– Спасибо твоему мужу.
Вот оно. Кейт срывается. Она хватает Лорейн за руку и тянет к задней двери, но нахалка упирается грязными пятками в линолеум. Кейт молится, чтобы появилась мать. Лорейн всегда побаивалась Экзальту. Но на заднем крыльце материализуется Джесси. «Долго ли она там стоит и что именно слышала?» – пугается Кейт. Позади Джесси Пик в горчично-желтых шортах с накинутым на шею полотенцем взбирается на велосипед.
Наверное, Лорейн тоже увидела сына, потому что вдруг рванулась вперед, стремясь попасть именно туда, куда ее тянет Кейт, – на улицу.
Воссоединение проходит нескладно и шумно. Лорейн рыдает, просит прощения и признается в любви, но Пик, кажется, отталкивает мать. Наконец он позволяет обнять себя, они сливаются, раскачиваются взад-вперед. Кейт и Джесси наблюдают за происходящим с заднего крыльца. Кейт глазам своим не верит. Поверить не может, что Лорейн Кримминс вернулась на Нантакет и у нее хватило наглости постучать в дверь «Все средства хороши» после давнего позорного бегства.
И все же воссоединение матери и сына до странного трогательно.
«Тигр», – думает Кейт.
Но Тигр далеко, сражается на войне за армию США. Воюет за то, чтобы беспринципные беззубые шлюхи вроде Лорейн Кримминс могли бродить по стране босиком.
– Она заберет его обратно в Калифорнию? – спрашивает Джесси.
– Кто знает.
– Что она имела в виду, когда…
– Позже объясню. Сейчас я должна найти Билла Кримминса.
Сначала Кейт звонит в «Угольный камбуз»: может, Билл завтракает или там знают, куда он направился.
Официантка Джоэль отвечает:
– Он всю неделю на подхвате в Конгрегационной церкви.
Замечательно. Кейт звонит в Конгрегационную церковь и просит секретаря отправить Билла Кримминса домой на Фэйр-стрит.
– Его дочь внезапно вернулась из Калифорнии, – объясняет она.
Билл подъезжает через несколько минут. Кейт и Джесси сидят за кухонным столом. Кейт пьет утренний кофе и через окно наблюдает, как Билл захлопывает дверь грузовика и влетает в «Пустячок». Кейт понятия не имеет, что произойдет дальше. Джесси тоже наблюдает, попивая сок и откусывая тост.
– Как ты думаешь… – спрашивает она.
– Я не знаю, и мне все равно, – рубит Кейт. – И тебе должно быть все равно. Они не наша семья. – Она допивает остатки кофе. – Не совсем.
Не совсем. «Спасибо твоему мужу».
Кейт снова наливает себе кофе и с трудом удерживается, чтобы не добавить в чашку виски. Сегодня приедет Дэвид, и она не может, не станет пить до его появления. Но без алкоголя куда труднее бороться с призраками.
Уайлдер.
С первого дня брака Кейт знала о его неверности. Даже на свадебном приеме муж флиртовал с кузиной жены самым неуместным образом. Однако Кейт потребовалось время, чтобы понять, насколько решающее значение для самооценки мужа имели постоянные измены. Неважно, что говорила или делала Кейт. Она угрожала уйти, Уайлдер искренне обещал прекратить. Но через несколько недель или месяцев он снова торчал в барах, приходил домой поздно, не приходил вообще.
Честно говоря, когда Уайлдер уехал в Корею, Кейт вздохнула с облегчением.
Сначала ей показалось, что муж вернулся преображенным – преданным, раскаявшимся, пылающим страстью к ней и только к ней. Летом на Нантакете Экзальта с восторгом рассказывала всем дамам в клубе, что Уайлдер – герой войны, а Пенн, отец Кейт, баловал зятя виски и хорошими сигарами. Но всего через несколько недель взлет сменился катастрофическим падением. Кейт знала, что на войне Уайлдер начал принимать бензедрин[54], чтобы оставаться в тонусе. Судя по всему, муж не оставил эту привычку и дома. Она точно знала, когда Уайлдер под кайфом: в его глазах появлялся определенный блеск и муж без умолку болтал. Успокаивал его только алкоголь. В то лето Уайлдер допоздна засиживался в «Сундуке боцмана», а несколько раз вообще не приходил домой. Однажды утром он появился в покрытых грязью ботинках. Сказал, что заснул на могиле на квакерском кладбище, оплакивая людей, которых потерял в Корее. В другую ночь Уайлдер притащил в постель полфунта песка. Кейт он сказал, что прошел пешком весь путь до Серфсайд-бич, оттуда направился в Циско, а уже из Циско домой.
Она решила поверить.
В ночь, которая оказалась последней, Кейт проснулась, Уайлдера не было в постели, она отправилась на кухню приготовить теплое молоко. Из коридора донесся шум. Она пошла проверить и обнаружила, что Уайлдер прячется в кладовке. Сначала Кейт подумала, что он там один, и это было не слишком удивительно: муж определенно напился, возможно, принял ее за Экзальту или Пенна и попытался спрятаться. Но потом Кейт увидела торчащую из кладовки белую ногу.
Это была Лорейн. Лорейн Кримминс, которая готовила и пекла для Экзальты, а в то лето присматривала за детьми.
Их лето резко закончилось прямо там. В тот же вечер Кейт собрала вещи – свои и детей, – и они уехали на первом пароме еще до того, как проснулись родители.
– Сам можешь объяснить им, почему я ушла, – сказала Кейт Уайлдеру. – А ты оставайся здесь с ней, если хочешь.
Она стояла на верхней палубе парома, сжимая ключи от машины, будто оружие, и смотрела, как удаляется Нантакет. Лорейн Кримминс. Это было невероятное предательство. Когда Лорейн начала работать в доме Николсов, ей было шестнадцать, а Кейт двадцать, сестра училась на втором курсе колледжа Смита. Шла война. Кейт пригласила Лорейн слушать вместе радио по вечерам; они вязали носки для солдат. Кейт была добра к девушке, потому что жалела ее. Лорейн служила печальным примером: ее мать рано умерла, после чего девочку на каждом шагу подстерегали разочарования и неудачи. Лорейн была очень красива, но не обладала вкусом. Она слишком сильно красилась, выходя в свет по вечерам, и отличалась тесной и дешевой одеждой. В «Сундуке боцмана» Лорейн встречалась с мужчинами – ловцами гребешков, малярами, коммивояжерами, – меняла их как перчатки, ни одного особенного, ни одного серьезного.
Уайлдер и Лорейн зажимаются в кладовке. Кейт мельком увидела одну бледную ногу. Сцена стояла перед глазами.
Она сказала мужу оставаться с Лорейн, но, когда паром пересекал залив, больше всего боялась, что именно так он и поступит.
Кейт любила Уайлдера и ненавидела себя за это. Какая невероятная жестокость: человек, которого она так сильно обожала, причинял ей столь огромную боль, и все же любовь не умирала.
Более того, любовь росла. Кейт хотела, чтобы Уайлдер любил ее, желал ее, а не Лорейн Кримминс.
Почему именно Лорейн?
На следующий день позвонила Экзальта справиться о самочувствии Тигра.
– Что значит «у Тигра жар»? – не поняла Кейт.
Экзальта рассказала, дескать, Уайлдер объяснил, что у сына резко поднялась температура, вот почему жена столь спешно забрала детей в Бостон.
Герой войны оказался трусом, подумала Кейт.
Как раз в тот момент, когда она набиралась смелости, чтобы рассказать матери правду (какой бы унизительной та ни была, Кейт получила бы огромное удовольствие, лишив Экзальту иллюзий относительно зятя), в дверь вошел Уайлдер. Он опустился перед женой на колени, и она почувствовала сильнейшее облегчение, которое когда-либо знала.
Спустя несколько минут после того, как Билл вбежал в «Пустячок», Кейт и Джесси видят, как из двери появляются все трое Кримминсов: сначала мистер Кримминс с вещевым мешком, затем Лорейн, последним Пик. Он поворачивается, замечает Кейт и Джесси и полусерьезно машет рукой. Дочь встает и делает шаг вперед, но Кейт говорит:
– Пусть идут.
Последнее, чего она хочет, это грандиозного пышного прощания. К тому же Кейт боится снова подойти к Лорейн, иначе натворит что-то, о чем обязательно пожалеет.
– Но… – Джесси смотрит на мать блестящими карими глазами. – Я люблю его.
Кейт переваривает услышанное.
– Пойдем со мной, – говорит она. – Надо поговорить.
Midnight Confessions
Джесси вслед за матерью поднимается по ступеням «Пустячка». Пик уехал, исчез навсегда. Лучше бы он оставался здесь, пусть даже с Сабриной. Джесси вспоминает, как встретила его в день приезда, застукала за дурацкой игрой в мяч. Она словно угодила в мышеловку. Пик казался таким милым: выгоревшие на солнце волосы, веревочный браслет, непринужденное очарование. Он расспрашивал Джесси, интересовался ее жизнью; когда ей хотелось есть – готовил простые вкусные обеды. Конечно, она тут же влюбилась.
Кейт кивает Джесси на стул у стола, и та повинуется. Сердце рвется на части: Пик не оставил ей даже записки, как будто они не были друзьями. Наверное, и скучать не будет. Может, хотя бы о Сабрине он вспомнит, да и то не факт.
Не помнит себя от счастья, ведь за ним вернулась мамочка. Хотя по выражению его лица этого не скажешь.
– Знаешь, когда было самое счастливое лето в моей жизни? – спрашивает Кейт.
– Когда тебе исполнилось тринадцать?
– Тринадцать мне было во время Великой депрессии. Так что нет.
Джесси молчит, не пытаясь угадать. Честно говоря, ей все равно.
– То лето, когда ты родилась. Мы с папой привезли тебя на остров, такую крохотную горошинку всего пару недель от роду. Поселились здесь, в «Пустячке», а трое старших остались в большом доме с бабулей и дедулей.
– Надо же. – Джесси только помнит, как в «Пустячке» жили ее старшие сестры и брат.
– Я была так счастлива… Может, оттого что жила подальше от бабули. Только ты, я и папа. Я думала, мы начали все сначала… Мне так надо было начать все сначала.
Джесси теребит древо жизни на цепочке, вспоминая подслушанный разговор между матерью и Лорейн Кримминс. Кейт назвала гостью шлюхой, а та, вместо того чтобы разозлиться, сказала: «Спасибо твоему мужу». У Джесси появляется забавное ощущение, будто перед ней приоткрывается потайная дверь и она наконец-то видит, что за ней скрыто. Джесси знает: шлюха – это проститутка, женщина, которой платят за секс с мужчинами. А еще понимает: под словами «Спасибо твоему мужу» Лорейн имела в виду Уайлдера Фоли, а не Дэвида Левина.