– Прошу изложить подробно.
Хьюго поразмыслил.
– Стояла бурная ночь… Нет, вру. Светила луна…
– Что именно похищено?
Хьюго поднял брови:
– Как – что? Свинья. Любимая свинья лорда Эмсворта.
– Свинья! – вскричал Перси Пилбем.
Хьюго тревожно на него взглянул.
– Конечно, вы знаете, что это такое? А то долго объяснять.
Сыщик был глубоко оскорблен. Мало к чему относился он с благоговением, но «Аргус», его любимое детище, спасение от всех невзгод, подстерегающих сыскные агентства в младенческую пору, он искренне любил. И этот совершенный механизм пустить на розыск свиньи! Нет, невозможно. Миллисент была права, он рассердился.
– Лорд Эмсворт полагает, – уточнил он, – что у меня есть время на такую ерунду?
– Видите ли, – сказал Хьюго, – свинья эта премированная. Верните ее к выставке, и лорд Эмсворт не пожалеет половины царства.
Перси Пилбем встал.
– Наше агентство… – начал он.
– Не ищет свиней? Этого я и боялся. Ну что ж. А теперь, по дружбе, не разрешите ли позвонить?
Видимо, Пилбем не разрешил бы, но Хьюго уже пододвинул к себе аппарат и назвал номер, непрестанно болтая.
– Сразу видно, вы умный человек, – говорил он. – Подскажите, где тут у вас танцуют? Давно не был в пучине, все забыл. Куда зовут девушку, если кровь кипит, голова худо-бедно увенчана виноградом?
Случилось так, что Пилбем получал свою долю доходов от одного ресторана, и он быстро ответил:
– К «Марио».
Хьюго вздохнул. Еще недавно могли назвать их клуб. Но где он? Филин и лисицы[12] скачут на его развалинах. Да, сложна жизнь…
Голос в трубке прервал его размышления. Он узнал привратника тех квартир, где жила Сью.
– Алло, Бетфорд? – сказал он. – Это Кармоди. Вы не попросите мисс Браун? А? Конечно, Сью. Другие мне не нужны. Молодец. Жду.
Сыщик не позволит себе выразить чувства. Пилбем просто кивнул, словно обдумывал что-то важное, а мог бы и подскочить.
– К «Марио», да? – сказал ему Хьюго. – Кто там играет?
– Леопольд.
– Это хорошо. – Хьюго промычал несколько тактов и потопал ногами. – Разучился, честное слово. Значит, в Бландинг не поедете?
– Нет.
– Жаль. Хорошее место. Дорожки, пейзажи, всякие корты… А то приехали бы! Ладно, ладно. Сью! Алло-алло-алло! Это я, Хьюго. Да, по совершенно секретному делу. Говорю из агентства «Аргус». Ты не поможешь мне вернуть молодость, так это в восемь тридцать?
Наступило молчание. Совесть вступила в неравную борьбу. Против нее стояли: тоска; любовь к танцам; расположение к Хьюго, с которым хотя бы посмеешься, а смех сейчас очень нужен.
– Алло, алло, алло! – залаял он.
– Не ори! – сказала Сью. – Я чуть не оглохла.
– Прости, старушка. Думал, разъединили. Так идем?
– Ну, давай встретимся, – уклончиво отвечала Сью.
– Давай. Потанцуем, пообедаем.
Духовно чуткий наблюдатель, оказавшийся в вестибюле, различил бы в эту минуту легкий стон. То была совесть, павшая в прямой атаке. Сью вспомнила, что именно Хьюго расскажет ей все про дорогого Ронни. Несомненно, ее ангел ответил бы, что «это» можно. Мимоходом, так, к слову, они потанцуют, но главное – весть о Ронни…
– Хорошо, – сказала она. – А где?
– У «Марио».
– У «Марио»?
– Да. Менингит, астма, ревматизм, ишиас… Усекла? Молодец. В восемь тридцать.
Хьюго повесил трубку и снова ослепил улыбкой злосчастного Аргуса.
– Премного обязан, – сказал он, – спасибо.
– Это вам спасибо, – сказал Пилбем.
– Ну, мне пора. Перемените мнение – звоните, Маркет-Бландинг, 32Х. Кроме вас, просто некому. Как, хорошо идут дела? – не удержался он, ибо любознательность в нем превышала деликатность.
– Неплохо.
– А что именно вы делаете? Я часто гадал – ну, меряете следы, складываете кончики пальцев, вот так, а еще что?
– Нам часто поручают следить за тем или иным лицом.
– Хоть за мной не следите! – воскликнул Хьюго. – Пип-пип!
– До свиданья, – ответил Пилбем, нажал на кнопку и проводил клиента до двери.
2
По праву прославленный джаз Леопольда, раздувая щеки, выкатывая глаза, играл популярную мелодию; и Сью – впервые за этот день – обрела духовный покой. Совесть, убаюканная кваканьем саксофонов, решила отдохнуть, видимо, уяснив, что девушке надо иногда невинно развлечься.
Какие глупые мысли бывают у Ронни, думала Сью, склоняясь к анализу. Танец – просто игра, и так уж случилось, что одной в нее не сыграешь. Можно ведь играть в теннис или там в гольф. Нет, смешно ревновать из-за такой чепухи!
Однако, хотя совесть и не вмешалась, Сью ощутила облегчение от того, что ее ангел ничего не узнает.
В конце концов, мужчины – такие дети! Сью вздохнула. Им бы еще разум, легче было бы жить. Неужели Ронни сомневается в ее совершенной любви? Да протанцуй она до утра с кем угодно, хоть со всеми – ему ничто не грозит.
– Не говори Ронни, ладно? – сказала она Хьюго, когда он пришел.
– Ладно.
– Он такой смешной…
– Истинный клоун. А что?
– Он не поймет.
– Это да. Странно, что он мне не сказал про тебя. Дружим с детства…
– Он боялся.
– Ты намекаешь на то, что Хьюго Кармоди – сплетник?!
– Немножко есть, правда!
– Ничего подобного. Я сильный, сдержанный человек.
Чтобы это проиллюстрировать, он молчал до конца танца.
Сью удивилась:
– В чем дело?
– Я оскорблен. Нет, только подумать! Я – сплетник! Да если хочешь знать, я тайно помолвлен и молчу.
– Хьюго!
– Да. Помолвлен. Настал день, когда любовь осенила и Хьюго Кармоди.
– Кто эта несчастная девушка?
– Счастливая, ты хочешь сказать. На что я наступил, тебе на ногу?
– Да.
– Виноват. Новые танцы… Эта счастливая девушка – Миллисент Трипвуд.
Чтобы высветить величие этого мгновенья, джаз умолк, и сильный, сдержанный человек повел даму к столику. Она восторженно на него смотрела.
– Быть не может!
– Может.
– Это же замечательно!
– Мне тоже нравится, – признал Хьюго.
– Я к ней так ревновала! Ронни говорит, их хотели поженить. Ну, теперь все в порядке.
– Да, в полном.
Джаз очнулся, но Сью не встала.
– Что такое? – удивился Хьюго.
– Посидим, поболтаем. Ты не представляешь, до чего мне это важно. Потом, ты разучился танцевать. Совсем другой человек.
– Практики нет. – Хьюго закурил и, глядя на крутящиеся пары, впал в рассудительность. – Когда живешь в лесах, трудно поспеть за этими новыми па.
– Нет, танцуешь ты хорошо, но раньше… Когда я с тобой танцевала, я плыла на розовом облаке над сверкающим океаном.
– Исключительно точно, – одобрил Хьюго. – А сейчас…
– Давай поговорим про Миллисент, – предложила добрая Сью. – Расскажи мне все, ладно?
– Когда мне было лет пять, – начал Хьюго, – я ходил к учителю танцев. Меня учили, как сейчас помню, перебрасывать мячик из одной руки в другую. Не люблю хвастаться, но все как один шептались: «Кто это? Кто это?»
– Она очень красивая?
– Дай мне мячик, и я бы тебе показал. Но кто меня поймет? Где мячики? Где шимми[13], в конце концов? Так циником станешь, честное слово!
– Расскажи мне про Миллисент!
– Минутку! Танцы, насколько я знаю, восходят к древним египтянам, которые полагали, что изобрел их бог Тот. Фригийские корибанты[14] плясали в честь какого-то типа, а на праздниках Реи Сильвии[15] римляне тоже не ленились. Но что теперь бог Тот! Выдумывают, придумывают… И так всегда. Был ли хоть миг в истории, когда несчастный, но вполне благонамеренный танцор не садился в лужу?
– Господи! – сказала Сью. – И это все потому, что ты наступил мне на ногу!
– Хьюго Кармоди не любит наступать на ноги, – сказал он. – И у него есть своя гордость. Слышала про отца Мариану?
– Нет.
– Мариана, Хорхе[16]. Тысяча двести что-то. Учился дома и в Лейпцигском университете. Увлечения: рыбная ловля, роспись рукописей, жевание какого-то корня. Неужели не слышала?
– Бог с ним. Расскажи лучше про Миллисент.
– Папаша Мариана считал, что танцы – смертный грех. Особенно он ополчился на сарабанду. Как я его понимаю! Без всяких сомнений, он учился плясать фанданго. Научился – и что же? Не танцуют, в моде сарабанда! Стоял он у стенки, стоял, и пожалуйста! Ты хотела узнать про Миллисент?
– Да.
– Лучшая девушка в мире.
– Правда?
– Еще какая! Это всем известно. Съезди в Шропшир.
– И она тебя любит?
– Между нами, – доверительно сказал Хьюго, – я тоже удивляюсь. Я не бросаю слов на ветер. И я тебе признаюсь: я ее не стою.
– Ты очень симпатичный!
– Возможно. Но ее – не стою. Она – это ангел, спустившийся тихим утром в сады старого замка, к лаврам и розам.
– Хьюго! Вот не знала, что ты еще и поэт!
– Тут станешь поэтом. Ты бы ее видела!
– Ты ее очень любишь?
Хьюго пылко хлебнул шампанского и выкатил глаза, словно служил в джазе у Леопольда.
– Безумно. А когда я вспомню, что я ее обманул…
– Обманул?
– Еще нет, но сейчас обману. Сейчас меня соединят с замком, и я скажу, что вот-вот лягу спать. Понимаешь, Миллисент не всегда правильно реагирует. Если что-то дойдет до ее перламутровых ушек…
– Понимаю. Ронни такой же.
Хьюго удивился:
– Ронни?
– Да.
– У него перламутровые ушки?
– Нет, он ревнует. Он просто взовьется, если узнает, что мы здесь были.
– Не узнает!
– Конечно. Потому я тебя и попросила: не говори ему.
– Кто, я? Мой девиз – «Молчание и тайна». Слава Богу, Миллисент никто не скажет. А, вон идет добрый вестник! Готово? – спросил он мальчика, подходившего к столу. – Ну, я недолго. Не скучай.
– Постараюсь, – сказала Сью.