имел вид диковатый и неухоженный, Кейти все «собиралась» обиходить его, но растения, цветы и кусты разрастались и ввысь и вширь. Образовавшаяся растительная куча-мала напоминала драку школьных задир, которые делят территорию. Во дворе вечно валялись игрушки – скейтборды, шлемы и пластмассовые динозавры.
Сейчас все привели в порядок. Раз в неделю к ним приходил садовник, который полол, подрезал и косил. Растения повеселели, цветы стали больше и ярче.
Джонни заехал в темный гараж, но вышел из машины не сразу, стараясь сперва собраться с мыслями. Лишь почувствовав, что готов, Джонни вошел в дом.
Стоило ему открыть дверь, как по лестнице, пихаясь, к нему бросились близнецы. Прямо роллербол на холмистой местности. Джонни уже давно перестал переживать, что кто-то из сыновей покатится по ступенькам. Уж какие есть, ничего не поделаешь. Мальчишки были одеты в спортивную форму Бейнбриджа и скейтерские кеды – Джонни не сомневался, что обувь великовата им размера на два.
За последние несколько лет они с мальчишками превратились в трио. В Лос-Анджелесе они сблизились, а сюда сыновья вернулись с радостью. Тем не менее Джонни видел, что их отношения постепенно дают трещину. У обоих сыновей, в особенности у Уиллза, появились секреты, и он завел привычку уклончиво отвечать на обычные вопросы. Услышав: «Кто звонил?» – Уиллз отмахивался: «Никто». – «А-а, то есть ты с никем сейчас разговаривал?»
– Привет, па! – Уиллз одним прыжком преодолел последние три ступеньки. Лукас отставал от него буквально на долю секунды. На пол они спрыгнули с такой силой, что чуть доски не проломили.
Господи, как же он любит своих мальчишек! И, несмотря на это, сейчас, когда Кейт нет рядом, чтобы его вразумить, Джонни столько раз отступался от них. В одиночку он справлялся с ролью отца намного хуже, чем того заслуживали сыновья и Мара. И почему только сейчас он так ясно видит ошибки? Простят ли его когда-нибудь дети?
– Папа, ты чего? – спросил Лукас.
Ну разумеется, Лукас. «Лукаса особенно береги… Он не поймет. Возможно, он будет тосковать по мне сильнее всех».
– Завтра мы покрасим и приведем в порядок дом Дороти. Надо подготовить его для Талли. И я знаю, как вам хочется помочь.
– Они с мамой любили синий, – вспомнил Уиллз, – для ее комнаты в самый раз цвет.
Лукас все смотрел на Джонни.
– Папа, ты не виноват, – тихо проговорил он. – Я про Талли.
Джонни потрепал сына по щеке:
– Как же ты на маму похож.
– А Уиллз – на тебя, – кивнул Лукас.
Семейная присказка, которую то и дело, много лет, повторяют. И не зря. Джонни улыбнулся. Может, так им в будущем и сделать – сохранить Кейт в тысяче повседневных мелочей? Он наконец-то готов к этому. Как ни странно, несчастный случай с Талли дал понять, что именно важно.
– А сестра ваша где?
– Па, ну сам догадайся, – фыркнул Уиллз.
– У себя?
– Чего она там все время делает, а?
– Ей сейчас непросто. Пускай немного выдохнет, ладно, Скайуокер?
– Ладно, – хором согласились оба.
Джонни поднялся по лестнице. Проходя мимо комнаты Мары, он не стал ни стучаться, ни звать дочь – изо всех сил старался не нарушать ее личное пространство. Сегодня в больнице Джонни увидел, до чего сильно она переживает, а за последние несколько лет одно он усвоил крепко: слушать так же важно, как говорить. Когда Мара заговорит, он должен повести себя правильно. Нельзя опять оттолкнуть ее.
Он прошел к себе, бросил документы на кровать и долго стоял под горячим душем. Когда он вытирал волосы, в дверь кто-то постучал.
Джонни торопливо натянул на себя джинсы с футболкой и крикнул:
– Входи!
Дверь открылась. На пороге, сцепив руки, стояла Мара. Каждый раз, когда Джонни смотрел на Мару, ему делалось не по себе. Худая и бледная, она превратилась в призрак той девушки, какой когда-то была.
– Можно с тобой поговорить?
– Разумеется.
Она отвела глаза.
– Только не тут. – И Мара сбежала вниз по лестнице.
В прихожей она сняла с вешалки толстовку и вышла на террасу. Там Мара села в любимое кресло матери. Над ними пылали осенние клены. Листья, пурпурные, оранжевые и лимонно-желтые, устилали террасу, усыпали перила. Сколько же раз они с Кейт сидели здесь по вечерам, уложив детей, и слушали друг друга и волны, пока к их ногам подкрадывалась ночь, а в подсвечниках мерцали свечи?
Джонни стряхнул воспоминания и опустился в соседнее кресло. Старое, видавшее виды, оно громко скрипнуло.
– Я продала в журнал «Стар» историю Талли, – тихо заговорила Мара, – сказала им, что Талли алкоголичка и сидит на таблетках. Они заплатили мне восемьсот пятьдесят долларов. Статью напечатали на прошлой неделе. Я… видела в квартире Талли журнал с этой статьей. Талли прочла ее, а после этого села в машину.
Джонни глубоко вдохнул. «Кейти, помоги!» – подумал он. Когда Джонни понял, что голос у него не сорвется, он произнес:
– Так вот почему ты сказала, что это ты виновата.
Мара повернула голову. В ее глазах Джонни увидел такую муку, что у него сердце сжалось.
– Да я и виновата.
Джонни смотрел в полные страдания глаза дочери.
– Без твоей мамы наши с Талли пути разошлись. Находиться рядом с Талли было невыносимо больно, вот я и отдалился. Даже не отдалился, я сбежал от нее подальше. Так что ты не единственная, кто заставил ее страдать.
– Утешение слабое, – печально сказала Мара.
– Я тысячу раз вспоминал ту сцену у тебя в общежитии. У меня тогда просто крышу сорвало. Я бы все отдал, чтобы отмотать время назад, – я бы сказал тебе, что какой бы ты выбор ни сделала, я все равно тебя люблю и никогда не разлюблю, будь уверена.
– Мне так этого хотелось. – Мара вытерла слезы.
– И перед Талли я тоже мечтаю извиниться. Зря я ее обвинял во всем.
Мара кивнула, но промолчала.
Джонни подумал обо всех ошибках, что надломили его отношения с дочерью, о тех случаях, когда отстранялся, вместо того чтобы сблизиться, когда молчал, хотя следовало бы говорить. Словом, он думал о всех тех промахах, которые допускает отец-одиночка, на которого легли все заботы о семье.
– Ты меня простишь?
Мара посмотрела ему в глаза:
– Папа, я тебя люблю.
– И я тебя люблю, Манчкин.
Губы Мары тронула слабая, печальная улыбка.
– А Талли? Она, наверное, теперь думает…
– Что бы ты сказала ей прямо сейчас?
– Я бы рассказала, как сильно ее люблю, вот только возможности у меня нет.
– Еще появится. Вот очнется – и все расскажешь.
– Я в последнее время как-то не очень верю в чудеса.
«А кто в них верит-то?» – хотелось ему сказать, но произнес он другое:
– Твоей маме это ужасно не понравилось бы. Она бы заявила, что все идет ровно так, как оно должно идти, и сдаваться нельзя, разве только в крайнем случае, да и…
– …да и тогда тоже нельзя, – договорила Мара, и ее голос словно эхом отрикошетил от его голоса. На один чудесный миг Джонни почудилось, будто рядом Кейт. Над головой зашелестела листва.
– Я бы хотела снова к доктору Блум записаться. Если можно.
Джонни быстро взглянул наверх, на покачнувшийся стеклянный светильник. Спасибо, Кейти.
– Я тебя запишу.
Глава двадцать шестая
Накануне того дня, когда Талли должны были перевезти домой, Райаны и Маларки, точно команда профессиональных уборщиков, нагрянули в дом на улице Светлячков. Дороти никогда еще не видела, чтобы люди работали так слаженно и усердно.
Гостевую спальню, где жила Талли, когда ей было четырнадцать, и которую собиралась занять сейчас, в пятьдесят, ободрали, вычистили и покрасили в чудесный синий цвет. Доставленную из больницы койку поставили ближе к окну, чтобы Талли видела старый дом ее лучшей подруги. Новый матрас, ортопедический, с цветочным узором, нашла в магазине Мара, а близнецы выбрали фотографии для комода – штук двенадцать, не меньше: Талли и Кейт в разные периоды жизни, Талли с розовощеким младенцем на руках, Джонни и Талли получают на сцене какую-то награду. Дороти хотела бы дополнить эту коллекцию их с Талли общим снимком, но таких фото не существовало. В разгар уборки приехала медсестра из компании по уходу за людьми в коме. Два часа она растолковывала Дороти, как правильно осуществлять ежедневный уход за пациенткой.
Когда все наконец разошлись, Дороти долго расхаживала до дому, убеждая себя, что справится. Она от корки до корки прочитала брошюры, которые привезла медсестра, делая на полях заметки.
Дважды Дороти почти собралась сбегать за выпивкой, однако все же преодолела себя. Вместо этого она поехала в больницу. Прошла по залитому светом коридору к палате дочери, улыбнувшись медсестре на посту, и открыла дверь.