– Что ты здесь делаешь?
– Приехал повидаться с женой, – отвечает зять, провожая взглядом такси, уезжающее вниз по Фэйр-стрит.
– Во-первых, она спит. Во-вторых, у тебя хватает наглости заявиться сюда без предупреждения, после того как ты выгнал свою беременную жену. – Кейт щурится. На улице темно, и ей трудно разглядеть Ангуса. Она рада, что гнев в голосе скрывает опьянение. – Как ты смеешь!
– Я застал ее с братом. Это она вам сказала?
– Разумеется. Блэр объяснила, что ты неправильно истолковал их объятия. Она просто искала утешения у Джоуи, потому что узнала о твоей неверности.
– Насчет этого…
Но Кейт не хочет никаких оправданий или объяснений от Ангуса, она целых десять лет была замужем за бабником! Слышала достаточно оправданий и приняла достаточно извинений, до конца жизни хватит! Она понимает, как приятно отвергать отвратительное поведение, вместо того чтобы принимать, как Битси Данскоумб и когда-то сама Кейт. Может, в конце концов Блэр разведется, но по крайней мере сохранит свою гордость.
– По-хорошему прошу тебя покинуть остров и не возвращаться. Блэр заслуживает лучшего. Может, твой брат знает, как надо с ней обращаться, а если нет, она легко найдет себе другого. Мы оба это знаем, Ангус. А сейчас, пожалуйста, уходи.
– Мне нужно поговорить с ней. Нужно ее увидеть. – Зять дергает себя за волосы. (Как психически больной, думает Кейт.) – Она носит моих детей.
– Раньше надо было об этом думать, до того как начал изменять. И прежде чем вынудил ее уйти. Спокойной ночи, Ангус, и до свидания.
– Кейт, прошу вас.
Она пытается вспомнить, называл ли Ангус ее раньше по имени. Он на десять лет старше Блэр, поэтому может чувствовать себя ровесником Кейт, хотя, конечно, таковым не является. К тому же они не настолько любят друг друга, чтобы зять называл ее мамой. Ангус должен обращаться к ней «миссис Левин», но если его сейчас поправить, то он только дольше задержится.
– Следующим моим шагом будет звонок в полицию, – говорит Кейт. Любой, кто знает Кэти Николс Фоли Левин, понимает, что она никогда в жизни не впутает мигалки и сирены в семейное дело.
Но Ангус Уэйлен не знает Кейт и поэтому отступает, поднимая руки вверх.
– Хорошо-хорошо, я ухожу. Только, пожалуйста, скажите Блэр, что я приезжал повидаться.
Кейт кивает, этот жест может означать что угодно. Она ждет на улице, пока Ангус спускается по Фэйр, сворачивает на Мэйн и исчезает.
Summertime Blues (реприза)
Ожерелье бабушки пропало. Каждый раз, когда Джесси мысленно произносит эти слова, ее охватывает приступ тошноты. Дважды рвало, хотя после пропажи ожерелья она несколько дней почти ничего не ела. Мать каждое утро спрашивает, хорошо ли Джесси себя чувствует. Говорит, что она выглядит осунувшейся. А потом делится с Блэр:
– Возможно, это половое созревание. Скоро Джесси станет женщиной!
На что сестра отвечает:
– Бедная Джесси!
Никто из них не догадывается, в каком затруднительном положении оказалась Джессика. Золотое ожерелье с бриллиантом пропало. Она потеряла его.
Единственный человек, который знает, – Пик. Как только Джесси сделала это ужасное открытие, то задрожала и расплакалась, а ее надежды на первую романтическую встречу сменились совершенной катастрофой.
– Что случилось? – спросил Пик. – Джесси, в чем дело?
Она снова стала Джесси, а не Джесс. Ей доверили нечто ценное – на самом деле бесценное, – а она потеряла. Джесси пыталась объяснить это Пику между рыданиями, но ей пришлось замолчать, потому что не хотелось насторожить мистера Кримминса. А тот, несомненно, отправился бы прямиком к Экзальте.
– Ожерелье моей бабушки… Я надела его на ужин, а теперь оно пропало.
– Господи, – воскликнул Пик, но по тону было ясно, что он не понимает ситуации.
Пик мальчик. Мальчикам нет дела ни до драгоценностей, ни до сентиментальности, хотя Джесси продолжала объяснять, что ее дед по материнской линии, давно умерший Пенн Николс, подарил это ожерелье Экзальте на первую годовщину свадьбы. И само ожерелье было ценным, золотым с бриллиантом. Это Пик понял, поэтому они встали на четвереньки и обыскали каждый дюйм пола «Пустячка».
Затем прокрались на улицу и проверили мощеную дорожку и полоску травы между домами. Пик достал из ящика на кухне фонарик, но батарейки почти сели, свет был размытым и почти не помогал. Ребята обыскали террасу, а затем пошли во «Все средства хороши», где обшарили линолеум на кухне. На полу остались крошки от тостов, семена сушеных помидоров, злаковые хлопья, но никакого ожерелья. Они вышли в коридор и тут услышали шаги на лестнице. Пик схватил Джесси за руку и потянул за полуоткрытую дверь в тесную кладовку, где много лет назад в наказание сидела Кирби. Там было темно, пахло сырым кирпичом и плесенью, но это было хорошее укрытие; никому не пришло бы в голову искать человека в кладовке. Они присели бок о бок, прижавшись друг к другу. Пик стиснул руку Джесси, но та слишком нервничала, чтобы почувствовать хотя бы какое-то волнение. По весу и темпу шагов стало ясно, что проснулась Экзальта. Мгновение спустя на кухне послышались голоса, один из них мужской, должно быть мистер Кримминс. Джесси задрожала. Пик провел рукой по ее спине и, возможно, попытался поцеловать, но в итоге уткнулся носом ей в шею.
– Повернись, – прошептал Пик. Так и есть, он пытался поцеловать ее, но в этот момент шаги направились в их сторону, и Джесси замерла, вспомнив Анну Франк, прятавшуюся на чердаке маленького дома в Амстердаме, и как та, наверное, была напугана постоянной угрозой встречи с нацистами.
Экзальта вернулась на лестницу. Пик и Джесси несколько минут сидели тихо и неподвижно, а потом она толкнула дверь кладовой и вышла, он последовал за ней.
Ребята молча вернулись в «Пустячок». Поднимаясь по лестнице, Джесси вспомнила:
– Там остатки еды. Угощайся.
– Пойдешь спать? – спросил Пик. – Не хочешь подняться на террасу и поесть?
Джесси покачала головой. В горле стоял комок, который невозможно было сглотнуть. От тревоги ей хотелось свернуться клубочком и тихо умереть. Это могла быть, должна была быть лучшая ночь в ее жизни, ночь первого поцелуя, но все пропало. Джесси не заслужила счастья.
Несмотря на это, ей удалось слабо улыбнуться.
– Утром я снова поищу ожерелье. Если понадобится, пройду весь путь до «Безумного Шляпника».
– Хорошая идея, – ответил Пик с полным ртом. Он уже набросился на креветки.
Джесси спала без задних ног и окончательно пробудилась в пять тридцать, после восхода солнца. Она уснула прямо в платье, которое теперь сняла и забросила в дальний шкаф. Никогда, никогда не наденет его снова. Джесси напялила шорты, футболку и кеды, поспешила спуститься по лестнице, вышла за дверь и через боковые ворота попала в переулок.
Нантакет красив в половину восьмого, когда они с Экзальтой идут в клуб на теннис, но в половину шестого остров казался еще прекраснее. Воздух дышал свежестью, утренний свет сиял перламутром. На Фэйр-стрит было тихо, – возможно, не спала одна только Джесси. Хотелось насладиться красотой, но волнение мешало. Если ожерелье потерялось на улице и кто-то нашел его, значит, украшение пропало навсегда. Его могла подобрать птица и унести в гнездо. Могла переехать машина: цепочка порвалась, узел расплющился, бриллиант вывалился. Ожерелье могло упасть в канализационную решетку и утонуть в грязи и серой воде, которая текла под островом.
Джесси, опустив глаза, шла к «Безумному Шляпнику» по тому же пути, что вчера с Кейт. Слюда поблескивала на тротуаре, словно жестокий обман; то же чувство вызывали крышки от бутылок из-под пива и содовой, которыми был завален тротуар у входа в «Сундук боцмана». Переходя Мэйн-стрит, Джесси заглядывала в щели между булыжниками. При этом она пыталась представить, как признается Экзальте, что потеряла ожерелье. Джесси даже не должна была носить его; по сути, она украла украшение из спальни бабушки. Это ухудшало ситуацию: требовалось признаться в двух грехах, а не в одном.
Джесси прошла через весь город, очень удачно не встретив ни души, потому что не смогла бы объяснить, что делает на улице в такую рань. Дойдя до «Безумного Шляпника», она поднялась по ступенькам и постучала в стеклянную дверь, но никто не ответил. Джесси не удивилась, ведь было только шесть утра. Она подумала, во сколько приходят уборщицы, не нашли ли они ожерелье прошлой ночью – скажем, под ее стулом, – и тут же вздрогнула. Украшения не могло быть в «Безумном Шляпнике», потому что Джесси прикоснулась к нему по дороге домой. На Мэйн-стрит!
Джесси поспешила обратно через весь город к тому месту перед Тихоокеанским национальным банком, где, как она помнила, трогала ожерелье.
С этого места она старательно обыскала каждый квадратный дюйм тротуара, пока не вернулась ко «Все средства хороши». Украшение должно быть где-то здесь, рассуждала Джесси.
Но его не было. Подарок исчез.
Теперь, неделю спустя, беспокойство об ожерелье переросло в полномасштабную панику. Каждый день, просыпаясь, Джесси с ужасом ожидает, что именно сегодня Экзальта обнаружит пропажу.
В четверг вечером, когда бабуля уходит на бридж в «Клуб рыболовов», Джесси тайком возвращается в ее спальню. Воздух прохладный, высокая кровать застелена хрустящим белым бельем, а на треугольном столике лежит бордовая бархатная коробочка. Вид коробочки ужасает Джесси не меньше, чем отрубленная рука.
Она открывает шкатулку с проблеском надежды, на секунду кажется, будто можно изменить прошлое, будто неделю назад Джесси не ушла в гневе с ожерельем, а оставила его на месте.
Коробочка пуста. У Джесси сводит живот.
Она думает, не забрать ли шкатулку. Заметит ли бабуля ее отсутствие? Вдруг, если взять футляр, это уменьшит шанс, что Экзальта предложит Джесси надеть подарок по какому-то особому случаю?
А если забрать все украшения с треугольного столика? Она может оставить шкатулки открытыми и перевернутыми, чтобы все выглядело так, будто их ограбили.