Карин Юханисон стоит совершенно голая перед бассейном на веранде своего дома, одного из самых больших в Рамсхелле. Благодаря разросшимся кустам сад полностью скрыт от посторонних глаз. В воздухе повис запах серы и смолы.
Калле сидит в гостиной перед телевизором. Смотрит один из своих любимых фильмов, комедию Фрэнка Капры.
Бассейном они обзавелись весной, оба мечтали об этом. Через соседей нашли женщину, которая помогает его обслуживать: она приходит, когда их нет дома, очищает дно, дозирует хлорку. Сама Карин никогда с ней не встречалась, но Калле утверждает, что она производит впечатление знающего человека, хотя и неразговорчива, и берет наличными.
Какая разница?
Карин думает о том, что сказал в машине Мартинссон.
О нем.
Он почти на десять лет старше, и она долго ломала голову, что он имеет против нее, но поверила его словам, что теперь с этим покончено. А как он на меня смотрел! Я могла бы остановить машину, и мы бы занялись тем, чем другие занимаются на обочине.
Долгое, жаркое, сумасшедшее лето.
Жар вокруг меня.
Жар внутри меня.
«Но я сбегу от зноя», — думает Карин и отталкивается ступнями, на мгновение повисает в воздухе, а потом тело рассекает поверхность воды, погружаясь в прохладу и восхитительную тишину.
Малин залезла в кровать рядом с Туве.
Туве спала в ее постели, все еще не оправившись после долгого перелета. Малин разбудила ее, отругала.
— Мобильник разрядился, я только встретилась с Юлией, мы поели мороженого в мороженице, а потом поглазели на народ на площади Стураторгет. Успокойся, мама!
И Туве снова заснула. Малин тоже почувствовала, как она устала. Выпила на кухне полстакана текилы. Подумала, что они приближаются к развязке, что скоро все будет кончено. Почувствовала, что тревога не отпускает.
А затем вернулась к Туве. Сняла с себя все, кроме трусиков, залезла под простыню и почувствовала тепло дочери, легкую вибрацию, создаваемую ее бьющимся сердцем. Разве этого мало, чтобы продолжать жить и бороться?
56
Двадцать четвертое июля, суббота
Что делать со всеми этими людьми? С теми, кто не может совладать со своими страстями и вредит другим из-за собственных душевных травм?
Создать для них огромный лагерь в Норрланде.[25]
Выделить им скалу, с которой они могли бы бросаться в море.
Лечение гормонами. Кастрация. Электронное слежение.
Раннее утро. Пер Сундстен никак не может привести в порядок мысли. Они с Вальдемаром Экенбергом идут вслед за сонным Арто Соваласки через прихожую в его красном домике на окраине Лингхема, спальном районе к востоку от Линчёпинга. Несколько минут назад они прошли по ухоженному саду, хотя и с выгоревшей травой, как и везде сейчас; кусты крыжовника сплошной стеной стояли вдоль дорожки, ведущей к дому.
— Я понимаю, почему вы здесь. Тем более в субботу и все такое прочее. Вам что, не дают выходного?
— Во всяком случае, нас освободили от утреннего совещания, — говорит Пер.
Арто Соваласки, наверное, самый усталый человек на земле. Лицо у него пропитое и прокуренное — лицо человека, которому совершенно нечего ждать от будущего.
В доме пахнет потом.
— Мы с удовольствием отдохнули бы, — продолжает Пер, — но в Линчёпинге по улицам разгуливает злой гений.
Арто Соваласки — последний в списке лиц, совершивших преступления на сексуальной почве в их округе. На нем надета грязная желтая футболка с изображением экскаватора на груди.
— Ты работаешь? — задает вопрос Вальдемар, когда они заходят в комнату.
Арто Соваласки плюхается на просиженный желто-коричневый диван, единственный предмет мебели в комнате. Вокруг на деревянном полу пустые бутылки и переполненные пепельницы.
— Нет, я на пенсии по болезни.
«Да уж, тебя среди людей держать нельзя, — думает Пер. — Четыре изнасилования за четыре месяца десять лет назад в разных городах — в Векшё, Карлстаде, Эребру и последнее здесь, в Линчёпинге. С тех пор ничего».
— Так тебе известно, почему мы пришли?
— Да, такое бывало и ранее, когда в городе случались изнасилования. Тут вы сразу ко мне и являетесь. Но можете проваливать восвояси, меня здесь не было, когда все это случилось, — гостил у приятелей на Эланде. Можете им позвонить.
Вальдемар подходит ближе.
«Опять! Только не это!» — думает Пер.
Но на этот раз Вальдемар дает задний ход.
— Телефон приятелей есть?
— Конечно.
Десять минут спустя они сидят в машине по пути обратно в город. Пьяный финн по другую сторону пролива Кальмарсунд подтвердил алиби Арто Соваласки.
— Ну что ж, с этой версией закончили, — говорит Вальдемар Экенберг. — А теперь поехали в управление и прижмем Сулимана Хайифа в последний раз перед тем, как его отпустят.
— Его уже отпустили вчера вечером.
— Черт, вот незадача!
Немножко отоспаться.
В субботу утром они позволили себе поспать чуть подольше, и часы показывают девять, когда Малин спускается на улицу, чтобы встретиться с Заком.
Вторая суббота следствия. Ровно неделя прошла с тех пор, как обнаружили тело Тересы, а кажется, что прошло несколько лет, что все это превратилось в затяжную пытку.
Жара не спадает. Вроде бы стало еще хуже.
Серый фасад церкви дрожит в горячем воздухе, приобретает неестественный желтоватый отлив, и Малин никак не может прочесть надписи над дверями.
Зак, ну где же ты?
Он позвонил десять минут назад, проезжая мимо Берги, так что уже должен быть здесь.
Туве по-прежнему спит наверху, в квартире.
Малин проходит несколько шагов по улице, заглядывает в окна картинной галереи, смотрит на произведения Мадлен Пик и Лассе Оберга. Она ничего не понимает в искусстве, но от того, что вывешено в галерее возле церкви Святого Лаврентия, ее начинает мутить.
Вера Фолькман. Насколько она изуродована? Дефектный, испорченный товар. Подлежит возврату.
Гудок. Это Зак.
Несколько минут спустя Малин уже сидит в прохладном салоне машины. Облегченно вздыхает. Он не замечает белого фургона, припаркованного чуть в стороне на Огатан.
Туве потягивается в кровати. Мамина кровать, в ней по-прежнему иногда так уютно поспать.
Сегодня она встретится с Маркусом, скажет все как есть — что любовь прошла, что она по-прежнему хорошо к нему относится, но не в этом смысле, что они могут оставаться друзьями.
Хотя этого он, скорее всего, не захочет.
Она садится в кровати.
Даже по тому свету, который просачивается в комнату через опущенные жалюзи, она догадывается, что сегодняшний день будет самым жарким с тех пор, как она вернулась с Бали.
Они звонят в квартиру Веры Фолькман на Стюрегатан. Она живет на втором этаже, но никто не открывает, снаружи квартира производит впечатление заброшенной.
— Детка пошла прогуляться, — усмехается Зак. — Проклятье, какое пекло! Все жарче и жарче с каждой секундой.
Чем дольше они стоят перед квартирой, тем более навязчивым делается запах, доносящийся изнутри.
— Пахнет испражнениями животных, — говорит Зак.
— Может, она держит кошек?
— Во всяком случае, воняет знатно.
— Наверное, уехала обратно в Австралию, — бормочет Малин, поворачивается и начинает спускаться по лестнице. — А животных оставила в квартире.
— Там, наверное, прохладнее, чем здесь. Даже в Элис-Спрингс.
— Это самое жаркое место в мире, как говорят.
— Неправильно. Самое жаркое место в мире — Линчёпинг.
Туве прочно сидит в седле велосипеда.
Розовая футболка облегает тело.
Мир за стеклами очков кажется сонным и желтым.
Она проезжает мимо бассейна «Тиннис», но вместо того, чтобы направиться вверх в сторону Рамсхелля, поворачивает к больнице, возвращается к отелю «Экуксен». Ее не покидает странное чувство, будто кто-то следит за ней, смотрит на нее, пытаясь приблизиться. Но она продолжает давить на педали, слегка задыхаясь, и думает, что это все нервы перед предстоящим объяснением с Маркусом.
Это ощущение возникло у нее еще тогда, когда она взяла свой велосипед с подставки возле церкви.
Но где же эти глаза?
Она огляделась — ничего подозрительного, ничего необычного, просто из-за жары в городе меньше людей.
Она подъезжает к отелю, оборачивается — постойте, не тот ли это фургон, который стоял возле дома? И обогнал ее вчера у виллы родителей Маркуса?
Ей становится страшно.
Она останавливается у отеля. Открывает ворота в пожелтевший парк Тредгордсфёренинген.
Там они нашли девушку. Но туда, во всяком случае, фургон не сможет за мной въехать.
Темная фигура за рулем. Кто?
Она быстро ездит, ее дочь, я не выдам себя, возьму ее, как других, это произойдет очень быстро.
Она не должна меня увидеть. И вот она останавливается у ворот парка, открывает их, вид у нее испуганный.
Но меня не надо бояться. Я только дам тебе возможность возродиться. Я делаю ангелов. Вот мое ремесло.
Но вот она исчезла из виду. Въехала в парк. Должно быть, увидела меня. Я проезжаю мимо, натянув кепку поглубже. Время, мое время, наше время скоро настанет. Руки твердо лежат на руле.
Сколько времени?
Впереди «Тиннис». Это подойдет.
Позвонить маме?
Нет.
Фургон проезжает мимо, не останавливается, а человек в кепке за рулем смотрит прямо вперед.
Скорее всего, мне показалось. В Линчёпинге наверняка найдется не меньше сотни белых фургонов.
В парке совершенно пусто. Туве едет обратно к воротам у отеля.
Никакого фургона не видно.
Теперь она направляется прямой дорогой к Маркусу, решительная и целеустремленная, как мама. «Как мама», — думает она.
57
Зак сидит в тени под невыносимо желтым зонтиком в кафе при бассейне «Тиннис». Только что он снял полиэтиленовую пленку с бутерброда. Малин хотела поплавать во время обеденного перерыва, и он поначалу протестовал — что, у них нет дел поважнее? Но она настаивала. Сказала, что не в состоянии тренироваться в зале по такой жаре. Рвалась сюда, а Малин умеет иногда проявлять почти маниакальную настойчивость: вроде бы сдержанно, но с невероятным упрямством добиваться своего. Он привык прислушиваться к ней, когда она в таком настроении, знает, что она ищет смысл и связи, которые помогают продвигаться вперед.