Женщиной, способной смутить его вынужденный сексуальный покой, он Альбину себе просто не представлял. Впрочем, его вообще не интересовало сейчас все, что так или иначе было связано с сексом. Это не доставляло никаких неудобств, не вызывало никаких тревог, но оттого, что в стройной картине нынешней жизни могло появиться нечто дискомфортное, относящееся к возможной ревности Олега Швецова, и этот дискомфорт мог быть связан с его персоной, Кириллу становилось досадно.
Прогулки позволяли ему вот так, долго и обстоятельно, взвешивать все шаги и поступки, которые приходилось сейчас совершать, и эта обстоятельность, впервые в жизни ставшая свойственной его отношению к людям, буквально бунтовала против незамысловатой треугольной интрижки. Гораздо большую уверенность Кирилл испытывал от смутного, но допустимого предположения, что Альбине как существу, тонко чувствующему малейшую материальность мыслей и идей, как человеку творческому, свойственно по наитию предполагать в общении с ним, с Кириллом, некую возможность соприкосновения с более высокими сферами бытия, недоступную простому обывательскому сознанию.
И то, и другое объяснение юношу одинаково не устраивало. В первом случае потенциальная ревность Олега суммировалась с невысказанными переживаниями Домового по поводу Верочки и ничего иного, кроме дополнительного стимула к смене места проживания, собой не представляла. Относиться к этому в новом своем свойстве – обстоятельно и серьезно – значило развивать в себе излишнюю мнительность. Это Кирилл прекрасно понимал и потому старался об этом не думать. Важен был вывод, а не его причина. Как раз об этом он сегодня и думал, услышав напоминание Вадима о гостях. К тому же, сменив место жительства, он одновременно убивал двух зайцев – дистанцировал себя и от Иволгина, и от Альбины. От Альбины не как от женщины, способной смутить его гормональный покой – в этом месте Кирилл улыбнулся, – а как от внешнего раздражителя в его величайшем искусе последних трех недель. Ведь ему огромных усилий стоило удерживать себя от желания поделиться с девушкой своим знанием о продолжающейся жизни Женьки! Особенно трудно это стало делать после Альбининого рассказа про встречу с Флорой Алексеевной, получение письма и Справедливое Возмездие, настигнувшее-таки негодяйку Муранец.
Верочка, словно почувствовав, что Кирилл изрядно углубился в дремучее самокопание, загукала. Кирилл отвлекся и, как оказалось, в самое время. Еще немного, и проснувшийся ребенок выпал бы из синей гэдээровский коляски, поскольку внимание девочки привлекли парковые аттракционы. Незаметно они добрались до парка имени Бабушкина. Зрелище огромных качелей – кружащих в небе лебедей, которые жужжали, как стадо взбесившихся «Запорожцев», крики и визг посетителей, недоступные слуху сосредоточенного Кирилла, возбудили девочку чрезвычайно. Она встала в коляске, протянула ручки в направлении ярких механических развлечений и вся была устремлена туда, в обманчивый мир платного аттракционного приключения.
– Ну что же, просьбы на то и существуют, чтобы их удовлетворять. – Кирилл спокойно усадил ребенка и бодро скомандовал: – Поехали!
Покупка билета и переговоры с бабушкой-служительницей не заняли много времени. Гораздо дольше пришлось ожидать момента взлета механической стаи лебедей.
Верочка, впервые в жизни действительно «оторванная» от земли, была сама серьезность и сосредоточенность, от недавнего возбуждения не осталось и следа. Кириллу было забавно наблюдать за распахнутыми глазенками, бесстрашно устремленными вперед, за пухлыми ручками, которые держались за поручень. Когда они вновь оказались на земле, Верочка, глядя на лебедей, разочарованно произнесла: «Гу-у-у!»
– О, собрат по несчастью, вы ли это?
Кирилл оглянулся и увидел своего знакомца по Бехтеревке – театрально-звездного нарушителя больничного режима. Юноша вежливо кивнул.
– Н-нет, уважаемый, так дело не пойдет! – мгновение спустя актер тоже покинул лебединое чрево и оказался рядом с Кириллом. Легкий аромат хорошего коньяка выдавал его привычное состояние. – Не обращайте внимания, это дальше не продолжится, сегодня спектакль. Вы так неожиданно пропали из клиники, а ведь мне хотелось сойтись с вами поближе. Верите ли, вы единственный из всех… тамошних постояльцев, кто вызывал у меня интерес. Я даже специально выслеживал вас по дороге к той скамейке, – он обаятельно и смущенно улыбнулся. – Вы уж извините. Впрочем, какие извинения, вы ничего не знали, да и все дело осталось там, – он плавно помахал высоко поднятой кистью. – Там, за облаками, там, там-тарам, там-тарам! Ваше чадо? – рука актера легла на ручку коляски.
Кирилл отрицательно покачал головой.
– Сразу заметно, – неожиданно продолжил актер. – Обычно собственные дети показательно капризны рядом с родителями. – Он выдержал некоторую паузу и добавил: – В любом возрасте.
– Юра! Ты задерживаешь взлет! – капризно сказала какая-то из сопровождавших звезду дам.
– Летите, лебеди, без меня! – не оборачиваясь, отозвался тот. – Вы не против, если я немного прогуляюсь в компании с вами и этим очаровательным юным созданием?
– Нет.
– Тогда – прошу! – И вельможным жестом актер указал на широкую аллею.
Они разговорились как-то сразу. Кирилл увидел совсем другого человека, во многом отличного от того, которого встречал на прогулках в клинике. Возможно, это было обусловлено отсутствием больничной одежды, возможно, у Кирилла уже созрела потребность к продолжительному разговору, обмену репликами и мнениями с неглупым собеседником, не обремененным различными обстоятельствами близости с Кириллом. Они достаточно живо обсудили всевозможные достоинства периодического впадания в детство, причем и с той, и с другой стороны были высказаны довольно остроумные замечания по этому поводу.
– Послушайте, Кирилл. Не сочтите меня чрезмерно любопытным, но если это допустимо… Чем вы в нашей бренной занимаетесь?
– Пока ничем, – ответил Марков.
– Это не связано с этим? – собеседник указал на засыпающую Верочку. Вопрос сопровождался богатой мимикой лицедея, и Кирилл рассмеялся.
– Нисколько. Но начинаю над этим думать.
– Так это же прекрасно! Мой друг, извините, что так быстро называю вас другом, но, поверьте, у меня дар дружить. Хоть это и нескромно. Так вот, когда я в первый раз увидел ваше лицо, меня сразу посетила мысль: «Вот тот, кто просто обязан стать моим партнером в спектакле!» По этой-то причине я и пытался с вами познакомиться. Что вы скажете о работе в театре?
– Я – в актеры? Честно сказать, даже не представляю, как это возможно. Ведь у меня ни образования, ни талантов…
– Таланты! Образование! Все вздор! Театр – это мир! Мир, в котором способны существовать не специально обученные люди – это к семейству Дуровых, извините за резкость, – а только немногие избранные, рожденные для существования, нет, для настоящей жизни в этом загадочном мире, вы уж простите мне эту невольную выспренность. Ну так что, пойдете ко мне в партнеры?
Кириллу это предложение показалось интересным.
– И кого я должен буду представлять на сцене? Так, кажется, нужно правильно говорить о профессии актера?
– Именно так! А играть мы с вами будем знаменитого Гамлета. Я – его земную ипостась, а вы – инфернальную, параллельно существующую в невидимом эфире. Согласны?
– Сразу не ответишь. Насколько я понял, мне придется исполнять роль без слов? Что-то вроде театрального эксперимента?
– Совершенно верно!
– Но ведь мы не похожи внешне, чтобы в восприятии зрителя оставаться частями одного целого – человека.
– Театр, Кирилл, – искусство условное. Впрочем, как и любой другой род искусства. Но мыслите вы верно и в нужном направлении, я не ошибся и просто уверен, что все у нас получится. Но сейчас, – актер посмотрел на часы, – к сожалению, мне нужно спешить. Хотя с большим удовольствием я провел бы остаток дня с вами. Однако спектакль – дело святое! Давайте договоримся так, – он протянул Кириллу визитную карточку. – Звоните в любой удобный для вас день, и мы встретимся, обсудим все более детально. Договорились?
– Да.
– Обещаете? Впрочем, я не имею права брать с вас слово. Просто позвоните мне в любом случае, хорошо?
– Обещаю…
Провожая торопливо уходящего актера взглядом, Кирилл понял: во время этого разговора были решены все его проблемы. Когда и как расплетутся узелки пестрых нитей его жизни, он сейчас не смог бы объяснить четко, с точностью до конкретных сроков и форм, которые должно принять его грядущее существование, но в том, что это обязательно произойдет, он уже не сомневался.
Глава 4Про «С Темзы выдачи нет!» и многое, многое другое из международной жизни
– Итак, господа, подведем итоги… – Госпожа премьер-министр была по обыкновению деловита, улыбчива, но в нарочито ровно выговариваемых словах звучал «викторианский металл». – Наша первоочередная задача – не допустить распространения информации об утерянных ядерных зарядах. В конфликте мы выступили стороной победившей и, как следует из освященного историей права сильного, неподсудны. Но… – леди Тэтчер оторвалась от бумаг, разложенных на кожаном бюваре, – уязвленное самолюбие побежденных и естественный страх слабых держав заставляет нас быть особенно собранными и последовательными. Все, что касается проверки со стороны МАГАТЭ, особенно индивидуальной работы с назначенными инспекторами, мы возлагаем на службу внешней разведки. «Форин офис» нейтрализует дипломатическую активность аргентинцев, особенно в контактах с Советами и прочими записными сторонниками торжества идей мирного сосуществования. Адмиралтейство…
С самого раннего детства сэр Арчибальд Сэсил Кроу не выносил длинных монологов, какими бы конструктивными и важными они ни были. В монотонном выступлении госпожи премьер-министра ему слышалась заунывная колыбельная мелодия, содержание которой при такой форме изложения становилось совершенно несущественным. С его точки зрения, все можно было донести до аудитории короче и яснее – наступив на фолклендскую мозоль аргентинцам, Британия не должна останавливаться на совершенном, а должна с удвоенной энергией продолжать славное дело уязвления своих врагов на всех фронтах. Только таким образом можно заткнуть глотки недовольным и обиженным, боящимся и сомневающимся. И, как бы ни было это печально и прискорбно, монотонные установки главы правительства противоречат его, Арчибальда Сэсила Кроу, планам и желаниям.