— Смотрите, смотрите!
Все повернулись к экрану.
— Да это же Упыр! — узнал Меир Горовиц. — Давид, прибавь звука!
В телевизионной студии сидели четверо — гладкоподтянутая дикторша и трое мужчин-обозревателей. На страдальческих лицах последних застыло выражение дизентерийных больных, прикованных в людном месте вдали от туалета. Видно было, что их всю жизнь постоянно перебивали и, возможно, так ни разу и не позволили высказаться до конца. За спинами обозревателей, в качестве заставки фона красовался портрет профессора Упыра.
Дикторша, покачивая разноцветной прядью, с глубоким прискорбием сообщала о том, что ужасные слухи последних дней, увы, подтвердились. Профессор Упыр, основатель и ректор одноименного колледжа, одно из ярчайших светил отечественной науки, столп и защитник практического гуманизма пал жертвой трагического недоразумения. По словам корреспондентов, таинственное исчезновение Упыра было отмечено еще несколько дней назад. Профессор не оставил записки, не известил никого о своем отъезде, и это с самого начала заставляло предположить худшее.
Затем в Интернете появились фотографии недавнего праздничного хнун-батумского полосования, а вместе с ними и первые обоснованные свидетельства произошедшего несчастья. Так, личная секретарша Упыра уверенно опознала на снимке один из важнейших профессорских органов.
К сожалению, реальное, физическое опознание, продолжала дикторша, оказалось невозможным: от профессора не осталось практически ничего. То, что не съели сами беженцы во время полосования, доели полостинские собаки. Впрочем, представителям Красного Креста удалось отскрести от одной из стен в непосредственной близости от главной площади Хнут-Батума несколько засохших ошметков, которые и были отосланы на генетический анализ.
— Доставленные сегодня результаты… — произнесла дикторша, поворачиваясь к обозревателям. — …не оставляют никакого сомнения в том, что именно профессор Упыр стал на сей раз объектом и центром народной полостинской забавы. Что можно сказать по поводу этого трагического события?
В глазах у одного из обозревателей блеснули слезы.
— Профессор Упыр был не только моим другом, но и выдающимся другом полостинского народа, — сказал он. — Я вижу в его смерти символический смысл. Данко, известный герой известного рассказа известного революционного писателя, отдал народу свое сердце, причем отдал буквально, а не фигурально, как некоторые, не слишком последовательные защитники народного дела.
Здесь обозреватель неприятно усмехнулся и многозначительно стрельнул глазами в сторону соседей.
— Профессор Упыр… — продолжал он, — …пошел еще дальше. Он пожертвовал народу Полосы не только сердце, но и все остальное: желудок, почки, селезенку…
— А я бы не стал торопиться с далеко идущими умозаключениями, — перебил коллегу другой обозреватель. — Возможно, профессор не планировал принести столь благородную жертву именно сейчас. Насколько я слышал, следственные органы еще не совсем отказались от версии насильственного похищения. Ведь профессор Упыр исчез прямо из колледжа: его автомобиль так и остался на стоянке. А коли так, то и в самом деле произошло трагическое недоразумение.
— Уж не собираетесь ли вы отрицать законное право полостинцев на их древний народный обряд? — зловеще креня голову, вмешался третий участник обсуждения.
— Да как вы могли подумать?! — вскинулся второй. — Это право свято! Жаль только, что в качестве сырья они выбрали своего близкого друга и помощника, в то время как внутри Страны совершенно безнаказанно расхаживает огромное количество более подходящих вражеских кандидатур, которые, так сказать, прямо напрашиваются. Можно ведь было и спросить… Например, я лично мог бы выдать полостинским друзьям целый список таких кандидатов, причем с адресами…
В подтверждение своих слов он потряс пачкой бумаг.
Далеко от столичной студии, в матаротском баре “Гоа”, вскочил на ноги косматый фермер Хилик Кофман.
— Что это такое?! — взревел он. — Почему вы смотрите передачу из Полосы?!
Мали Хен поспешно щелкнула кнопкой, выключая телевизор. Ее муж пожал плечами.
— Сами же просили сделать погромче.
— Кто-нибудь может мне объяснить? — не унимался Кофман. — Что это было?
— Кончай реветь, Хилик, — устало попросил Ами Бергер. — Чего ты не понял? Враги похитили человека. Так тебе понятно?
— Так понятно, — сказал Кофман, разом успокаиваясь и садясь на место. — Если враг не сдается, его уничтожают.
— А мне вот непонятно… — Серебряков потер лоб ладонью. — Как они могли его похитить? Чисто технически?
— Вот именно, — кивнул Ами. — Меня это тоже беспокоит. Технически существуют только две возможности сделать это незаметно: через блокпост или посредством туннеля. Первое маловероятно, так как все грузы досматриваются. Значит, у них есть свой туннель, из Полосы сюда, на нашу сторону. Такой вот неприятный вывод.
— Туннель? Сюда? — поежилась Эстер.
— У кого-нибудь есть другое объяснение?
Все молчали.
— Нету, — подвел итог Ами. — Учтите, это имеет непосредственное отношение к нашему плану. Ведь, если их туннель и впрямь существует, то есть и вероятность на него наткнуться. А это было бы весьма неприятно. Они наверняка вооружены, а мы безоружны. Что возвращает меня к предложению временно отложить всю нашу затею. Дождемся, пока армия найдет и ликвидирует полосячий туннель, а уже потом…
— Черта с два! — возразил Кофман. — Мы вовсе не безоружны.
Ами пожал плечами.
— При всем уважении к твоему карабину…
— Насчет этого не волнуйся, — усмехнулся старый фермер. — Найдется еще кой-чего вдобавок… На весь Хнун-Батум хватит.
Он вызывающе оглядел собрание.
— Ну, так когда начинаем?
— Сегодня, — откликнулся Боаз Сироткин. — Прямо сейчас. Кто против, пусть скажет.
Возражений не последовало. Даже близнецы на время примолкли. В наступившей торжественной тишине слышалось лишь жужжание случайного комара, да и то смолкло, когда Чук, резко выбросив вверх руку, поймал летуна. Гек завистливо крякнул, и стало совсем тихо. Затем Шош спрыгнула с табурета. Поднялись со своих мест и все остальные. Грандиозный проект великого матаротского туннеля можно было отныне считать официально открытым.
РАЗВИЛКА 11
Организовались на удивление быстро — наверное, потому, что существо работы было уже хорошо известно всем восемнадцати участникам без исключения. Три пары проходчиков: чета Сироткиных, Чук и Гек, а также принципиальный социопат Хилик Кофман, волевым решением объявивший полноценной парой себя одного, работали посменно, двадцать четыре часа в сутки. Откатом вагонеток с выработанным песком занимались еще шестеро: Шош, Эстер, Галит, Меир Горовиц и супруги Серебряковы. Давид и Мали Хен отвечали за внешнюю безопасность и за своевременный незаметный вывоз песка в окрестные поля. Ами Бергер и Моше Маарави заботились о крепеже, освещении и решении прочих инженерных проблем. Лея Маарави кормила работников. Близнецы Став и Авив старательно путались под ногами, ухитряясь мешать всем бригадам одновременно.
Закончив свою первую смену и даже не умывшись, Хилик Кофман поманил за собой Ами.
— Пойдем, командир, покажу тебе кое-что. Да захвати костыли, туда на коляске не проедешь.
Во дворе Хилик, поднатужившись, сдвинул в сторону массивную деревянную кормушку для скота. Под нею обнаружилась пузырящаяся ржавчиной металлическая крышка. Тяжелый навесной замок поддался не сразу. В темном провале люка виднелись бетонные ступеньки и край пола. Вслед за Хиликом Ами спустился в подземный бункер.
— Садись, — сказал Кофман, указывая на табурет. — Вот он, наш арсенал…
С рассохшихся деревянных поставцов на изумленного Ами Бергера смотрели черные глазки промасленных оружейных стволов. Рядом на полках стояли жестянки с патронами, поблескивали смазкой увесистые тушки гранат, а в углу, на самом почетном месте возвышался тяжелый крупнокалиберный пулемет.
— Ничего себе… откуда это у тебя?
Хилик усмехнулся, снял с полки длинную дырчатую трубу с прикладом, похожую на амин костыль.
— Подарки. От защитника всех трудящих товарища Сталина. Слыхал о таком?
Ами ошеломленно кивнул. Подобрав фланелевую тряпицу, Кофман любовно провел ею по стволу пулемета, исподлобья глянул на своего молодого товарища. Тот пристроился сейчас на том же табурете, где когда-то частенько сиживал он, Хилик. А на нынешнем месте Хилика восседал тогда Мотька, начальник арсенального схрона. Незабвенный Мотька Мотыга, предпоследний коммунар Матарота. Ну, а последний — это он сам, Хилик Кофман. Он теперь за Мотыгу. Жаль, что напротив него… ах, да чего там… Как это Мотька говорил? — Тупик. Тупик, он тупик и есть. Ах, Мотька, Мотька… Хилик почувствовал слезу в уголке глаза и сердито смахнул ее на пол. Еще чего не хватало… Мотька не плакал никогда, и ты не будешь.
— Вот, — произнес Хилик слегка сдавленным голосом. — Посмотри, Ами, какая какая хорошая, нужная в хозяйстве вещь. Немецкая машина, системы “Маузер”.
Он кивнул в угол, на хобот крупнокалиберного пулемета.
— А вот этот зверь называется “Шпандау”. Тоже немецкий. Он и по самолетам может.
Ами сглотнул слюну.
— А зачем нам по самолетам, Хилик? В туннеле самолеты пока еще не летают.
Кофман вздохнул.
— Сейчас, может, и незачем. Но кто ж за будущее поручится, а, парень? Ты, например, поручишься? Нет ведь, правда? — он кивнул на полки. — А тут всего много. На двадцать поколений хватит… хотя, какие из вас, на хрен, поколения?
Хилик Кофман скрипнул зубами и кинул Ами кусок фланели.
— Держи, командир, стволы обтирать. Что берем с собой, решил?
Подумав, Ами остановился на ручном пулемете, карабине и гранатах. В подземном бою этого должно было хватить. Честно говоря, он не слишком верил в то, что они наткнутся на полосячий туннель, но отчего бы не перестраховаться, если оружие все равно под рукой? Туннели роются примерно на одной глубине, часто теряют направление, петляют… все может случиться, все. С пулеметом и гранатами как-то спокойнее…