Вероника жаловалась:
— Я помню в юности с работы прихожу и еще в коридоре Желткова спрашиваю: «Даль жив, Васильев жив?» и каждый понимает, что речь идет о «Варианте Омега». А сейчас как?
Сейчас было трудно. Сядешь в условный час перед телевизором, нажмешь кнопку и недоумеваешь: она же только что беременная была! Что же она в койку к чужому мужику лезет? Всмотришься, а она уже без пуза. Вчера еще было два месяца до родов, и уже родила. Так быстро в сериалах дела не делаются. И потом, куда она ребенка дела?
Вот и сейчас шел тот же разговор:
— Мань, да это другой сериал!
— Как же другой? Смотри — Абдулов. Он главный бандит. Но положительный. И главный отрицательный герой тот же. Он с помощью интриг, подлости и убийства отнимает у детей банкира деньги.
— Да этот главный отрицательный в четырех сериалах одну и ту же роль играет. И везде он негодяй, и везде отнимает деньги. Переключай на другой канал.
Вероника оказалась права. Вышли с трудом на нужный сериал, но Марья Ивановна все не могла успокоиться.
— Я знаешь, Вер, кого я не понимаю? Актеров. Положим, режиссеры не могут отследить, что все вокруг снимают один и тот же фильм, но актер то должен соображать?
— Как говорит мой Желтков, они люди искусства, они любят только деньги.
На всякий случай сверились с телепрограммой — все правильно. Хорошо…незатейливым ручейком тек привычный сюжет, Марья Ивановна вязала, Вероника раскладывала пасьянс. И актриса та же самая играет роковушку. Страшненькая… дочка известного кинодеятеля — вылитый отец, прикрой ей волосы — ну, просто одно лицо! Удивительно, что на женщину-вамп никого покрасивее не нашлось. А негодяй все-тот же…
— Я где-то читала, — сказала Вероника, что в войну из Свердловска, туда киностудия была эвакуирована, слали в Москву телеграммы: «Вышлите актера лицом Масохи».
— Какой — масохи?
— Ни какой, а какого? Был такой актер — Масоха, он вредителей играл. Как — не помнишь? В «Большой жизни» с Алейниковым….Так и наш негодяй. Бедный, несчастный… ведь хороший актер, а стал «лицом Масохи».
Так бы и дожурчал этот вечер до конца, если бы Марья Ивановна вдруг не сказала с испугом:
— Слушай, ты Ворсика вечером кормила?
— Нет.
— Где же он?
— Гуляет. Придет.
— К ужину он никогда не опаздывает. Ты форточку не закрывала?
Марья Ивановна подошла к окну. И форточка была открыта, и приставленная к подоконнику доска на месте. По этой доске Ворсик и забирался на окно. Она не поленилась, прошла на кухню и посмотрела блюдце, в которое сама положила мюсли с изюмом и орехами и молока плеснула. Пусть полакомиться кот, он это любил. Элитная еда стояла нетронутой.
— Ой, беда моя! — не выдержала Марья Ивановна. — Похоже, опять надо на свинарню тащиться. Наверняка он там.
— Как ушел, так и придет.
— Ага, придет, и ко мне под бок ляжет. В тот раз я его еле отмыла. После свинарника он не кот, а кусок дерьма…. Свинячьего. Это такое амбре, я тебе скажу!
— Как же ты раньше с котом управлялась?
— А раньше он на свиноферму не ходил. Я когда в Москву по твоему вызову уехала, Ворсика оставила у Раисы. Есть тут у нас одна, жена скульптора. Она женщина не плохая, но к кошкам совершенно равнодушна, за Ворсиком не следила. Он и повадился крутить романы с деревенскими красотками.
— Да сейчас август, какие романы?
— Ой, здесь все к романам всегда готовы. Ты посиди тут, а я быстренько на свиноферму сбегаю. Надо отучить его от этого безобразия.
— Темно же совсем!
— Я фонарик возьму. И резиновые сапоги надену. Там крыша течет, грязь немыслимая.
— Я с тобой пойду. — сказала Вероника, — Прогуляюсь заодно. Надоело мне смотреть, как все эти масохи ради золота готовы друг у друга печень выесть. Мне тоже нужно сапоги?
— Да нет. Ты около двери постоишь.
Подруги неторопливо прошли по деревне. Свинарник, о котором ранее было говорено, находился метрах в трехстах от последнего дома. Это была отчужденная, страшная земля. Вонища начиналась сразу за околицей. Вероятно, именно запах защищал ферму от полного уничтожения. Все, что можно было снять и унести с наружной части, уже унесли, а забираться внутрь здания, чтобы пилить на вынос осклизлые, деревянные балки, пока не решались. Видно не было еще крайне нужды, чтобы тащить в хозяйство эти пахучие деревяшки.
Темнота стояла полная. Казалось, что в это отхожее место даже луна не светит. Однако справедливость ради скажем, что луна просто зашла за тучу, а густая тень образовывалась огромным старым тополем, который, не гнушаясь запахом, рос у входа.
— Жди меня здесь, — уверенно сказала Марья Ивановна, шагнув в темный проем, но тут же замерла на месте. — Вер, послушай, по-моему кто-то мяучит?
— Не просто мяучит, а вопит. Здесь твой Ворсик.
— Кыс, кыс, кыс, — закричала Марья Ивановна, углубляясь в темноту.
Луч фонарика бродил по грязным бетонным стенам, натыкался на заляпанный навозом сломанные перегородки. Она шла осторожно, пол был скользким. Удивительно, но здесь даже в жару не просыхало. Все знают, что плохой запах усугубляет чувство страха, но у Марьи Ивановны он усугублял только злость. «Вредное животное, думала она про кота, — нашел место, где развлекаться! Вернемся домой — выпорю!»
Она шла по звуку и в конце концов добрела до дальнего конца свинарника. Мяуканье шло сверху. Свет фонаря взметнулся, и глазам ее предстало страшное зрелище. В сумке, которая раньше называлась авоськой и представляла из себя сеть, приспособленную для ношения клади, у самого потолка висело сокровище ее, любимый Ворсик. Сетка была подвешена на косо торчащую балку. Ячейки сетки были крупными, поэтому лапы Ворсика выпрастались наружу, кот был похож на белку-летягу, которая вдруг задержалась в полете. При виде хозяйки Ворсик начал отчаянно дергаться. Авоська принялась раскачиваться, но что-то не давало ей соскользнуть с угрожающе наклоненной балки.
Марья Ивановна в ужасе огляделась. Как же ей достать кота. Мысль, что можно кого-то позвать на помощь, ей просто не пришла в голову. Луч фонаря заметался беспомощно, но вдруг наткнулся на странное сооружение. Кто-то не поленился притащить в свинарник высокие козлы, которыми пользуются маляры. А может быть, козлы давно стояли здесь и использовались всем деревенским сообществом, чтоб сподручнее разрушать ферму. К козлам была прислонена доска, а сверху их лежал длинный фанерный щит, упирающийся одним концом в стену. Очевидно, негодяй, который обрек на муку ее кота, лез к балке именно по этому сооружению.
У Марьи Ивановны хватило ума попробовать доску на крепость. Она была широкой, чья-то разумная рука набила на нее планки, чтоб нога не скользила. Она поползла по доске на четвереньках, на козлах благополучно встала на две конечности. Теперь только встать одной ногой на щит и можно будет дотянуться до авоськи. Щит выглядел надежным, видимо в стене был выем или пара крюков, которые удерживали его в состоянии устойчивости.
Дальше все произошло одномоментно. Ворсику каким-то чудом удалось прорвать сеть, и он вывалился из нее, как баскетбольный мяч. А Марья Ивановна, так и не вступив на щит, потеряла равновесие и с грохотом упала на бетонный пол. И что самое удивительно, косая балка, на которой висела авоська, тоже вылезла из своего гнезда и рухнула рядом с поверженной пенсионеркой.
Очевидно, она закричала, потому что, как только очнулась, увидела склоненную над собой Веронику. Фонарь валялся рядом, удивительно, но он не разбился. Луч стелился по земле и освещал Ворсика, который сидел рядом с хозяйкой и яростно себя вылизывал.
— Машка, дура старая, куда тебя понесло? — жалобно причитала Вероника. — Очнись, где болит?
— Нога, — сказала Марья Ивановна. — Больно ужасно!
— При чем здесь нога? Ты же сознание потеряла.
— Как потеряла, так и нашла, — она ощупала голову. — Ой, шишка. Видно, я затылком стукнулась. Я совсем разбита. Где Ворсик?
— Здесь твое сокровище.
— Убийцы, вандалы, садисты…
— Встать можешь?
— Попробую…
Держась за Веронику, Марья Ивановна попыталась встать, но тут же осела на грязный, бетонный пол.
— Не могу стоять. Иди к людям, позови кого-нибудь.
— Нет уж, я тебя в этом отстойнике не брошу. Здесь же задохнуться можно. Дай я тебя хоть до травки доволоку.
Удивительно, но Веронике удалось вытащить беспомощное тело за пределы свинарника, только до травки она не дотянула. Прислонила подругу к тополиному стволу и перевела дух.
— Куда идти-то?
— В первом доме Петька-Бомбист живет. Его и зови. Он не откажет. Ты только не спрашивай прямо, где, мол, Бомбист? А то с тебя станется. Его Петр Петрович зовут.
А дальше Петя-Бомбист нес Марью Ивановну на руках. Она была дамой плотного телосложения, поэтому он не единыжды укладывал ее на землю, чтоб отдышаться. Но доволок таки до дому.
— Только на диван не клади, я вся в навозе. У порога меня оставь! — стенала Марья Ивановна, но Петр Петрович не послушался, донес, куда приказала Вероника. Его тут же снабдили бутылкой водки, пивом и всяческой снедью на закуску. Бомбист удалился в самом праздничном настроении — надо же, какая удача подвалила! Так бы каждый день ломанных старух таскать!
— Вначале надо сорвать с тебя эти зловонные тряпки, — сказала Вероника, как только Бомбист ушел..
— Вначале Ворсика вымой.
Но кот, на удивление, оказался чистым. Попахивал, конечно, но была ясно — на этот раз ему не удалось совершить любимый экскурс по злачным ландшафтам свинарника. Похоже, несчастного полонили на чистой территории, а уже потом подвесили на муку.
— Бедный Ворсик! Вандалы, убийцы! Это же такая травма для психики, — опять принялась возмущаться Марья Ивановна, но Вероника прервала ее жестким вопросом.
— У вас тут скорая помощь есть?
— А зачем ему скорая помощь? Он же цел.
— Не Ворсику, а тебе, горе мое.
— Какая там скорая… Флора надо попросить, он довезет до больницы.
На утро Флор повез дам в Кашино. Марью Ивановну осмотрели, ощупали, просветили рентгеном. Диагноз был суровым — перелом щиколотки. Тут же был наложен гипс. Больная рвалась домой, но ее и слушать не стали.