Три или четыре дня Роза буквально не отходила от Брекена, боясь, что жизнь может оставить его в любую минуту. Возможно, времени прошло и больше, — как писал впоследствии Босвелл Аффингтонский, «в жизни каждого крота есть особые периоды, когда понятие времени теряет для них всяческий смысл, примером чего может служить встреча Целительницы Розы и Брекена Данктонского».
И наконец, настал день, когда Роза вздохнула с облегчением, — Брекен еще не оправился до конца, однако было понятно, что жизни его уже ничто не угрожает. Дыхание стало глубже и ритмичнее, безвольные вялые лапы вновь стали упругими и подвижными, в стонах уже не чувствовалось прежних боли и страдания. Когда часть сознания вернулась к нему, он принялся повторять раз за разом имена двух кротов — Халвера и Ребекки-Целительницы.
— Ребекка... Ребекка...
Видимо, он и не подозревал о том, что рядом с ним кто-то находился.
Теперь Роза уже не боялась оставлять его одного и то и дело отлучалась на поиски червей, которых она складывала возле Брекена. Сколько таких кротов прошло через ее лапы... Она уже исполнила свою роль — роль целительницы; обрести прежние крепость и здравие крот должен был самостоятельно. И все-таки никогда прежде она не оставляла кротов столь нерешительно, никогда прежде древнее прощальное напутствие не звучало в ее устах столь проникновенно, как сейчас.
И да направляет тебя — уходишь, приходишь ли —
Целительство Ребекки.
И да пребудет с тобою мир Белых Кротов,
И да вернешься ты в нору родную целым и невредимым.
Те же слова она могла сказать и себе самой — путь до родной норы был неблизок и труден.
Она вышла из туннеля так же, как и вошла в него, прикрыла вырытый ею ход сухой листвой и землею и попыталась стряхнуть с себя усталость. Наступили сумерки — самое лучшее время для путешествий, но ей не хотелось даже шевелить лапами, а уж переставлять их и подавно.
— Я становлюсь старой, — сказала она самой себе.— Старой и слабой. Еще никогда дом не казался мне таким далеким...
Когда она достигла поляны, на которой стоял Камень, уже наступила ночь; Роза на какое-то время задержалась на ней, чтобы передохнуть и немного подумать. Где-то внизу, у подножия холма, лежала Данктонская система... Роза чувствовала, что надвигаются серьезные перемены. Рядом с ними эта столь горячо любимая ею система с таким славным прошлым и множеством живших в ней кротов представлялась ей теперь весьма малозначащей.
Уже изменилось очень многое. Она предчувствовала эти изменения еще до появления Мандрейка, который — она это прекрасно понимала — был отнюдь не причиною, но всего лишь одним из орудий перемен. Уже не было в живых Халвера и Биндля — их растерзали неподалеку от того места, где сидела сейчас Роза; прочие старики умерли много раньше...
Неожиданно Розу в Данктоне и на лугах пронзила горестная мысль: «Я стала самой старой...» Она взглянула на свои лапы и принялась тереть ими мордочку, улыбаясь неизвестно чему. Рядом высилась громада Камня, окруженного черными стволами лесных великанов... Камень старше любого крота.
— И как это ты позволяешь мне говорить такие глупости? — укоризненно обратилась она к Камню. — Или даже думать об этом?
После этого она принялась неспешно спускаться с холма, стараясь держаться возле лесной опушки. Где-то там, внизу, ее ждало тепло родного дома... Вот уж где она сможет отоспаться...
Глава одиннадцатая
Роза мудро выбрала момент своего ухода, ибо уже на следующее утро Брекен очнулся с ясной головой и обессиленным телом. Он чувствовал себя совершенно разбитым, однако это не мешало ему ясно видеть и слышать, что происходило рядом с ним. Туннель осветился лучами утреннего света, над осыпью тихонько завывал свежий ветерок, сверху слышалось пение крапивников и зеленушек, из леса доносилась болтовня молодых галок.
Его плечо все еще страшно ныло, но боль теперь ограничивалась самой раной, а не распространялась по всему телу, отчего страдали и глаза, и рыльце, и все кротовьи чувства. Теперь боль стала вполне терпимой.
У Брекена возникло странное чувство, что в туннеле кто-то побывал, — нора наполнилась свежестью и жизнью. Как странно! Он то забывался сном, то опять приходил в себя. Наконец, проснулся окончательно от сильного чувства голода. В это трудно было поверить, но возле себя Брекен обнаружил приличные запасы пропитания. «Должно быть, я заготовил их впрок...» — подумал он, не в силах вспомнить ни когда, ни как это происходило.
И все-таки... Все-таки он что-то помнил. Болезнь, мгла... черный жук и гигантский червь, который пытался унести его, утащить его за собой... Брекен содрогнулся и надкусил первого червяка, стараясь ни о чем не думать.
Хотя он был страшно голоден, ему с трудом удалось съесть полчервя. Как ни дико это звучало, но он отвык есть. Потом Брекен заметил рядом с собой стебель неизвестного ему растения и принялся машинально пощипывать его зубами. Стебель оказался свежим и приятным на вкус. Как странно. Он посмотрел в оба конца туннеля, ожидая увидеть неподалеку дружественно настроенного крота, однако туннель был совершенно пуст — он видел только высокие земляные своды, терявшиеся во тьме.
Брекену вдруг захотелось подняться на ноги и заняться исследованием Древней Системы, в одном из туннелей которой он сейчас и находился. Но стоило шевельнуться, как он тут же ощутил полнейшую беспомощность. Прежде чем Брекен смог передвигаться в пределах туннеля в поисках пропитания, прошло еще несколько дней.
Это были странные дни, исполненные боли и вместе с тем довольства. Плечо ныло при малейшем движении, однако нетерпение и любопытство взяли верх над болью. Он понял, что «боль» — очень широкое понятие, имеющее тысячи значений, далеко не все из которых можно отнести к категории неприятных. Головная боль, острая боль в плече, тянущее ощущение в желудке — все они были очень разными. Он научился радоваться боли, когда, просыпаясь, потягивался и разминал свои лапы.
Трудно сказать, что наполняло его дни, но ему постоянно казалось, что рядом находится какой-то другой крот. Брекен то и дело нервничал, раздражался и злился на самого себя и свою слабость, но в глубине души испытывал несказанную радость от того, что перед ним открылся целый мир, в котором он обладал новою силой. За те долгие кротовьи месяцы, что длилась болезнь — а продолжалась она с последней не дели июня и до августа, — он сильно повзрослел. Ему казалось, что во время болезни его посетил странный, удивительный сон, — ему вспоминались ласка и забота какого-то необычайно доброго крота... Впрочем, он считал, что видение это навеяно рассказами Халвера о Ребекке-Целительнице. Если бы его спросили, кто являлся к нему во сне, он не задумываясь ответил бы, что это была сама Ребекка-Целительница. Что до Розы, то он просто не помнил о ее существовании.
Мало того, ему приятно было думать, что своим исцелением он обязан самому себе и никому более. Он забыл массу важных вещей. То, что он едва не умер. То, что его едва не поглотили темные беспросветные воды зла. То, что жизнью своей он был обязан единственно силам света, удержавшим его на краю мрачной бездны. Из его сознания стерлись и те ранние воспоминания детства, которые во время болезни возникли в нем словно ниоткуда. Вместе с ними забылись и заключенные в них уроки.
В то же самое время он стал считать реальным то, что никогда не происходило. Ему представлялось, что он вылечил себя сам, Мандрейк и Рун теперь казались ему самыми обычными кротами, мало чем отличающимися от него самого. Обычными кротами? Но что такое «обычный крот»? Таких кротов нет на свете... Что до уроков, которые раз за разом преподносит жизнь, то редкий крот усваивает их с первого раза, тем более такой крот, как Брекен.
Минуло еще несколько дней. В одно прекрасное августовское утро он проснулся, чувствуя в себе желание и силы приступить к исследованию Древней Системы. Помимо всего прочего, Брекен хотел понять, где именно он находится. Крот, которому неизвестно собственное местонахождение, чувствует себя ох как неуверенно и неуютно.
Прежде всего Брекен поспешил в ту часть туннеля, которая выходила на осыпь. Ему хотелось увидеть место, на котором он буквально родился заново, и заодно взглянуть на белый свет, после чего можно было приступить к исследованию темных туннелей Древней Системы. Над провалом виднелись свисавшие сверху побеги сушеницы и ежевики. Слышалось неумолчное жужжание ос и мух, сновавших меж голубыми колокольчиками и ярко-желтыми цветами дрока, росшего в солнечной восточной части леса.
Запахи лета были исполнены особой теплоты и сладости. Внезапно Брекен понял, что за время его болезни и земля, и травы стали гораздо суше. Ему стало не по себе. Сколько же прошло месяцев? Ему предстояло ответить и на этот далеко не праздный вопрос.
Он развернулся и направился к дальнему концу туннеля — его ждали пустынные переходы и древние норы, неведомые опасности и удивительные чудеса, скрытые от кротовьих глаз уже не одно поколение.
Вскоре после того, как Брекен миновал ту часть туннеля, которая была ему уже известна (он искал здесь червей), он обратил внимание на необычные звуки, доносившиеся снизу. Сначала он слышал что-то вроде посвистывания ветерка, заблудившегося в сухих травах. Где-то впереди мягко просела и осыпалась земля, в одном из переходов жалобно стонал ветер, где-то далеко-далеко скрипел и пищал напряженный подземный корень дерева. Звуки эти возникали словно ниоткуда и тут же уходили в никуда, обращаясь один в другой или мягко растворяясь в темени бесконечных туннелей, полнившихся эхом его собственных осторожных шагов.
Стена, в которую он было уперся, оказалась боковой стенкой другого, куда большего туннеля, отходившего от первого под прямым углом. Стоило Брекену оказаться в нем, как звуки, повергшие его в изумление, зазвучали вновь — но только теперь они были громче и разнообразнее. Брекен замер, затаив дыхание. Если верить старинной кротовьей пословице, согла