Раймунд откинулся в своем кресле.
– Аннулирование брака сделает тебя уязвимой и открытой для хищников.
– Я знаю, что мне придется снова выйти замуж, но я смогу сама выбрать себе супруга, а не подчиняться чужой воле.
Он потер подбородок.
– Но твой выбор будет продиктован благом для Аквитании.
– И я сделаю это очень продуманно.
– У тебя есть кандидаты?
Алиенора закрыла лицо руками.
– Об этом лучше поговорить позже.
– Ты можешь мне доверять, сама знаешь. – Его голос был теплым, как солнечный свет.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Я отвыкла доверять кому бы то ни было.
– Ну что ж, мудрое решение, потому что я и сам придерживаюсь того же мнения. – Он похлопал ее по руке. – Мне нужна поддержка твоего мужа в кампании против Алеппо, но, когда этот вопрос будет решен, я всеми силами тебе помогу.
Настороженность Алиеноры не рассеялась полностью, но она почувствовала облегчение, получив положительный, хотя и с оговорками, ответ.
– А ты поможешь мне здесь, в Антиохии?
Раймунд обнял ее.
– Мой дом будет твоим до тех пор, пока ты в нем нуждаешься, племянница.
Был поздний вечер, и почти все уже легли спать, хотя масляные лампы в коридорах дворца еще горели. Алиенора еще долго оставалась в покоях дяди, вспоминая прошлое и обсуждая будущую политику. У Людовика были свои комнаты, и он рано лег спать, сославшись на усталость и необходимость помолиться. До сих пор ей удавалось избегать его, встречаясь только на официальных приемах и во время трапезы, и она заставляла себя улыбаться и изображать любезность.
Ближе к полуночи Алиенора наконец удалилась в покои в сопровождении своих дам и под охраной Жоффруа де Ранкона и Сальдебрейля де Санзе. Последний поклонился ей у дверей и отправился проверить, все ли в порядке у мужчин. Алиенора отпустила своих женщин, всех, кроме Марчизы, и велела Жоффруа войти в свои покои.
– Вина, Марчиза, – сказала она, – а потом можешь идти, но не выходи за порог и оставь дверь открытой.
– Да, госпожа.
Марчиза исполнила приказ и вышла из комнаты, ее юбки мягко шелестели по гладкому полу.
– Так приличия будут в некоторой степени соблюдены, – сказала Алиенора, – но мы все же побудем вдвоем.
Жоффруа поднял брови.
– Ты смотришь в будущее с верой в добро, – сказал он, опускаясь рядом с ней на кушетку.
– При дворе дяди я ничего не боюсь. Он заботится только о моем благополучии.
Она смотрела, как Жоффруа потягивает вино: как изгибается его шея, как завиваются волосы возле мочки уха. С рассветом он уедет и вернется в Аквитанию кратчайшим путем. Он будет свободен и оправдан, и она была рада этому, хоть сердце ее и сжималось от боли. Она положила свою руку на его.
– Я беременна, – сказала она. – В тот раз в Константинополе…
В его пронзительном взгляде отразились изумление и мука.
– Боже милостивый… почему ты не сказала раньше?
Она видела, как он подсчитывает месяцы, и приложила указательный палец к его губам.
– Тише. Не было смысла говорить. Ты не знал, и это было для тебя защитой.
– Какой я слепец и дурак, – мрачно сказал он. – Мне нужно было держать себя в руках.
– Мы оба поддались чувствам, которые владеют нами и сейчас, – и я рада этому. – Взяв его руку, она положила ее на нежный изгиб своего живота. – Я ни о чем не жалею.
– Но я уезжаю. – Он сглотнул. – Я не могу оставить тебя одну.
– Ты можешь и должен.
– Я не…
– Нет. – Она прервала его. – Мне нужно сделать это по-своему, и твое присутствие здесь не поможет. Мы можем выдать себя, а никто не должен об этом узнать ради всех нас. – Она глубоко вздохнула. – Я намерена аннулировать свой брак с Людовиком. Я уже написала архиепископу Бордо, чтобы начать процесс. Мой дядя будет рад видеть меня здесь столько, сколько я захочу, и так будет до рождения ребенка.
– Дядя знает о твоем состоянии?
Она покачала головой:
– Нет, и ему не нужно ни о чем знать. Есть места, куда я могу отправиться, когда придет время, и ребенок будет достойно воспитан в моем доме, и никто, кроме нас, об этом не узнает. Он или она получит прекрасное образование и сделает карьеру и никогда не будет связан теми ограничениями, которые связывали нас.
Жоффруа схватился за голову.
– Что, если Людовик откажется дать согласие на аннулирование?
– Он поймет, что это в его интересах.
– А если нет?
В ее голосе зазвучала твердая решимость.
– Я смогу его убедить.
– Может, он подумает, что это его ребенок?
Алиенора горько усмехнулось.
– Это было бы чудом. Он не приближался к моей постели с тех пор, как мы покинули Францию. – Она встретила его взгляд, не отводя глаз. – Я не сожалею о том, что это произошло, – решительно сказала она. – Возможно, я не выбрала бы такой путь, но рада, что так случилось.
Он не мог успокоиться.
– Сейчас на карту поставлено больше, чем когда-либо, но ты хочешь отправить меня туда, где я бессилен помочь.
Она откинула его волосы со лба нежным, ласковым жестом.
– Я знаю, что это трудно, но это самый безопасный путь для нас и нашего ребенка – поверь мне.
Он застонал и крепко обнял ее.
– Я доверяю тебе. Только злюсь на себя.
– Не надо, – сказала она. – Я не желаю ничего слышать.
Она закрыла его рот поцелуем, когда он вдохнул, чтобы возразить, и вместо этого приняла его дыхание в себя, представляя, как этот глоток воздуха направляется в ее утробу, давая их ребенку жизнь и пропитание.
Жоффруа, неслышно ступая, покинул комнату Алиеноры лишь глубокой ночью. Алиенора сопровождала его, а Марчиза шла впереди, держа в руке маленькую масляную лампу. Остальные женщины спали за марлевыми занавесками. У двери Алиенора велела Марчизе идти спать. Служанка сделала реверанс и молча удалилась.
За дверным проемом, освещенный звездами и большим полумесяцем, фонтан сверкал темными струйками воды.
– Да хранит тебя Господь в пути. Пусть дорога твоя будет легкой и быстрой, – прошептала Алиенора. – Я буду молиться за тебя каждый миг.
Он коснулся ее щеки.
– Я буду молиться за тебя и нашего ребенка. – У него перехватило горло. – Я бы хотел остаться…
– Знаю, но даже здесь, в Антиохии, кто-нибудь может всадить тебе нож в спину. Тебе лучше уехать и заняться делами в Аквитании. Пока живы, мы всегда будем вместе.
Они поцеловались на прощание в ее покоях, но теперь он взял ее руку и поднес к губам. Она ощутила мягкое прикосновение его губ к своей коже. Затем он отступил на шаг, поклонился и ушел. Алиенора смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом закрыла глаза, отпуская его.
Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг из тени вышел Раймунд, ступая неслышно, будто гепард, которого он держал для охоты и который спал в его покоях.
– Ах, племянница, – проговорил он. – Тебе повезло, что только я стал свидетелем этого нежного прощания. Что могли бы подумать другие о столь ласковом расставании?
Алиенора скрыла свой страх, встретившись с его взглядом.
– Я не думаю, что «повезло» – подходящее слово, дядя, но раз вы его употребили, я так понимаю, вы не собираетесь нас выдавать?
Раймунд сел на скамейку напротив фонтана и жестом пригласил Алиенору присоединиться.
– Он уезжает завтра, не так ли? – сказал он.
– Ты не представляешь, как тяжело мне живется с Людовиком, – сказала она со спокойной серьезностью.
– Настоящий монах, – сказал Раймунд. – Со всеми монашескими наклонностями и пороками, не так ли? – Он раскинул руки по спинке скамьи и скрестил ноги.
– Можно сказать и так. Я нужна ему только из-за Аквитании. В остальном он относится ко мне как к необходимому, но бесполезному придатку. И я уже давно перестала его уважать.
– А этот другой, де Ранкон?
Тон дяди был мягким, но она не обманулась.
– Я бы вышла замуж за него, а не за Людовика, если бы мне дали выбор.
– Неужели? – Раймунд выглядел задумчивым, будто большой лев. – Не самый лучший выбор для Аквитании. Пойдет ли за ним народ? Примут ли его, если он станет герцогом? Людовик, возможно, оказался дураком, но политика вашего отца в то время была разумной. Вряд ли он выбрал бы тебе де Ранкона в мужья, даже если бы ты была свободна; я настоятельно советую тебе от него отказаться.
Алиенора сглотнула гнев и тревогу. Оставалось только еще раз порадоваться, что Жоффруа уезжает обратно в Аквитанию. Ей нравился ее дядя, но она не питала на его счет иллюзий. Он был безжалостен, потому что только безжалостный человек мог выжить в таких условиях.
– Я не глупа, – ответила она. – И понимаю больше, чем в тринадцать лет. Я сделаю то, что будет лучше для Аквитании.
– Некоторые могут счесть Людовика несостоятельным на троне, – помолчав минуту, сказал Раймунд.
Алиенора опустила взгляд.
– Понимаю, но он богопомазанный правитель, и я считаю, что они только создадут еще больше трудностей, если пойдут таким путем.
– Возможно, – ответил Раймунд и тут же продолжил, как будто не затронул только что вопрос о низложении Людовика: – Мне еще предстоит узнать мнение твоего мужа о том, что он думает о политике и согласится ли он на военную кампанию против Алеппо.
– Он хочет дойти до Иерусалима, – сказала она. – Вряд ли он прислушается к тебе, ведь ты мой дядя и аквитанец. Ты же видишь, как обстоят у нас дела. Меня он не послушает, как и свое окружение, хотя его брата, пожалуй, можно убедить.
– А, Роберта. Полагаю, он честолюбив.
– Мог бы стать королем Франции, но он осторожен. Он может согласиться с твоими предложениями, но не ожидай, что он тебя поддержит, если это не будет совпадать с его целями.
Раймунд забарабанил пальцами по спинке скамьи.
– А что воины из Аквитании? Они останутся?
– Ты брат моего отца, они пойдут за тобой – думаю, ты и так это знаешь. Конечно, они скорее останутся со мной, чем последуют за Людовиком.
Он серьезно кивнул и встал.
– Пора спать, – сказал он. – Нужно многое обдумать. Я поговорю с Людовиком по поводу Алеппо… и если не смогу склонить его к согласию, тогда нам придется найти другой путь.