— Вот и хорошо, — подала голос Ольга. — А я ведь свою корову не отвела. Хозяина, говорю, нет, без него ничего не знаю.
— А теперь держите на здоровье, — сказал Зотов.
Вовсе обезоружил Кирилл Федорович Степана. Где-то в глубине возникла вдруг у него зависть к тем, кто останется в Лубяне и будет работать с таким директором. Обидно, что он сам не станет хорошую жизнь здесь налаживать. Уедет. Плохой жизни хватил полной мерой, а до хорошей дожить терпения не хватило. Обидно!
В это время Зотов сказал, как бы между прочим:
— Два новых трактора «Беларусь» МТЗ-50 пришли. Хорошие машины, — и посмотрел Степану в глаза.
— Дело доброе, — похвалил Степан и отвел взгляд. Теперь уж совсем ясные были намеки у директора.
— Может, поработаешь? — пошел Зотов напрямую.
— Да нет уж, Кирилло Федорович. Все у меня там уговорено. Решился я сниматься с места. Автокарщик хорошая специальность.
— Не спеши, — положив опять руку на колено Степану, сказал Зотов. — Очень я тебя прошу, Степан Никитич, прими трактор и поработай месяца три. Ну, не понравится, отпущу, честное слово, отпущу. С любым бы расстался, а ты мне нужен, понимаешь, нужен. Даже, так сказать, из политических соображений: вот вернулся в деревню человек, значит, верит.
Нет, не прост был этот Зотов. И больно уж убедительно просил.
— Ну, а через три месяца вдруг я уеду, тогда как с твоей политикой-то?
Зотов крякнул.
— Так я ведь уверен, что не уедешь ты через три месяца.
— Ну, вот это уж несерьезный разговор получается, — обиделся Степан.
— Но, Степан Никитич, не на кого мне опереться. Тараторку преподобного надо гнать в три шеи, собутыльников его тоже. Помоги!
— Ладно, — сказал нехотя Степан. — Только не хвали меня за то, что остался. Стыдно. Просто остался — и все.
Видно, многим наобещал Зотов новые дома, хорошую зарплату и урожай. Степан прислушивался, что говорят о директоре другие. Андрей Макарович Дюпин выжидал, отвечал уклончиво. Макин орал, что много он болтунов слыхал. Водопровод, скважину, клуб новый обещал, а на какие шиши?
Больше всего взъярило Макина обещание, что будет в Лубяне даже не клуб, а Дом культуры. На собрании механизаторов вылез Егор и под одобрительный хохоток вытащил из нагрудного кармана замусоленную бумажку. Видно, уж не раз читал ее в мастерских.
— Вот что туточка тетка Матрена написала, — и каким-то старушечьим голосом пропел:
Посулили Дом культуры,
Не житье, а благодать.
А пока у нас в совхозе
Деткам нечего жевать.
Последние слова потонули в хохоте. И вправду туговато было тем, кто сдал коров, с молоком все время случались какие-то неувязки, ждали бабы с бидончиками у скотного двора по часу, а то и по два. А Матрену какую-то Макин приплел. Не было такой в Лубяне.
Зотов сидел за столом хмурый, мерил авторучкой скатерть. На скулах ходили валы. Побаивался за него Степан: вдруг сорвется. Андрей Макарович и тот не выдержал, вскочил, брякнул стеклянной пробкой о графин и пригрозил Егору:
— Ну-ка, Макин, ты серьезный разговор в смешки не превращай. План перспективный обсуждаем, а ты…
— А я чо, — огрызнулся Макин, — я так. Смотрю, все молчат, дай, думаю, выскажусь.
Ждали, что ответит Зотов. Разнесет Егора в пух и прах. Но Кирилл Федорович вроде даже и не рассердился:
— Значит, посулами считаешь, Егор Данилович? Дай-ка мне твое сочинение, я поберегу.
И отчество где-то узнал. Так-то Егора никто никогда не величал.
Макин передал свою писанину.
— Да я, коли так, вам целую плетюху насочиняю.
И вправду Егору Макину так понравилось выступать, что на другое собрание он принес новую частушку и спел про то, что не верит в затею директора провести водопровод. И вроде бы опять это тетка Матрена сочинила.
Тут даже бывший друг Егора Афоня Манухин не выдержал, вскочил:
— Чо ты, Егор, зубоскалишь? Будто сам против того, чтобы и водопровод был, и Дом культуры? Неуж против?
— А чо против? Я потом с гармонью приду, петь стану.
Зотов опять руку протянул. И спокойно сказал:
— Дай-ка, Егор Данилыч, стихи. Уговор дороже денег. Обещал ты мне бесплатно передавать свое творчество.
Начал строительство директор с новой конторы. Каменное светлое здание заворотил. Пол линолеумом затянули, плевательницы в углах поставили. К ним Зотов курильщиков подводил:
— Вот тот окурок, который ты на пол бросил да сапогом растер, подбери и брось сюда.
К порядку приучал.
Из-за конторы много разговоров было: не с дела, а с кабинетов начинает. Даже начальство из райцентра осуждало Кирилла Федоровича.
— У нас в райисполкоме, пожалуй, похуже будет помещение, — буравя Зотова острыми глазками, говорил управляющий районным банком Леон Васильевич Редькин, свой же, лубянский человек. — Зря я тебе на это кредит дал. Жалобы поступают.
— Эх, ексель-моксель, да, Леон Василич, если бы мы в прокуренной избушке на курьих ножках остались, я бы себя уважать перестал. Дисциплина с чего начинается? С порядка. Вот порядок кое-какой теперь есть. У специалистов сносные условия, у сельсовета. С людьми можно по-человечески поговорить, наглядную агитацию развернуть.
Молод, но крут был Зотов. Не единожды размягченного водкой Макина выставлял из конторы.
— Проспись!
— Да ведь, Кирилло Федорович, коль пьян да умен…
— Проспись, — и Зотов решительно шел на Макина.
Тот, стараясь сохранить степенность, все-таки торопился к лестнице. Бывало, и коленом подталкивал директор иного бузотера. Нет, не компанейским он был человеком в такие минуты.
А обещание насчет коров он сдержал: помог купить всем, кто хотел снова завести их. Женщины после этого Зотовым нарадоваться не могли: понимающий человек! Видано ли дело, в деревне без своей-то коровки.
Скважину действительно пробурили и водопровод общими силами проложили вдоль Лубяны. Теперь особенно дурным да обидным показалось Степану, как при Гене-футболисте возил он воду с реки в цистерне и сливал ее в колодец.
Забыл Степан об отъезде. Сергею написал, чтоб передал Шуре-нижнему извинения за такой обман, но не поедет он на завод, а останется дома, в своей Лубяне. О Зотове начали говорить любовнее. Окончательно все лубянцы приняли его обещания на веру, когда он сам с инженером-электриком оживил касаткинскую электростанцию. Зажглись лампочки, радости было, конечно, не столько, как при ее первом пуске, но потеплело на душе. Теперь-то эта электростанция редко включается, потому что давно присоединился совхоз к государственной линии, но тогда это было еще одной хорошей приметой.
Зимой поднял Зотов всех мужиков на заготовку столбов. Степан работал на новом тракторе, бревна трелевал. Директор временами сам вместе с мужиками столбы ставил.
Геня-футболист стороной обходил, когда грудился народ, а этот лез в гущу. Геня на работу являлся к девяти по старой городской привычке и уходил в шесть, а этот уже в пять утра объедет все фермы, узнает, где какие дела, кормов добудет.
— Кабы не сглазить, — говорил Степан Ольге о Зотове. — Дельной, видать, мужик. Прямо скажу, иногда даже геройский. Себя не жалеет.
В новом Доме культуры, когда было открытие, достал Зотов вместо доклада какие-то измятые бумажки. Все уж забыли про Егоровы стишки. А это они оказались. И прочитал их Кирилл Федорович. Что смеху было! Над Егором хохотали, над своим неверьем.
А с Егора как с гуся вода — вместе со всеми ржал.
— Это ведь я нарочно, штоб тебя, директор, раззадорить.
В прежнем клубе были скрипучие хромые скамейки, экран чуть ли не на нос свисал. Кто сидел в переднем ряду, голову задирал. И стужа была зимой такая, что валенками звуку добавляли слабым динамикам.
А теперь эдакий дворец украсил Лубяну.
На открытии Дома культуры было угощение, потому что аккурат с концом уборки совпало. Мужики подначивали Макина: ну-ко спой, Егор, про посулы-то.
— А идите вы, — отмахивался тот. — Кабы не мои частушки, Зотов бы пять лет этот дом строил, а он за два успешил.
Степан, расчувствовавшись, пошел навстречу Кириллу Федоровичу с раскинутыми руками и дрогнувшим голосом сказал:
— Дак пошто ты, Кирилло Федорович, в своем управлении-то столь долго сидел, к нам не ехал? Мы бы с тобой таких тут делов наворочали.
Было у Степана на сердце хорошо, и не по-мужицки отсырели глаза.
— А ты не уйдешь, Кирилло Федорович? — с опаской спросил он.
— Ну что ты, Степан Никитич, мы ведь еще, считай, ничего не сделали, — успокоил его Зотов.
У самого Зотова жизнь, наверное, не всегда была сладкая. И от жены ему, видать, доставалось. Тут уж над совхозным директором брал верх директор школьный: жена директором в школе была.
Маргарита Михайловна выступала с докладами, как надо воспитывать детей, как культурно себя вести. И, оказывается, Кирилл Федорович держал себя тоже не так, как надо. Лубянские жители правду ли говорили или врали, но на правду было похоже: Маргарита Михайловна недели две не разговаривала с Кириллом Федоровичем из-за того, что он на открытии Дома культуры забыл о своем директорском звании — песни пел со всеми и пошел плясать вприсядку с Нинкой. Квартира его рядом с Домом культуры, так Маргарита Михайловна видела, как ее муж, блестя очками и лысиной, приплясывал в кругу доярок, отбивавших топотуху. Осердилась не на шутку Маргарита Михайловна, сказала:
— Это, Кирилл, подрывает твой авторитет. Неужели ты не можешь понять, что надо иметь какую-то самодисциплину? Иначе тебя вообще будут ни во что ставить.
Он будто пообещал, что плясать вприсядку не станет.
И еще что перенял Зотов: крепкие дома из маленьких деревень надумал он стаскивать без разборки. Убирали печь, под дом, поднятый на домкратах, бревна-лыжи подводили — и поехала деревня. Первым Нинкин дом перевозили из Сибири. Выпросил Зотов «С-100» из «Сельхозтехники», да свой один был, запрягли гусем. На один трактор Степану пришлось сесть. Тогда еще Зотов его правой рукой считал. А вышло так — проезжал директор мимо, выглянул из машины: