И вот… Он закрыл глаза, и на темном экране век бессвязными кинокадрами поплыли сменяющие друг друга картинки: полураскрытые, приближающиеся губы Эстер, несчастные лица Сироткиных, опрокинутая коляска, его собственные ноги, самостоятельно переступающие по грунтовке, заискивающий Серебряков, песок в шевелюре Давида, армейский джип и профиль живого Нево Шора, и снова Эстер, и ее задыхающийся шепот, и дальний собачий лай, и сирена, и взрыв, и ложь — невольная, но труднопоправимая, и пунктир тусклых лампочек, уходящих вглубь бесконечного туннеля, в смертельно опасную неизвестность, в сумасшедшие фантазии одержимых матаротских копателей.
В этом фильме все было ненормальным — все, от начала до конца, включая и само участие Ами Бергера. Разве он просился туда? Проходил кастинг? Покупал билет в кинозал? Нет. Он всего лишь случайно проезжал мимо в своей инвалидной коляске…
Ами вздохнул и открыл глаза. Чего уж теперь-то… Полистай-ка лучше, отставной сержант Бергер, свою старую записную книжку. Наверняка ведь кто-то из кровных братишек твоего бывшего саперного батальона еще тянет сверхсрочную лямку где-нибудь поблизости. Неужели не одолжит без лишних вопросов навигационный приборчик и еще кой-какого оборудования с армейского склада? Одолжит, куда он денется…
РАЗВИЛКА 10
На собрание в бар “Как в Гоа” пришло почти все население Матарота. Отсутствовали лишь анархисты, еще с утра уехавшие на антивоенную акцию. Обычно они возвращались с подобных мероприятий только под вечер, если, конечно, не происходило чего-нибудь из ряда вон выходящего, типа ранения полицейского и последующего разгона демонстрантов. Впрочем, подобное антидемократическое развитие событий непременно попадало в срочные выпуски новостей. А посему бдительная Шош, дабы исключить неприятные неожиданности, велела Давиду держать телевизор включенным.
Все остальные явились вовремя, что само по себе свидетельствовало о чрезвычайной важности предмета обсуждения. Семья пекаря Маарави присутствовала в полном составе, включая старого Моше, его жену Лею и дочь Галит с непременной видеокамерой. Профессор Серебряков надел строгий костюм-тройку, а Леночка так и вовсе вырядилась в вечернее платье до пят, с блестками и глубоким декольте. На ее точеной шее, впитавшей в себя не одно ведро наивысших косметических достижений человечества, сияло предположительно бриллиантовое колье.
Рядом, одинаковым жестом сцепив на коленях непривычные к праздности руки, неподвижно сидели Сироткины — Далия и Боаз. Соседний столик занимали Меир-во-всем-мире Горовиц и Хилик Кофман со своими таиландцами Чуком и Геком. Последние двое мало понимали, о чем идет речь и от нечего делать прислушивались, тщетно надеясь уловить осторожную крысиную побежку под дощатым полом веранды, шорох змеи в кустах или писк летучей мыши на чердаке. Заядлые охотники, они давно уже переловили и съели всю живность в радиусе нескольких километров и теперь скучали.
Ближе к стойке расположились Эстер и Ами в своем инвалидном кресле. К ним, раздав гостям напитки, присоединились Мали и Давид Хен. Шош, как инициатор и председатель собрания, восседала отдельно на высоком барном табурете. Хеновы четырехлетние близнецы Став и Авив, самозабвенно меняясь именами, бегали между столиками.
Даже “усамы”, казалось, прониклись серьезностью момента и на время исключили Матарот из своего веселого списка: предупредительные сирены доносились большей частью из города N., почти не тревожа высокое собрание матаротских землекопов.
Шош открыла обсуждение со свойственной ей прямотой.
— Я предлагаю сразу перейти к делу, — сказала она. — Игра в прятки закончилась. Теперь все про всех знают. Из этого следуют по крайней мере два вывода. Во-первых, никто здесь никого не заложит, потому как у самих рыльце в пушку. Во-вторых, нет смысла копать шесть туннелей, когда можно сосредоточить все силы на одном. Есть возражения?
— Есть! — закричал один из близнецов, выскакивая из-за стойки.
— Авив, перестань шалить, — прикрикнул на сына Давид. — Ты мешаешь!
— Я не Авив, я Став!
— Какие тут могут быть возражения… — сказал Меир Горовиц. — Ясно, что надо объединиться. Взять за основу один из туннелей и продолжать его вместе. Вот только чей? Ами, что скажешь?
Ами покачал головой.
— Вариантов у нас не так уж и много. Если откровенно, то раскопы семьи Маарави, Меира, господина профессора и Давида словом “туннель” назвать трудно. Это, скорее, норы, неглубокие, но опасные — как для тех, кто копает, так и для тех, кто ходит поверху. Только без обид, ладно?
Он сочувственно посмотрел на Хенов и Маарави, которые накануне с гордостью показывали ему результаты их семейных подпольных проектов.
— Остаются два туннеля, — продолжил Ами. — Кофмана и Сироткиных. У Хилика прорыто дальше, но укреплено хуже. Боаз и Далия потрудились на славу, но их туннель слишком загибается вниз. Мое мнение: нужно сосредоточиться на туннеле Хилика Кофмана. Ему осталось совсем немного до забора, хотя с направлением тоже напутано. Нужно добавить крепежа и наладить быстрый откат вынутого песка. Коротко говоря, если хорошо организоваться, то мы сможем проходить в день метров по пятьдесят. Значит, месяца через два выйдем к морю.
— Куда, куда? — изумленно переспросил Кофман. — К какому морю? Вы что, купаться собрались?
— Купаться! Купаться! — хором завопили близнецы.
Они мельтешили по залу с такой скоростью, что, казалось, крик исходит со всех сторон сразу.
— Дети, запру! — пригрозил Давид.
— Нам нужно к морю, Хилик, — твердо сказала Мали. — Иначе копайте без нас.
Хилик Кофман вскочил на ноги. Он был искренне возмущен.
— Ами, в чем дело? Когда Шош пришла ко мне со всей этой историей, я сразу спросил: какие цели? У рабочего коллектива должна быть единая цель. Зачем копаю я, мне известно. Но зачем копают все остальные? А?
Фермер обвел собравшихся требовательным взором. Он еще помнил четкие, проникнутые духом глубокого внутреннего единства собрания матаротской коммуны. “Нам нужно к морю… а иначе не будем…” Что за чушь?!
— И зачем же ты копаешь, Кофман? — нарушил молчание Боаз Сироткин.
— Как это “зачем”? Там враги, разве не так? Враги, которые не сдаются. А если враг не сдается, его уничтожают. Вот зачем. Ясно, как день. А вот насчет твоих целей у меня большие сомнения. Ты там, среди врагов, двадцать лет просидел. Всех мог бы за это время передавить. А ты что? А ты даже пальцем не шевельнул. Знаешь, как это называется? Преступная халатность. А то и похуже!
– “Похуже” — это что?
Боаз начал угрожающе приподниматься, но Далия вовремя положила руку ему на плечо и удержала на месте.
— У нас там дом, Хилик. Мы возвращаемся в свой собственный дом. Не думаю, что тебе это будет понятно.
— Да уж конечно! — саркастически заметил Кофман. — Собственники паршивые… А остальные что? К примеру, Маарави, что ты в Полосе будешь делать? Булки продавать?
Булочник Моше Маарави с достоинством выпрямился.
— Я помогаю Галит, — сказал он. — Ей это необходимо, вот и все.
Кофман повернулся к Галит. Та пожала плечами.
— Мне нужно для фильма…
— Для фильма?! — вытаращил глаза Кофман. — Вы хоть сами себя слышите? Эти тоскуют по развалинам буржуазного очага, эти хотят окунуться в море, эти просто помогают дочке, а дочка, видите ли, снимает кино! Вы что, ненормальные?!
— На себя посмотри, — угрюмо посоветовал Давид Хен.
— А может, ну ее, всю эту затею? — с надеждой спросил Ами Бергер. — Давайте пока временно приостановим, подумаем…
Но тут в разговор вступил профессор Серебряков. Он всегда чувствовал себя тем уверенней, чем непримиримее казались разногласия.
— Господа, господа, — произнес он своим бархатным баритоном, в рокочущих складках которого тонули и не такие споры. — Давайте успокоимся и взвесим разумно. Господин Кофман, конечно, прав. Единство цели — важный элемент нашего совместного… ээ-э… проекта. Но это правило не обязано касаться наших окончательных целей. В самом деле, каждый из нас имеет полное право руководствоваться своими собственными конечными намерениями. Подчеркиваю: конечными! При этом промежуточная цель вполне может оказаться общей для всех. Согласны? Тогда зададимся вопросом: есть ли у нас такая общая промежуточная цель?
Профессор сложил руки на животе, задумчиво покрутил большими пальцами и возвел глаза к потолку, словно ища там ответ. И потолок не подкачал.
— Конечно, есть! — воскликнул Серебряков. — И эта цель — сам туннель. Туннель нужен нам всем, без исключения. Зато потом, когда мы из него выберемся, каждый волен идти своей дорогой. Согласны? К примеру, господин Кофман тут же отправится уничтожать своего врага… не так ли, господин Кофман?
— Да, но при чем тут море? — отозвался упрямый фермер.
— Как это “при чем”? — удивился профессор. — А вы собирались выйти на поверхность сразу за забором? Или посередине нейтральной полосы, которая насквозь просматривается и простреливается армией? Я, знаете ли, не большой военный стратег, но такое решение кажется мне не слишком разумным чисто тактически. А может, вы хотите оказаться сразу в гуще вражеского расположения, в каком-нибудь полосячьем подвале, возможно, запертом снаружи?
Кофман растерянно молчал. Соображения профессора явно задели его за живое.
— Вот видите! — удовлетворенно констатировал Серебряков. — Вы и сами понимаете, что гораздо разумнее будет зайти с тыла, откуда враг не ожидает нападения… То же касается и госпожи Галит: оператор, пришедший со стороны берега, вызовет намного больше доверия. Боаз и Далия, если я правильно помню, ваш поселок стоял недалеко от моря?
— Почти что в дюнах… — кивнул Боаз.
— Ну вот! Значит, и вам с Далией так удобнее. Выйдете у моря и двинетесь себе по бережку, по бережку да по песочку…
— Галит, что с тобой? — воскликнула Шош и соскочила с табурета.
Страшно побледнев, Галит Маарави указывала дрожащей рукой на телевизор.