Вот он, подходящий момент. Я могу использовать Тима, чтобы остудить отношения с Джеймсом, которые все равно должны закончиться. Я могу сказать, что Тим умолял меня не бросать его. Я могу сказать, что последние несколько ночей были большой ошибкой.
– Тим не имеет значения.
Джеймс спокойно кивает:
– Он не имеет значения или он все еще твой парень?
– Он не мой парень. Господи Иисусе! Я уже сказала ему, что мы должны прекратить встречаться. – Я хмурюсь на себя за такую прямоту. – Я просто шутила с подружкой по телефону.
Теперь гнев и разочарование во мне быстро нарастают. И когда Джеймс не принимает моих объяснений, я чувствую, что они растут все больше.
– Просто шутила с подружкой? – спрашивает он наконец.
– Да, шутила.
– Я не знаю, верю ли я тебе. Тебе несложно это придумать. А правды я никогда не узнаю.
– Чего ты хочешь? Письменного заявления о намерениях? Потому что мое намерение – уехать отсюда через пять недель.
Он выглядит потрясенным. Поднимает руки к голове и потирает лицо. Затем качает головой.
– А поэтому все не имеет значения в любом случае? Ты это хочешь сказать?
– Хватит приставлять мне гребаный пистолет к виску. Все равно это ни к чему не приведет. Ты это знаешь, и я это знаю.
– Почему ты так себя ведешь?
– Как так? Это я. Вот она я. Это ПТИЧКА. Что, хочешь избавиться от меня, Джеймс?
Он смотрит на меня, и его шок переходит в поражение. Он щурит глаза и качает головой:
– Что-то здесь не так.
– Я думаю, это твоя готовка.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на озеро, и снова качает головой. Мое сердце колотится, и я чувствую, как кровь приливает к шее вплоть до ушей. И когда он отходит на шаг назад от меня, я инстинктивно хочу протянуть руку и притянуть его к себе. Но не могу. Я должна отпустить его. Это никогда, никогда не должно было зайти так далеко.
– Джеймс, – говорю я, отчаянно пытаясь… сама не знаю что. – Джеймс, – повторяю я, – я… – Но мой голос смолкает в тишине, и нет ничего, кроме ветра и воды, бьющейся о берег, когда он уходит. Я хочу схватить его за плечи, заглянуть ему в глаза и все объяснить, но это слишком сложно. Как мне что-то объяснить?
И тогда я чувствую раздражение.
Раздражение от того, что он такой чувствительный, и раздражение от того, что он расстроен. Раздражение от того, что мне приходится чувствовать себя виноватой в чем-то. Раздражение, на самом деле, от того, что я попалась и теряю контроль над ситуацией. Раздражение на Рокси. Раздражение на Билла. Раздражение на Джеймса. Раздражение на глупую себя.
– Знаешь, вокруг есть целый мир, – начинаю я в лучшем стиле Птички, – не то чтобы ты его видел. Ты никогда не был за пределами Шотландии, черт возьми.
– Да, – говорит он с полуулыбкой. – Ты права.
А потом он смотрит вниз на мои грязные, безнадежно испорченные кроссовки, и на его лице появляется вспышка чего-то болезненно милого. Несмотря ни на что, он заботится о моих ногах.
А потом он уходит. Исчезает в глубине тропинки, уверенно ступая в своих крепких ботинках, чувствуя себя как дома на этой земле.
Когда он уходит, я испытываю почти приятное раздражение. Как будто у меня сняли огромный груз с плеч. Это к лучшему, думаю я. Мне нельзя влюбляться в этого парня. Будет так много препятствий, что лучше, если все просто займутся своими делами.
Да. Лучший путь вперед – это опустить голову, дожить до конца моего пребывания здесь и убраться отсюда к черту. Больше никаких глупых ошибок. Больше никаких сюрпризов. Просто усердно работать, играть по правилам и свалить отсюда.
Глава 32
Джеймс отменил наши два последних урока кулинарии, понятное дело. А сегодня утром он взял выходной и в очередной раз отправился с мамой к мистеру Макдональду. Ирен тоже ужасно молчалива со мной, и я задаюсь вопросом, рассказал ли ей Джеймс о том, что между нами произошло. Она дала мне выходной на утро, чтобы я, по ее словам, поработала над мероприятием Винного общества.
Я чувствую, что все в «Лох-Дорне» висит на волоске, и мне хочется, чтобы они поговорили со мной об этом.
Но я остаюсь одна и чувствую такую глубокую вину за все, что это невыносимо.
Я беру ключи от внедорожника. Выехав на дорогу, на мгновение замираю, размышляя, куда ехать дальше, а затем сворачиваю на дорогу в сторону Скай и Портри.
Я выключаю стереосистему, опускаю стекла и высовываю правую руку из окна, чтобы почувствовать прохладный воздух между пальцами. На дорогах тихо, хотя уже позднее утро. Когда я пересекаю мост на остров Скай, от потрясающего вида у меня замирает сердце.
Ярко-зеленые поля возвышаются над галечным, скалистым берегом. Овцы, пасущиеся слишком близко к дороге, уносятся вверх по холмам, когда слышат звук моей машины.
Джеймс однажды сказал мне, что это норвежское название: Ski означает «облако», а Ey – «остров». То есть «остров облаков» – из-за тумана, который часто нависает над его зубчатыми горами. Когда мы приехали сюда с Джеймсом в первый раз, это, конечно, соответствовало названию, но сегодня все вокруг покрыто веселой, очищающей душу летней синевой. Голубой цвет радости и надежды. Солнечного света и смеха.
В Портри я пробираюсь к краю пирса, зажимая в руке завернутую в газету обжигающе-горячую рыбу с картошкой, которую я ем с безудержным удовольствием и без капли сожаления – соленый жир свободно стекает по моим пальцам, а холодная банка колы омывает горло шипучей сладостью. Я уверена, что у папы картошка никогда не получалась такой вкусной.
Я бросаю остатки еды чайкам, наблюдая, как они галдят и дерутся в воздухе, пока я подбрасываю каждую пригоршню крошек все выше.
Смотрю вниз, на воду, которая бьется о пирс, так же, как в ту первую поездку с Джеймсом.
Может, во всем признаться? Я снова и снова прокручиваю в голове все возможные варианты. Представляю, как произношу слова «я сделала большую глупость», глядя ему в глаза. Пытаюсь представить, как Джеймс улыбается и говорит, что все понимает, и обещает мне помочь, но это кажется нелепой фантазией.
Как и с Хизер: я представляю, как признаюсь ей во всем. История, которую я рассказывала сама себе, о том, как приехала в Шотландию и назвалась ею, а потом все это обернулось шуткой, над которой мы будем хихикать за кружкой пива, уже давно перестала казаться убедительной. Хизер примет это стоически. Она будет раздавлена тем, что я солгала, и убита горем, что я была так безрассудна.
Я поднимаюсь с пирса и решаю прогуляться вдоль берега. Прохожу мимо маленького магазинчика рядом с кафе, где мы сидели в прошлый раз, и вижу в витрине туристические ботинки. Почему бы и нет? У меня теперь столько денег, а потратить их не на что.
Через несколько минут я зашнуровываю свои походные ботинки за 100 фунтов стерлингов и выбрасываю старые кроссовки в ближайшую мусорную корзину. Почему бы не потратить свои с трудом заработанные деньги на что-то полезное.
Я замечаю знак, который дает мне выбор: подняться на «Глыбу» или пройти по круговой тропе Скоррибрик. Три километра – бог знает сколько это займет времени. Солнце уже высоко в небе, и воздух становится горячим.
Все эти переживания о том, что делать с Джеймсом, напрасны, говорю я себе, бредя по асфальтированной дорожке вдоль лесистого берега. Все кончено, и он будет жить дальше и встретит другую. Может, это и выглядело как курортный роман, но на самом деле мы были вместе меньше недели. Через несколько минут я останавливаюсь и оглядываюсь назад, в сторону гавани Портри, сверкающей в лучах солнца. Там видна каменная башня, выглядывающая из леса, которая, как мне помнится, была знаком для кораблей, что в городе есть медицинская помощь.
Я хочу поговорить с Хизер, которая вчера вернулась в Лондон. Мы разговариваем каждые несколько дней, и я приняла твердое решение не рассказывать обо всем, что я сделала здесь, в «Лох-Дорне», пока не поговорю с ней с глазу на глаз. У меня такое чувство, что ей тоже нужно выговориться, и поэтому наши разговоры устремлены в будущее и в основном позитивные, хотя и немного пустые. Ни одна из нас не хочет говорить откровенно, пока не будет готова.
«Скоро приеду», – написала я в своем последнем сообщении.
После этой чертовой винной вечеринки. Мой план таков: устроить лучший праздник Винного общества на западном побережье. Хочу компенсировать часть потерь, которые навлекла этой дерьмовой рецензией, но кроме этого, хочу доказать кое-что самой себе. Может, я и не лучший знаток вин в Шотландии, но я знаю, как сделать так, чтобы люди хорошо провели время.
Проведу эту вечеринку и уеду. Может быть, стоит уехать сразу после нее. Я могу заказать такси до Инвернесса, а оттуда улететь в Лондон. Может, оставлю небольшую записку на стойке бара для Билла и Ирен. Что-нибудь в таком роде: «Извините, что уехала немного раньше, чем планировала, по семейным обстоятельствам». Да, это кажется правильным. Я бы уехала на позитивной ноте, надеюсь, и только за пару недель до конца высокого сезона. Они справятся и без меня.
Тропинка проходит мимо маленького лодочного сарая и таблички с надписью Urras Clann MhicNeacail (на гэльском, наверное), и я задумываюсь об истории этого края: кровавые битвы кланов на берегу моря, суровые зимы, теплые костры и виски. И вот я снова думаю о Джеймсе, пока тропинка переходит с асфальта на гравий и начинает подниматься к небольшой скамейке, откуда открывается великолепный вид на холмы через озеро. Я сижу там некоторое время, глядя вдаль и чувствуя глубокую боль в сердце.
И вот я плачу. Сначала это всего несколько слезинок, которые вытекают и мягко скатываются по моим щекам, но через несколько мгновений они превращаются в глубокий, утробный плач. Это катарсис горя, гнева и ненависти к себе. Я смотрю на свои руки с ногтями, которые обкусаны до крови. Закрываю лицо ладонями. Сколько жидкости может вылиться из моих глаз? И есть ли способ вернуться в прошлое и сделать правильный выбор.
А потом я думаю обо всем, что упустила бы, если бы изменила свое решение.