33Средиземное море, май 1149 года
Алиенора смотрела на солнечные блики, сверкавшие на морских волнах, пока сицилийская галера прокладывала белые борозды по сапфировой воде. Сильный ветер наполнял паруса, и они быстро продвигались к намеченной цели – Калабрии. Повар жарил на палубе свежевыловленные сардины и готовился подать их с горячими лепешками, приправленными чесноком и тимьяном.
Прищурившись, Алиенора разглядела другие суда французского флота. Корабль Людовика, естественно, был самым большим, и на верхушке его мачты развевался голубой с золотом вымпел с королевскими лилиями. Ее собственный корабль, над которым реяли и лилии, и аквитанский орел, был меньше, но она радовалась, что не плывет с Людовиком. Находиться в его обществе стало для нее невыносимо.
Они шли морем уже четыре дня, и пройдет еще две недели, прежде чем они достигнут Калабрии, которой правил их союзник – король Сицилии Рожер. А затем из Калабрии они направятся в Рим, где ее ждет благословенное облегчение – аннулирование брака.
Повар выложил сардины на блюдо и посыпал зеленью. Оруженосец подал блюдо Алиеноре, и она как раз откусила первый аппетитный кусочек, когда до них донеслись крики с одного из других судов и звуки рога.
Она быстро прожевала и проглотила.
– Что случилось?
Матросы стали кричать что-то друг другу и поспешно подтягивать паруса, пытаясь набрать скорость. Повар схватил кувшин с водой и залил огонь.
– Греки, мадам, – коротко пояснил он.
Алиенора, охваченная тревогой, отодвинула еду в сторону. Греки находились в состоянии войны с сицилийцами, а поскольку Людовик объявил себя союзником Сицилии и их корабли принадлежали королю Рожеру, они тоже стали мишенью. Император Мануил Комнин обещал награду любому капитану, который захватит короля и королеву Франции и доставит их к нему в Константинополь.
Алиенора отошла в сторону, пока команда натягивала парус. Они находились на внешнем краю конвоя и, несмотря на усилия матросов, отставали вместе с еще одним судном. Остальные, вместо того чтобы повернуть и приготовиться к бою, налегли на весла и удирали изо всех сил.
Затаив дыхание, она смотрела, как надвигаются враги. У греков было больше весел, и они так быстро сокращали разрыв, что ничего нельзя было поделать. Греческие корабли сверкали бронзовой обшивкой на носах, выполненной в форме вытянутых звериных рыл. Когда механизм приводился в действие, трубка на конце морды вспыхивала смертоносным греческим огнем.
– Я лучше брошусь за борт, чем вернусь в Константинополь, – сказала Алиенора Сальдебрейлю, который стоял рядом с ней, положив руку на эфес меча.
– Госпожа, этого не потребуется. Помощь придет.
– Хорошо бы. – На мгновение она закрыла лицо руками. Она снова была бессильна, не могла предпринять ничего, чтобы предотвратить происходящее.
Греки вскоре разгромили меньшую галеру, вынудив их сдаться. Греческий капитан был в восторге, и, хотя он обращался к Алиеноре с почтением, она чувствовала его самодовольное удовлетворение, когда он «приветствовал» их на борту своего судна.
– Король Франции заставит вас заплатить за это, – сказала Алиенора. Она чувствовала себя будто шипящая кошка, загнанная в угол большой собакой.
Он очень развеселился, когда ему перевели ее слова.
– О нет, – сказал он с ухмылкой. – Король заплатит мне! – И похлопал по мешочку с монетами у себя на бедре, чтобы пояснить смысл сказанного.
Алиенора удалилась в палубную каюту, предоставленную в ее распоряжение. Некоторые члены команды с камбуза были взяты в плен и заперты в кандалах. Других оставили на борту их собственного корабля, сняв мачту и выбросив за борт все весла, кроме шести. Меч у Сальдебрейля отобрали, однако он успел спрятать короткий кинжал в голенище сапога.
Имущество Алиеноры стало добычей греческого капитана. Прекрасное зеркало в оправе из слоновой кости и гребень, подаренные Мелисендой, исчезли в его багаже, как и малиновый шелковый далматик, расшитый золотыми орлами.
– Сыновья шлюх, – пробормотал Сальдебрейль. – Вот уснут, и я перережу им глотки.
– И не думай! – прошипела Алиенора. – Тебя поймают, и нам будет только хуже. Я не могу позволить себе потерять тебя вдобавок ко всему остальному. Отмечай, кто что берет, чтобы вернуть это позже.
– Я кастрирую того, кто забрал мой меч, – пробормотал Сальдебрейль, и его темные глаза сверкнули.
Они сидели в угрюмой тишине, когда раздался очередной крик, и вдруг греки подняли паруса и бросились к скамьям. Корабль содрогнулся, когда гребцы налегли на весла, продвигая его вперед длинными взмахами, набирая обороты с каждым рывком. Алиенора встала и прикрыла глаза от солнца. Их преследовали, и если греки с легкостью настигли ее галеру, то и они, в свою очередь, стали чьей-то добычей.
Сальдебрейль встал рядом с ней.
– Интересный поворот, – сказал он. – Большая рыба проглатывает маленькую, а потом кит проглатывает всех.
Она подняла на него глаза.
– Мы хотим, чтобы нас проглотил кит?
– Да, если этот кит сицилийский. – Он прищурился и тихо сказал: – Двадцать бирем[26] по сто весел в каждой, и у них есть греческий огонь. На этом корабле всего шестьдесят весел, и матросы сегодня уже выдержали один бой. Нас настигнут еще до захода солнца.
Греческий капитан велел приковать рыцарей Алиеноры кандалами к бортам корабля, а для охраны приставил солдата.
– Будет о чем поведать внукам, если доживу до того времени, когда на свет появится их отец, – сказал Сальдебрейль, бряцая железным браслетом. – Идут мне украшения, мадам?
– Молчи, дурак, – огрызнулась она.
– Значит, не идут. – Он усмехнулся. – В таком случае нужно поскорее от них избавиться.
Алиенора встретила его взгляд, а затем посмотрела на небольшую выпуклость в верхней части его сапога.
Сицилийские биремы настигли греческие корабли, когда солнце начало опускаться к горизонту. Поднялся вечерний ветер, усилив волны, а из-за спин преследователей набежали тучи, угрожая летним штормом. Их корабль, не сумев обогнать преследователей, повернул к бою. Алиенора поджала губы, глядя, как греческая галера барахтается на воде. Команда на носу готовила греческий огонь, чтобы извергнуть его из бронзового рыла на подступающего врага, и Алиенора вдохнула чужеродный запах: маслянистый, жирный, сдавливающий грудь.
Две группы кораблей сблизились друг с другом, и из латунных труб вырвались струи пламени. Среди хаоса приказов корабли бешено маневрировали парусами, чтобы не попасть под смертоносные фонтаны огня. Паруса превратились в пылающие лохмотья красного и золотого цвета в тон небу. Люди живыми факелами прыгали в море, где и горели, пока неугасимый греческий огонь распространялся по воде подобно закату.
Веревки из виноградной лозы зацепились за борт их корабля, и команда бросилась отбиваться от абордажников мечами, дубинами и топорами. Сальдебрейль дотянулся до сапога, выхватил нож и быстрым движением вонзил его в бедро солдата, наблюдавшего за ними. Когда тот с криком упал, Сальдебрейль дернул его к себе, вытащил нож и добил. Затем он схватил топор стражника, сбил им цепь и встал перед Алиенорой, чтобы защитить ее, хотя в итоге это оказалось ненужным. Битва между греками и сицилийцами была кровавой и жестокой, но закончилась быстро.
Алиенора перешла на новый корабль, когда остатки греческой флотилии были либо уничтожены, либо перешли в руки сицилийцев. От дневного света остались лишь тусклая красная полоса на горизонте да многочисленные маленькие огоньки на воде, словно упавшие звезды, освещающие тела и плотики.
Сицилийский капитан, крепко сложенный смуглый мужчина средних лет, с почтением проводил Алиенору и ее свиту в палубную каюту на корме судна.
– Мы преследуем этих волков уже несколько дней, госпожа, – сказал он, – и следим за вашим флотом.
– Жаль, что вы не догнали нас на несколько часов раньше, – ответила Алиенора, – но я все равно благодарю вас. – Она увидела, что он с ожиданием смотрит на багаж, который его люди перенесли с греческого корабля. – Конечно, вы будете вознаграждены. – Лучше было расплатиться добровольно, чем смотреть, как снова кто-то будет рыться в ее вещах, да и с командой лучше поддерживать хорошие отношения. Все они были пиратами в той или иной степени, и она чувствовала себя так, словно ее снова взяли в плен.
Капитан благодарно поклонился.
– Мадам, служить королеве Франции – большая честь, но я принимаю ваше щедрое предложение.
Алиенора подняла брови. Она не говорила, что будет щедрой.
Уже совсем стемнело, а под посвежевшим ветром корабль брыкался, как резвая лошадь. Она услышала, как матросы перекрикиваются, закрепляя такелаж, и скрыла улыбку. Пройти через все это только для того, чтобы попасть в шторм и погибнуть, было бы величайшей иронией судьбы.
Стоя на мысе, Людовик смотрел на море в спокойный ясный день поздней весны. Сицилийское солнце грело его шею, а бриз доносил запах тимьяна и соли.
– Я не знаю, жива она или мертва, – сказал он Тьерри де Галерану. – Вестей нет, а прошло уже много недель. Если бы она попала в плен к грекам, я уже знал бы об этом. Они бы прислали мне злорадные письма. – Он прикусил ноготь большого пальца, изгрызенный до крови.
– Значит, ее судьба сложилась иначе, сир, – ответил де Галеран.
Людовик помрачнел.
– Прошлой ночью мне приснилось, что она пришла ко мне, утопленница, вся блестящая от травы, и обвинила меня в своей гибели, собираясь задушить.
Тьерри скривил губы.
– Это всего лишь дурной сон, сир. Вы должны молить Бога о помощи и мире.
– Я должен был вернуться за ней, когда греки напали.
– Она бы вернулась ради вас? – спросил Тьерри.
– Дело не в этом, – нетерпеливо ответил Людовик. – Мы не знаем, что с ней стало. Если бы я был уверен, что сон – вещий и она мертва и утонула, я мог бы оплакать ее и снова жениться, как только вернусь во Францию, и управлять Аквитанией от имени нашей дочери. Вместо этого – тишина, и что мне с этим делать? Сколько мне еще ждать?