с особенно мерзким червем?
– Ну-ну! – сказал он. – Не надо!
– Там ур-ур-ур!..
– Что?
– Кто-то есть.
– Кто?
– Человек какой-то. Я вошла, там темно, кто-то сопит, я спросила: «Кто там?», а он ответил по-немецки.
– По-немецки?
– Да.
Хьюго разжал объятия. Взгляд его стал твердым.
– Пойду посмотрю.
– Хьюго! Не ходи! Он тебя убьет!..
Дождь лил на нее, молнии сверкали, она их не замечала. Она ждала. Потом появился Хьюго. Она вскричала:
– Ты жив!
– Да. Жив. Знаешь что?
– Нет. А что?
– Это свинья.
– Кто?
– Свинья.
– Кто свинья?
– Императрица, чтоб мне лопнуть! Пойди погляди.
3
Миллисент пошла и поглядела. Да, за дверью была Императрица. В слабом свете спички, которую держал Хьюго, белело ее приятное лицо, и можно было разобрать, что смотрит она вопросительно, словно интересуется, не еду ли ей принесли. Лорд Эмсворт завопил бы от радости; Миллисент просто охнула:
– Как она сюда попала?
– Вот это мы и выясним, – сказал Хьюго. – Я знал, что ее где-то прячут. Кстати, что это за домик?
– Тут отдыхали егеря.
Хьюго снова чиркнул спичкой.
– Наверху – мансарда, – сказал он. – Я пойду туда и подожду. Кто-нибудь придет ее покормить.
– Какой ты умный! Да, подождем.
– Я подожду. Ты пойдешь домой.
– Не пойду.
Они помолчали. Сильный человек настоял бы на своем, но Хьюго, хотя и чувствовал себя прекрасно, такой силы не достиг.
– Как хочешь, – согласился он и закрыл дверь. – Тогда идем, он может сейчас прийти.
Взобравшись по лесенке, они осторожно ступили на пол, пахнущий мышами и сыростью. В нем были дыры, можно смотреть вниз.
– Не провалится? – тревожно спросила она.
– Скорее нет.
– А то и разбиться можно. Я бы не хотела.
– Не хотела? – сказал Хьюго, ощутив, что пришло время объяснений. – А я бы хотел. Чем смотреть на вашу свадьбу… Надеюсь, тебе известно, что ты поломала мне жизнь?
– О, Хьюго!
Он не ответил. Внизу пыхтела Императрица. Поблизости что-то скреблось.
– Ой! – вскрикнула Миллисент. – Крыса!
– Очень может быть.
– Что?!
– Они грызут, грызут, грызут до костей. Вот и горю конец.
Теперь не ответила она, но через какое-то время тихо пискнула:
– Разве так можно?!
Совесть проснулась, Хьюго сокрушился духом.
– Прости! Да, нельзя, я знаю. Но посуди сама, какие-то помолвки. Не очень приятно, а? Что мне, радоваться? Плясать?
– Я просто не верю, что это было.
– Ну хорошо. А почему ты так сделала?
– Не знаю. Я горевала, и сердилась, и вообще. Тут идет Ронни, мы пошли к пруду, стали бросать лебедям веточки, он так это хрюкнул и говорит: «Эй!» А я говорю: «Да?» А он говорит: «Может, выйдешь за меня замуж?» А я говорю: «Ладно». А он говорит: «Женщин я презираю». А я говорю: «Это ничего, я презираю мужчин». А он говорит: «Ну что ж, значит, будем счастливы».
– Ясно.
– Я хотела, чтобы ты страдал.
– Это тебе удалось.
Миллисент оживилась.
– Ты меня никогда не любил, – сказала она.
– Да?
– А зачем ты поехал в Лондон и кормил свою девицу?
– Она не моя.
– Твоя. И очень противная.
– Ну, это как сказать. Ты с ней прекрасно болтала.
– То есть как?
– Мисс Скунмейкер.
– При чем тут мисс Скунмейкер?
– Мисс Скунмейкер – это Сью Браун.
– Что? – вскричала Миллисент. – Она приехала за тобой сюда?
– Не за мной. За Ронни. Да пойми ты, ей на меня чихать, мы просто приятели. Я давно не танцевал, поехал в Лондон, пригласил ее, а Ронни застал ее с этим гадом, ну, с Пилбемом. Она сказала, что с ним не знакома, Ронни не поверил. Уехал сюда, она – за ним. Приезжает, а он помолвлен с тобой. Ничего сюрпризец?
Голова у Миллисент закружилась задолго до конца этой речи.
– А что тут делает Пилбем?
– Пилбем?
– Я их видела вместе.
Сквозь тьму донесся низкий звук.
– Он здесь? Приехал, значит? Это я к нему ездил. Он сыщик. Его люди за мной следили, да-да! Приехал. Что ж, пусть повеселится, подышит свежим воздухом. Потом поплачет.
– А ты говорил, она некрасивая!
– Кто?
– Сью Браун.
– Так и есть.
– Некрасивая? Да она просто прелесть.
– Не для меня. Я знаю только одну красивую девушку. – Он выдержал паузу. – Если ты не поняла, что я тебя люблю, ты идиотка. Тебя, тебя и тебя. Подай мне всех красавиц на блюдечке, я и не шелохнусь.
Еще одна крыса (или очень крупная мышь) решила закусить хорошим деревом; Миллисент ее не заметила. Она схватила Хьюго за руку:
– О, Хьюго!
Рука ожила, притянула ее к себе по пахнущему мышами и сыростью полу, на котором они сидели.
– Нет, только подумать! – сказал Хьюго – Я хотел, чтобы в меня попала молния.
Запах мышей и сырости куда-то ушел. Пахло фиалками. И розами. Закусывающая крыса преобразилась в арфу и заиграла что-то райское.
Небесную песнь прервало скрипенье двери. Мгновенье спустя дырки в полу осветились. Миллисент ущипнула Хьюго за руку. Они приникли к дыркам. Внизу стоял фонарь, а рядом с ним – величественный человек, который, судя по звукам, кормил Императрицу.
Мужчина выпрямился, огляделся, взял фонарь, и свет упал на его лицо.
– Бидж! – вскрикнула Миллисент. Дворецкий застыл. Он узнал голос совести.
4
Кроме голоса, у совести были ноги. Они так стучали по лесенке, словно совесть – сороконожка. Но Бидж не шевелился. Чтобы его сдвинуть, понадобился бы кран, а крана в домике не было. Когда Миллисент и Хьюго спустились вниз, он стоял, как статуя; и только узнав их, он обмяк. Хьюго он любил, да и чувствовал, что тот достаточно терпим.
– Добрый вечер, сэр, – выговорил он. – Добрый вечер, мисс.
– Что это значит? – спросил Хьюго.
Давно, в пылкой юности, такой самый вопрос ему задал полисмен. Он огорчился тогда, огорчился и теперь.
– Это вы ее украли? – спросила Миллисент. – Вы!
Бидж задрожал. Миллисент он знал с той поры, когда она носила косы, нет – еще комбинезон. Ей, племяннице лорда Эмсворта, воспитанной в лучших традициях свинопоклонства, его преступление должно казаться беспросветно черным.
Каждый заговорщик рано или поздно встает перед дилеммой: оправдаться ему или сохранить верность сообщникам. Мы покажем, как благороден Бидж, если сообщим, что он устоял. Под пронизывающим взглядом молодой хозяйки он никого не предал. Мистер Роналд взял с него обещание; значит, выдать его нельзя.
В награду за это Провидение подсказало ему прекрасную мысль.
– Да, мисс, – сказал он.
– О, Бидж!
– Украл я, но ради вас.
Хьюго сурово на него посмотрел.
– Бидж, – сказал он, – это чушь какая-то.
– Сэр?
– Чушь. Зачем нам свинья?
Дворецкий был спокоен. Он знал, что сказать.
– Я решил убрать препоны с вашего пути, сэр.
– Препоны?
– Поскольку вы доверяли мне свою корреспонденцию, я давно знал о вашей взаимной привязанности. Но семья ставит препоны.
– Это все так, – признал Хьюго. – А что дальше?
– Спасибо, сэр. Я подумал, что его светлость будет очень благодарен тем, кто вернет свинью. Если вернете вы, он согласится на ваш союз.
Там, где ужинает Императрица, не может быть полной тишины, но что-то похожее воцарилось. В свете фонаря Хьюго смотрел на Миллисент, она – на него. Оба они слышали о верных старых слугах. Мало того, они видели их на сцене. Но и мечтать не могли о такой верности.
– Бидж! – сказала Миллисент.
Как мы помним, она говорила так и прежде; но как отличалось это «Бидж» от того! Тогда в нем звучали упрек, боль, разочарование; теперь – благодарность, благоговение, любовь.
То же самое можно сказать о восклицании «Ну что же это?!».
– Бидж! – не унималась Миллисент. – Вы ангел!
– Спасибо, мисс.
– Нет, такого блеска!.. – вскричал Хьюго.
– Спасибо, сэр.
– Как вам пришло это в голову?
– Не знаю, мисс. Пришло.
– Вот что, Бидж, – сказал Хьюго. – Когда вы закончите земной путь – со всеми бывает, – оставьте мозг нации. Замаринуют, поставят в Британский музей. Ничего не поделаешь, мозг века. В жизни не слышал такой идеи. Конечно, старик растает.
– Он сделает для нас все, что угодно, – поддержала Миллисент.
Гроза утихла. Пели птицы. Где-то еще погромыхивал гром, а может быть – это мысли Хьюго теснили одна другую.
– Все, – сказал он наконец. – Кто-нибудь посоветовал бы бежать к старику сейчас же. Но нет. Надо поднять цену. Чем больше мы ждем, тем больше он обрадуется. Дадим ему еще двое суток. Тогда он не откажет ни в чем.
– Но…
– Никаких «но»! Спешка все погубит. Не забывайте, дело не только в разрешении на брак. Они хотят, чтобы ты вышла за Ронни. Надо их разубедить. Без двух суток не обойдется.
– Наверное, ты прав.
– Еще как!
– Тогда оставим ее здесь?
– Нет, – решительно сказал Хьюго. – Здесь опасно. Если мы ее нашли, всякий найдет. Я знаю, куда мы ее поместим. Это…
Бидж заволновался:
– Если вам все равно, сэр, я не буду слушать.
– Почему?
– Я очень устал, сэр. Хочу об этом забыть. Слишком большое напряжение, больше не могу. Потом, мне кажется, сэр, что мистер Бакстер подозревает.
– Он всегда всех подозревает, – сказала Миллисент.
– Да, мисс. Но сейчас у него есть основания. Если вам и мистеру Кармоди все равно, я не хотел бы хранить излишние сведения.
– Ладно, – сказал Хьюго. – После того, что вы для нас сделали, слово ваше – закон. Не хотите, не слушайте. Но как вы будете ее кормить?
– Не буду, сэр… Если можно.
– Ну что ж. Пошли, Миллисент.
– Вы ее уведете?
– Да. Пропущу платок сквозь это кольцо, и – пожалуйста! До свидания, Бидж.
– До свидания, – поддержала его Миллисент. – Сказать не могу, как мы вам благодарны.
– Очень рад, мисс. Желаю успеха, сэр.
Оставшись один, дворецкий перевел дух, сперва – надувшись, как воздушный шар, потом – со свистом выдохнув. После этого он взял фонарь и покинул домик. Шел он так, как ходят дворецкие, с чьих плеч свалилась страшная тяжесть.