Проклятье! Что же делать?!
Увы, я понимал, что у меня нет выбора. Мне придется согласиться. В этой ситуации я все равно ничего не мог предпринять – разве что постараться сделать наш разрыв как можно менее болезненным для нее. Ну, Ярвуд, давай…
Сглотнув застрявший в горле комок, я кивнул.
– О’кей. Я понимаю. – Я выждал несколько секунд. Джорджия молчала, и я добавил: – Хочешь, уйдем сейчас? Нам вовсе не обязательно оставаться здесь.
– Нет. Ничего. Раз уж мы пришли… Кроме того, мне приятно твое общество.
Ну спасибо и на этом!
– О’кей.
В течение следующего часа мы довольно мило беседовали о моем предстоящем переезде в Калифорнию, о новой линейке товаров для активного отдыха, выпуск которых Джорджия собиралась наладить к весне, о том, что сестры, которые присматривали за моими собаками, наверняка будут и дальше использовать мою нью-йоркскую квартиру в качестве фабрики для производства собачьих лакомств, поскольку срок ее аренды истекал только через полгода. И все это время я чувствовал себя словно приговоренный на узкой доске над бушующим морем – на доске, по которой мне предстояло пройти до конца, как в фильмах про пиратов. Потом к нам подошла официантка, которая спросила, не хотим ли мы взглянуть на десертное меню, и мы, украдкой переглянувшись, хором ответили «да». Ни мне, ни Джорджии не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
Но еще какое-то время спустя зал ресторана начал пустеть, и когда, уже после десерта, официантка в очередной раз приблизилась к нашему столику, чтобы спросить, не желаем ли мы что-нибудь еще, мы наконец сдались. Я расплатился, и мы вышли на улицу.
Ресторан находился всего в нескольких кварталах от дома Джорджии, но она все равно позволила мне ее проводить, чему я был очень рад. Но когда мы вошли в подъезд, Джорджия с решительным видом нажала кнопку лифта и повернулась ко мне.
– Все. Давай попрощаемся здесь.
Я почувствовал, как мое сердце проваливается куда-то вниз, но все же кивнул и даже сумел выдавить улыбку.
– О’кей.
Джорджия взяла меня за руки, и я увидел, что ее глаза полны слез.
– Я хотела сказать… Да, сейчас мне очень больно, но я не жалею о том времени, которое мы провели вместе.
Я коснулся ладонью ее щеки.
– Я тоже… Единственное, о чем я могу пожалеть, – это о том, что все закончилось.
Слезы покатились по ее щекам. Приехал лифт, дверцы открылись, но она не двинулась с места. Взяв меня за руку, которую я продолжал прижимать к ее лицу, Джорджия развернула ее ладонью к себе и поцеловала.
– До свидания, Макс.
Наклонившись, я легко коснулся губами ее губ.
– До свидания. Джорджия.
Она отпустила мою руку и шагнула в кабину лифта, но я чувствовал, что не могу просто повернуться и уйти. Вместо этого я крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть ее…
Если любишь кого-то – отпусти.
И быть может, когда-нибудь он к тебе вернется…
Глава 26
В последующие несколько недель случилось много всего. Я подписал очень дорогой, космически дорогой контракт с командой, у которой были все шансы добраться до плей-офф, и слетал в Калифорнию, чтобы принять участие в пресс-конференции, которую давало руководство клуба. Мой переход в калифорнийский клуб произвел в СМИ настоящую сенсацию, которая, к счастью, довольно быстро сошла на нет, и я смог потихоньку ускользнуть обратно в Нью-Йорк, чтобы собрать оставшиеся в квартире вещи. До начала тренировок оставалось еще довольно много времени, но поскольку в Нью-Йорке меня больше ничто не держало, я не стал мешкать и позвонил в транспортную компанию, чтобы отправить мое барахло на Западное побережье. Сразу после этого я зашел на сайт авиакомпании и взял билет в один конец. Мой рейс до Лос-Анджелеса отправлялся через пять дней.
Откровенно говоря, с этим контрактом мне чертовски повезло, так что мне следовало бы прыгать выше головы от радости. Большинству людей пришлось бы горбатиться всю жизнь, чтобы заработать столько, сколько мне обещали заплатить за год. Но дело было даже не в деньгах – сейчас я был как никогда близок к тому, чтобы осуществить все, о чем я мечтал с тех пор, как впервые надел коньки и вышел на лед. И все же я чувствовал себя несчастным. Чертовски несчастным, если быть точным.
Почему?
Сами догадайтесь.
Как раз в это время наша мать приехала в Бостон, чтобы навестить Тейта и внучек. Мне тоже хотелось перед отъездом повидаться с братом и мамой, но, учитывая, что я едва выносил самого себя, мне было трудно рассчитывать, что и остальные согласятся терпеть мое подавленное настроение. Ехать или не ехать? Я ломал голову над этим вопросом битых два часа, а потом позвонил в Бостон и сказал матери, что у меня осталось в Нью-Йорке слишком много дел, которые нужно доделать, и что я лучше навещу ее в Вашингтоне на следующей неделе – после того как обоснуюсь на Западном побережье.
Чтобы взбодриться, я решил отправиться на пробежку.
Не знаю, как далеко бы я убежал, но когда я был всего в миле-двух от своего бывшего дома, неожиданно пошел дождь. И это был не просто дождь, а настоящий тропический ливень. За считаные секунды я промок до нитки, но решил, что так мне и надо.
На обратном пути я пробегал мимо «Мэдисон-сквер-гардена». Один из охранников – Гленн, с которым мы приятельствовали, – как раз вышел покурить под навес. В тот вечер, когда я познакомился с Джорджией, он тоже дежурил. Заметив меня, Гленн махнул мне рукой, и я свернул в его сторону.
– А-а, Ярвуд! Перебежчик чертов! – Гленн широко улыбнулся. – Какого черта ты делаешь в Нью-Йорке? Я думал, ты давно в Калифорнии, хлещешь коктейли с голливудскими звездами и гуляешь со старлетками!
– Они никуда от меня не денутся. – Согнувшись, я уперся руками в колени, стараясь отдышаться. – А вот что ты тут делаешь? Мне казалось, ты работаешь только по ночам.
– Открылась вакансия в дневной смене. Помнишь Берни – парня со светлыми волосами и дурацкой рыжей бородкой?
– Конечно, я его знаю. А что с ним?
– Да ничего. Получил место в бригаде, которая ухаживает за льдом. Он теперь вместо Отто. – Гленн покачал головой. – Жаль парня, ей-богу!
– Почему жаль?
Гленн посмотрел на меня.
– Ты, стало быть, ничего не знаешь? Я имел в виду Отто. В клубе всем сообщили…
– Но я-то больше не в клубе, Гленн. Так что там с Отто?
– На прошлой неделе у него начался сильный кашель, и его отвезли в больницу с воспалением легких. Вчера его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Говорят, антибиотики не справляются, а его иммунитет после химии не работает. В общем, ситуация хреновая.
– Черт! Ты знаешь, в какой он больнице?
– Святого Луки.
– Понятно. Ну, мне нужно бежать… Всего хорошего, Гленн.
– Здравствуйте. Я ищу Отто Уолфмана. Как мне его найти?
Медсестра показала на дверь помещения слева от меня.
– Он там. Койка номер четыре.
Реанимационное отделение представляло собой просторный зал, в центре которого располагался сестринский пост, а вдоль стен были устроены стеклянные боксы, похожие на большие аквариумы. Сдвижная дверь бокса номер четыре была приоткрыта, на стуле возле больничной кровати сидела какая-то женщина. Увидев меня, она встала и вышла из бокса мне навстречу.
– Здравствуйте. Вы, наверное, миссис Уолфман?
– Верно.
– Я Макс Ярвуд, друг вашего мужа. Мы с ним часто виделись в «Гардене».
Она улыбнулась.
– Я знаю, кто вы такой, Отто много о вас рассказывал. Он вас обожает. За все эти годы он не пропустил, наверное, ни одного матча с вашим участием.
Я улыбнулся в ответ.
– Вы меня ни с кем не перепутали? Обычно Отто называет меня молодым засранцем.
Миссис Уолфман усмехнулась.
– Отто ругает только тех, кто ему нравится.
Я посмотрел поверх ее плеча на кровать, на которой лежал Отто. Он был опутан проводами и трубками, подключенными к разным медицинским аппаратам и капельницам.
– Я только что узнал, что Отто заболел, и сразу приехал. Как он?
– Боюсь, не очень хорошо. Пневмония вызвала общий сепсис… – Миссис Уолфман вздохнула.
– Но я видел его совсем недавно, и он был в полном порядке…
– Так и было, но… Эта болезнь… она застала нас врасплох. У Отто рак легких, поэтому приступы кашля для него обычное дело. Мы не обращали на них внимания, пока у него не поднялась температура. Химиотерапия ослабила иммунитет, поэтому болезнь развивалась очень быстро.
– Можно мне посидеть с ним несколько минут?
Дороти Уолфман – я только теперь вспомнил ее имя – кивнула.
– Я думаю, он был бы рад. Я как раз собиралась спуститься вниз, чтобы купить в «Старбаксе» стаканчик кофе, но не решалась его оставить. Если вы побудете с Отто, я как раз схожу…
Я кивнул.
– Не волнуйтесь, я вас дождусь.
– Если хотите, я могу принести кофе и вам.
– Нет, спасибо. – Я улыбнулся. – Отто терпеть не мог кофе из «Старбакса».
– А то я не знаю! – Она покачала головой. – Но мне он нравится. Хотите, открою вам один секрет? – Дороти поманила меня пальцем, и я наклонился ближе. – В буфете на кухне я держу упаковку простых белых пластиковых стаканчиков. Когда я покупаю себе кофе в «Старбаксе», я вставляю фирменный стакан в один из своих стаканов без маркировки, иначе Отто будет целый час ворчать, какой там паршивый кофе и какие высокие цены.
Я рассмеялся.
– Отличный ход, миссис Уолфман.
Она похлопала меня по плечу.
– Ладно, постараюсь не задерживаться.
Она ушла, а я так и остался стоять в дверях бокса, не зная, что мне делать, что сказать. Одна из медсестер прошла мимо меня, чтобы поменять на стойке одну из капельниц. Я обратил внимание, что, работая, она разговаривала с Отто вслух, рассказывая ему, что́ она делает и зачем. Когда она уже уходила, я спросил:
– Разве он вас слышит?
Медсестра улыбнулась; улыбка у нее была очень милая и немного усталая.