– Что?!
– Шутка! Легко же ты купилась!
– Скажи, пожалуйста, – говорю я сердито, – кто ты такой и куда делся мой старый знакомый – застенчивый Финн, специалист по рыбам?
В ответ он только улыбается и переводит взгляд на дорогу. Не люблю молчунов – с ними как-то неуютно. Но, видно, придется привыкать.
Через несколько минут мы выезжаем на шоссе и набираем скорость. Теперь я по-настоящему ощущаю запах приключения. Кстати, первого за много лет приключения без Иззи. Надо сказать, в одиночку я чувствую себя свободнее и храбрее.
Постройки остались позади: направо, налево и впереди – лишь унылая плоская пустыня да нереальные, словно акварельные, горы на заднем плане. Вспоминается Девон: чистенькие домики, аккуратные рощицы, извилистые проселки… Здесь все как-то увеличено: небо больше, горизонт дальше. Ветер несет вдоль дороги колючие шары перекати-поля. Я на другом конце света – и это здорово! Строго говоря, радоваться нечему: сижу в машине с почти незнакомым человеком, еду неизвестно куда – и тем не менее меня охватывает чувство покоя и безопасности. Восхитительное чувство. Я закрываю глаза и подставляю лицо солнцу, поглощая энергию его лучей.
Вдруг меня оглушают трубные звуки. Что такое? А, понятно: вступление к песне Дина Мартина «Удар по голове».
– Извини! – улыбается Финн и приглушает звук своего стерео.
– Все нормально, я люблю эту песню! – отвечаю я и, чтобы подтвердить свои слова, принимаюсь подпевать Дину.
Обожаю петь в машине. Это удивительно поднимает дух. Чем больше хор, тем лучше. Голос, слух – все это неважно; главное – громкость!
Помню, как однажды по пути из Блэкпула, куда ездили на выходные, мы с Иззи всю дорогу работали на подпевках у «Аббы». «SOS» в нашем исполнении звучала поистине душераздирающе. Разумеется, такой путь к катарсису не всем по душе. Папа не мог с ним смириться, пока я не пригрозила: «Запрещаешь мне петь в машине? Ладно, буду плясать!»
За Дином Мартином вступает Фрэнк Синатра. Я всасываю через соломинку последний тягучий глоток коктейля и удовлетворенно вздыхаю. Следующие сорок пять минут мы хором подвываем великому человеку, нисколько не смущаясь тем, что наши представления о гармонии друг с другом явно не гармонируют.
Перед нами вырастают молчаливые нагромождения ржаво-красного камня. Мы глушим мотор и выходим из машины. Финн отступает назад, чтобы дать мне спокойно насладиться видом. Я машинально лезу за блокнотом – но перо замирает на полпути. Какие подобрать слова? Я оглядываюсь кругом и записываю первые ассоциации, что приходят в голову: «доисторический», «радиоактивный», «терракотовый». Финн протягивает мне бутылку воды.
– Об этом месте ты тоже напишешь?
– Все может быть. – Я пожимаю плечами, не желая говорить о своих планах всерьез. – Просто делаю заметки, на всякий случай.
– Ботинки взяла? – спрашивает он.
– Ботинки? Зачем? Для прогулки и эти подойдут, – и я показываю на свои прогулочные туфли, уже присыпанные ржавой пылью.
– Для прогулки – да, а для восхождения?
– Очень смешно! Так и вижу, как я ползу по отвесной скале!
– Неужели никогда не лазила по горам?
– Слушай, у нас в Тинмауте тоже есть красные скалы. Но это не значит, что мы обязаны по ним лазить.
– Тоже красные? – вдруг интересуется он.
– Ну да, как эти. Или, может, немного посветлее. Скорее розовые. Как пляж на закате или… вот, знаю: цвета ревеня. Эти, пожалуй, потемнее будут…
Он молчит и улыбается. От этой улыбки мне становится нехорошо. Ну и пусть улыбается, сколько влезет. На гору я не полезу. Ни за что.
– Почему бы нам просто не прогуляться? – предлагаю я. – Если решим лезть на гору, я буду тебя только задерживать.
Он молчит.
– Ну хорошо, если тебе непременно нужно наверх… Неужели здесь нет какого-нибудь симпатичного пологого подъемчика, с которого открывается сказочный вид?
– Конечно, есть, – пожимает плечами он. – Только пыли там не меньше, чем здесь. Думаю, тебе стоит переодеться. У меня в багажнике есть запаска.
«Запаска» – ничего себе! Кто я ему, спущенная шина?
Финн разворачивает тюк с одеждой и бросает мне что-то джинсовое и скомканное.
– Они чистые, – говорит он.
– Что это за сельскохозяйственные штаны? – говорю я.
Он смеется.
– Хорошее определение! Переодеться можешь вон там, в туалете. Да, и, наверно, стоит надеть что-нибудь наголову.
Из туалета я выхожу в новом костюме – получилось нечто среднее между фермером и дворником – и обреченно жду, когда Финн начнет надо мной смеяться. Но он не смеется. Просто кивает и продолжает зашнуровывать высокие ботинки.
Из под бейсбольной кепки крупными каплями стекает пот. Уже. Что же дальше будет? К концу путешествия волосы, наверно, пропотеют насквозь. А как смотрятся эти, с позволения сказать, джинсы сзади – и подумать страшно!
– Тебе не кажется, что к такому наряду подойдут вилы в руках и цигарка в зубах? – интересуюсь я, подворачивая сельскохозяйственные штаны, чтобы не спотыкаться при ходьбе.
– Ты и так классно выглядишь, Джейми, – с лучезарной улыбкой отвечает Финн.
– Зови меня просто: «Эй, малый!»
– Эй, малый, вперед!
ГЛАВА 20
«Слава богу, что Зейна здесь нет!» – утешаю я себя, смахивая с верхней губы капельки соленого пота. Если бы Зейн увидел меня в таком виде – я бы этого не пережила!
Многие годы я училась жить со своей проблемной фигурой, подчеркивать ее сильные стороны и скрывать слабые – и зачем? Все погибло в пять минут. И какого черта, спрашивается, я все угрю убила на маникюр? Первый же крутой уступ поставил меня в положение буриданова осла: справа шершаво и слева шершаво, за что не схватись – абзац ногтям.
Финн, заметив, что меня нет рядом, оборачивается и протягивает руку. Наши потные ладони слипаются, и ржавая пыль на них превращается в пасту. Через несколько минут мы раскрашены же хуже индейцев. Эх, Надин бы сюда – вот кто не выходит из дому без влажных салфеток! Почему в тех крайне редких случаях, когда она нужна, ее никогда нет рядом?
Финн прыгает с уступа на уступ, словно снежный барс – да нет, это сравнение даже близко не передает его ловкости, гибкости, грациозной элегантности движений. Встретив трещину (не припомню, сколько их было – на мой взгляд, и одной многовато), он дожидается меня, подбадривает и следит, чтобы я не свалилась в пропасть.
Один раз я пробую выпрямиться и осмотреться – но едва не лечу с горы вниз головой, когда понимаю, на какую головокружительную высоту мы забрались. Нет, лучше уж смотреть себе под ноги. Внезапно Финн останавливается.
– Вот мы и пришли, – говорит он, окинув взором расстилающиеся вокруг бескрайние просторы. – Можно присесть, Счастлива?
– Ты и не представляешь, насколько! – сообщаю я и мешком валюсь на землю. Слышится явственный хруст костей.
Несколько минут я заново привыкаю к блаженству неподвижности; затем поднимаю глаза – и понимаю, зачем Финн притащил меня сюда. Вид и в самом деле потрясающий: все оттенки бирюзового неба в изломанной зубчатой раме гор. Я достаю фотоаппарат и делаю несколько снимков, хотя понимаю, что фотография не передаст этого буйства цветов.
– Какая красота! – вздыхаю я.
– Стоило ради этого лезть на гору? – усмехается Финн.
– Ну уж не знаю! – ворчу я и лезу в рюкзак за бутылкой воды.
Финн протягивает мне свою. Он и сам только что пил: по подбородку стекает вниз прозрачная капелька. Если слизнуть, она будет соленой… И со вкусом рыбы, напоминаю я себе. Эта мысль меня отрезвляет.
– Знаешь, дома, в Тинмауте, я однажды попробовала забраться на гору, – говорю я. – Ох, что это был за кошмар! Я решила добраться до вершины, откуда открывался вид на море: в горах были проложены тропинки, но мне показалось, что быстрее и интереснее будет лезть напрямик. Поначалу все шло прекрасно: я карабкалась, как обезьянка, и воображала себя Индианой Джонсом. Но вот, когда три четверти пути остались позади, я вдруг замечаю, что стою на узеньком уступчике, впереди – отвесная стена, позади – тоже, и что делать дальше, непонятно! Меня охватил дикий ужас! А невдалеке, по тропинке, как ни в чем не бывало поднимаются нормальные герои, которые, как известно, всегда идут в обход. Что мне оставалось? Только одно: сделать вид, что торчу на уступе ради собственного удовольствия, Я вытащила из сумки фотоаппарат и принялась снимать морской пейзаж. Представляешь, какой у меня был дурацкий вид? Вдруг камешки под ногами начали осыпаться, и я поехала вниз. Вжи-ик – и до самой земли! Разодрала штаны, ободрала ладони и коленки и чуть не выла от боли и обиды, когда приземлилась.
Зачем, интересно, я все это рассказываю? Опасаясь, чтобы Финн не составил обо мне превратное мнение, торопливо добавляю:
– Вообще-то я не трусиха. Просто иногда боюсь. – Я не дам тебе упасть, – просто отвечает он.
Я поднимаю голову, зачарованная романтичностью этих слов. Но тут же соображаю, что он имел в виду нечто весьма приземленное не поведет меня по опасному маршруту, только и всего. Расслабься, Джейми. Я отворачиваюсь и щурюсь на солнце.
«Я не дам тебе упасть». Такой фразы можно ожидать всю жизнь. Она обещает нежность и защиту. Качества, которые часто встречаются у дезодорантов и гораздо реже – у мужчин.
Повернувшись, я вижу, что Финн уже открыл помятую жестяную, банку красок и налил в углубление немного воды. Он растирает сухие краски между пальцами и растворяет в воде.
– Пока ты пишешь, я немного порисую, – говорит он так, словно ничего обычнее и представить нельзя.
– А-а. Ладно.
Я давно забыла о записях. Сижу, скрестив ноги, с блокнотом и ручкой в руках. Смотрю на три слова на чистом листе. И кое на что еще. Например, на то, как Финн наносит мазки на измятый лист этюдника…
Десять минут спустя Финн отрывается от рисования и видит, что я бездумно ковыряю ручкой пыльную каменистую почву.
– Что, не хватает слов?
Я киваю.
– Иззи говорила, что ты увлекаешься поэзией. Я думал, эти места тебя вдохновят.