– Но твоя бабуля была моей мамой.
Агот немножко подумала над этим.
– Она мама папули!
– Верно, была. И моей мамой она была тоже. Твой папа и я – брат и сестра, вот так.
– Как Дзолдзи и Пепа?
Флора решила, что лучше согласиться с этим заявлением.
– Да, – ответила она. – Точно как Джордж и Пеппа.
Агот свесила ноги с теплого камня.
– А ее здесь нет?
Флора покачала головой.
– А тетя Флова глустит, сто мамули нет?
Девочка задала этот вопрос доверительным тоном.
Флора смотрела на прилив, бившийся о камни под нижним полем.
– Да, – призналась она. – Очень грустит.
Лицо Агот начало кривиться.
– Хочу к мамуле! – загудела она.
Не нужно быть большим знатоком детей, чтобы сообразить: назревают неприятности.
– Все в порядке, – поспешила сказать Флора. – С твоей мамулей все в порядке. Я просто старше ее.
– Мне тли! – заявила Агот.
– Верно. Но я взрослая. Мне больше трех лет. Так что… видишь… ну, все в порядке.
Агот снова сунула в рот большой палец. Флора быстро огляделась в поисках чего-то такого, что могло бы отвлечь ребенка.
– Хочешь бросать камешки?
Агот энергично затрясла головой.
– Хочешь посмотреть на коров?
– Мне нлавяцца свинки!
– У нас нет свинок.
Губы девочки снова задрожали.
– Папуля говолил, бабуля петет петенье! – провозгласила Агот так, словно эта мысль только что пришла ей в голову. И она хитро покосилась на Флору. – Я люблю петенье!
– А тебе приходилось оставаться с дядей Хэмишем? – спросила Флора.
При этом она подумала о легком лимонном печенье, которое пекла мать, о крошечном волшебном печенье и о плотном фруктовом пироге, всегда стоявшем на полке в кладовой. И есть ли в материнской тетради рецепт этого печенья и пирога?
– Пойдем разберемся с этим, – предложила Флора.
Агот, просияв, спрыгнула с камня и схватила Флору за руку, и Флора, совершенно неожиданно для себя, почувствовала от этого удовольствие.
Конечно же, в конце тетради нашлось несколько рецептов печенья. По случаю дней рождения, Рождества и других приятных событий. Думая о коробках с изюмом и сушеными фруктами, которые Эйлид уложила в рюкзак, Флора решила, что сладкое может слегка развеселить Агот. Но Флора так давно не пекла печенья… Впрочем, все необходимое нашлось, и Флора улыбнулась, увидев это. Лепешки. Вот что получится.
Ее мать в верхней части страницы записала: «Горячая печь, холодное масло».
– Сто это знатит? – требовательно спросила Агот.
Она отодвинула от кухонного стола стул, шумно волоча его ножки по каменному полу. Брамбл неодобрительно фыркнул.
– Это значит, что печка должна быть горячей, а масло холодным, – пояснила Флора. – Это нужно для приготовления лепешек.
– Я люблю лепёски! – просияла Агот. – Сделай лепёски!
Флора отметила, что Агот всегда говорила коротко, выразительно и энергично. Она посмотрела на довольное лицо девочки и удивилась тому, что она сама не может быть такой же простой и искренней. Просто относиться к работе, к семье, ко всему, чего ей хочется.
– Ну… хорошо.
Она включила духовку, помыла девочке руки и принялась смешивать муку, молоко и холодное сливочное масло.
И тут ее поразила одна мысль: почему ей это раньше не пришло в голову? И почему парни этого не сообразили?
Флора отправилась в холодную кладовую за кухней. Да, похоже, братья не часто сюда заглядывали. Здесь хранилось бесчисленное множество консервных банок с бобами и фруктами – когда мать Флоры была молодой, на острове почти не имелось свежих фруктов и они были очень дорогими. Анни обожала консервированные мандарины, персики, груши. Когда свежие фрукты появились в достаточном количестве, Анни твердила, что они ее разочаровывают по сравнению с залитым сиропом содержимым консервных банок, которое она просто обожала, – и банки эти по-прежнему стояли в кладовой.
А на верхних полках – да! Сокровища, сиявшие в свете, проникавшем сквозь крошечное вентиляционное окошко. Розовые, темно-пурпурные, ярко-красные… Чернослив, клубника, ежевика, морошка. Богатые запасы ее матери.
Глядя на все эти банки, Флора осознавала, какая же это драгоценность. Здесь были и те самые банки, в которых Анни сама закатывала варенье из ягод и соки, ее руки прикасались ко всем стоявшим здесь емкостям… Многое она раздавала друзьям и соседям, но часть осталась на зиму. На ту зиму, которой она уже не увидела.
Флора внезапно села на пол и заплакала.
– Сто слутилось? – прогудел басовитый голосок. Маленькие ручки вцепились во Флору. – Ты платес?
– Нет, не плачу, – ответила Флора.
– Платес! – уверенно заявила Агот. После этого она помолчала пару секунд. – Тепель лутьсе?
Флора заметила, что уже готова улыбнуться, и энергично потерла лицо ладонями.
– Да, – кивнула она. – Да, теперь лучше.
– Я люблю валенье! – бодрым тоном сообщила Агот.
И Флора, посмотрев на банки с вареньем из дикой малины, подумала, что, в конце концов, нет смысла оставлять все это здесь, и взяла одну из банок, пальцем смахнув пыль с ее крышки.
Лепешки, выходившие из-под пальчиков Агот, выглядели довольно комковатыми. А Флора совсем забыла о простом удовольствии от подобных дел, об ощущении теста под руками и теперь аккуратно вырезала лепешки маленькой жестяной формочкой и выкладывала на смазанный маслом противень.
– Лепёски! – во все горло закричала Агот, когда на обед первым явился Иннес.
– О, прекрасно! – машинально ответил он.
А потом слегка отпрянул, когда девочка потребовала, чтобы он попробовал одно из ее слегка подгоревших творений. Но лепешки Флоры были безупречны, и она до смешного гордилась собой. Иннес даже посмотрел на нее с некоторым уважением.
– Можно мне и то и другое? – тактично спросил он.
Лепешки были еще теплыми, на них таяло масло, а поверх него – джем.
Ну да, это просто джем. Но вместе с его густой сладостью и легкой кислинкой малины нахлынули воспоминания о матери, стоявшей как раз на этом самом месте, энергично что-то размешивавшей с раскрасневшимся от жара лицом и постоянно предостерегавшей детей, если те подбирались слишком близко к кипевшему сахарному сиропу…
Дни, когда варили джемы и варенья, всегда были хлопотливыми и волнующими, дети дождаться не могли, когда им разрешат попробовать первые «образцы», намазанные на только что испеченный хлеб, с маслом из маслодельни… «Ягодная размазня» – так называл это отец, а Флора ела варенье каждый день, вернувшись затемно из школы… Вечера становились все короче и короче, пока не начинало казаться, что ночь вообще не кончается…
Но всегда-всегда, приходя домой, Флора находила это: свежий душистый хлеб и сладкое ароматное варенье.
Флора молча наблюдала за тем, как Иннес делает то же самое. Он поднес лепешку ко рту, но, прежде чем откусить, вдохнул ее запах и на мгновение прикрыл глаза. Флора отвела взгляд, смущенная тем, что застала брата в такой момент, когда ему явно не нужны были свидетели. Последовала пауза. Потом Иннес откусил от лепешки.
– Ох, сестренка… – проговорил он. – Думаю, ты запросто могла бы продавать такие в кафе.
– Помолчи! – бросила Флора.
Но она улыбалась.
Агот тем временем воспользовалась моментом и слопала сразу три лепешки – причем не свои собственные, как отметила Флора. Потом девочка потянула отца за рукав с таким видом, словно желала поделиться чем-то очень важным.
– Папуля! – громко прошептала она.
– Что, мелюзга?
Иннес присел на корточки перед девочкой.
– Мне нлавицца Флова!
Флора невольно улыбнулась во весь рот.
– И… – продолжила Агот, цепляясь за отца липкими пальчиками, – и валенье!
– Что ж, конечно, – кивнул Иннес. – Так и должно быть. Это варенье варила твоя бабушка.
– Бабуджем! – дала определение Агот.
Иннес и Флора усмехнулись.
– А где Финтан? – спросила Флора.
Иннес пожал плечами:
– Наверное, в маслодельне. В последнее время он там целыми днями пропадает. Понятия не имею, что он делает. Наверное, ничего хорошего.
– Как ты думаешь, может, мне отнести ему лепешек?
– Подношение мира? – сочувственно улыбнулся Иннес.
– Что, это так заметно? – огорчилась Флора. – Но почему он постоянно на меня нападает?
Иннес снова пожал плечами:
– Дело не в тебе. Он всеми нами недоволен, разве ты не заметила? – Он посмотрел на остывающую гору лепешек. – Лучше оставь с десяток для Хэмиша.
Флора собралась выйти, предоставив Агот возможность болтать с Иннесом. Брамбл тут же поднялся и потащился за ней. Флора почесала его за ухом и удержалась от желания показать язык Иннесу. Этот пес явно испытывал к ней особые чувства.
Флора прошла через открытый двор, где бродили куры и утки. Кур Флора не жаловала, хотя всем, конечно, нравятся их яйца. Что-то неприятное чудилось ей в их глазах-бусинках и в том, как они тучей налетали на уток, воровали у них корм, а после с победоносным видом – и Флоре казалось, что вполне сознательно, – гадили на ступенях крыльца. Иногда, зайдя в дом, Флора вдруг обнаруживала одну из куриц на кушетке, после чего начиналась изрядная суматоха.
Брамбл, совершенно бесполезный в качестве сторожевого пса, всегда затихал при появлении кур – а иначе они пытались клевать его и всячески дразнили. Это были весьма самоуверенные куры.
– Кыш! – прикрикнула Флора, когда куры с подозрением уставились на нее. – Кыш с дороги!
– Не бей кулотек! – раздался басок за спиной Флоры.
Она оглянулась. В дверях стояла Агот, строго смотревшая на нее.
– Если побьёс кулотек, не полутис вкусных яитек! – сообщила девочка.
По ее тону можно было предположить, что она все это уже испытала на собственном опыте.
– Ты права, – согласилась Флора. – Курочек бить нельзя.
Агот просияла, довольная тем, что верно проанализировала ситуацию, а Флора пошла дальше.
Маслодельня стояла справа от дома, на небольшом бугорке, с которого было удобнее спускать воду, и на таком расстоянии, чтобы нетрудно было подъехать грузовичку. По сравнению с серым, элегантным фермерским домом она выглядела техническим сооружением, со стенками из рифленого железа.