Дэвид продолжает:
– Они знают, что я умный, у меня важная работа, и я очень-очень хороший теннисист. А еще знают, как сильно я люблю твою маму, твоих сестер, брата и тебя. И для большинства людей здесь, Джесси, хороших людей, это все, что имеет значение. Понимаешь?
В глазах Джесси стоят слезы, но хочется верить, что их не видно за козырьком. Она кивает и ведет отца на корт.
Они бьют по мячу, Джесси слушает комплименты:
– Твой бэкхенд такой сильный и точный! Твоя подача почти идеальна!
Однако через час солнце становится жарким и палящим и Джесси с Дэвидом надоедает игра.
– Пойдем в магазин сладостей? – предлагает отец. – Возьмем мороженое, как я обещал.
Несмотря на то что на дворе двадцатое июля, это первый поход Джесси в «Свит Шоп» за все лето. Здесь пахнет так, как и должно пахнуть во всех хороших кафе-мороженых: поджаренным зефиром, растопленным шоколадом и солодово-ванильным ароматом только что испеченных вафельных рожков. Джесси заказывает двойную порцию «малахитовой крошки» в серебряной чашке, а Дэвид – черную малину в рожке, и они садятся на неудобные кованые стулья за один из крошечных круглых мраморных столиков.
– Пришло время излить свое сердце, – говорит Дэвид. – Я здесь не для того, чтобы осуждать. Только чтобы слушать.
«Не для того, чтобы осуждать». Это необычное заявление, думает Джесси, – должно быть, знак того, что можно передать ужасную тайну своей матери.
Но она не способна проронить ни слова.
Интересно, думает Джесси, может, будет проще рассказать о маме, если начать с другого? Нежелательных вольностей Гаррисона; нескольких краж; потери ожерелья бабули и последующего наказания; влюбленности в Пика; первого поцелуя; разбитого сердца после встречи с Сабриной; покупки бюстгальтера у Буттнера, прерванной отходом вод Блэр; проблем с алкоголем у мамы; первых месячных; переживаний из-за Анны Франк; сцены с Лорейн Кримминс, после которой ушел Пик, возможно навсегда; письма Тигра, где он сообщает Джесси о гибели Жаба и Щена и секретном задании; открытии, что Экзальта и мистер Кримминс… встречались?
Джесси открывает рот, но ее язык застывает как в прямом, так и в переносном смысле. Она чувствует себя несчастной обманутой неудачницей.
Джесси не может поделиться ничем из того, что произошло с ней этим летом. Просто не может.
Вместо этого она копается в «малахитовой крошке» – это просто модное название мятно-шоколадных чипсов, – которая уже соблазнительно подтаяла.
Джесси чувствует на груди прохладную тяжесть древа жизни. Когда отец заметил кулон, его глаза вспыхнули радостью. «Зрелость и ответственность», – думает Джесси. И тут ей приходит в голову радикальная идея.
Когда Джесси была маленькой, то сообщала родителям обо всем: я голодна, я устала, мне нужно в туалет, я ободрала коленку, мне нравится, я ненавижу, я хочу, мне нужно. А если взросление означает, что некоторые вещи нужно держать при себе? Опыт этого лета станет такой же ее частью, как кости и мышцы, мозг и сердце.
Через десять или двадцать лет, вспоминая лето шестьдесят девятого года, Джесси подумает: «Именно тогда я стала настоящей. Самой собой».
Она проводит ложкой по аппетитному тающему краю мороженого и говорит:
– Я ни разу не успела поставить новую пластинку.
– Джони Митчелл? – уточняет Дэвид.
Джесси так нравится, что папа помнит. И тут ее пронзает еще одна радикальная мысль: для отца она настоящий взрослый человек.
– Что ж, давай разберемся с этим, как только вернемся домой. – Дэвид наклоняет голову и ловит взгляд дочери. – Значит, можно сказать, что лето сложилось лучше, чем ты ожидала?
– О да, – кивает Джесси. – Намного лучше.
For What It’s Worth
Сенатор Кеннеди в беде.
Не успела Патти рассказать ужасную новость о Мэри Джо Копечне, как миссис Бенни вызывает на работу Кирби. Та чувствует себя неважно из-за разыгравшихся сцен и недосыпания, однако выбора нет. Она возвращается в гостиницу в том же желтом платье с маргаритками, и ее сразу же направляют в офис вместе с миссис Бенни и полицейским из Эдгартауна, сержантом Брага.
– А где мистер Эймс? – спрашивает Кирби.
– Он уже дал показания сержанту, – отвечает миссис Бенни. Кирби отмечает, что волосы начальницы снова уложены в аккуратный узел, а веселую легкомысленность сменила скорбная серьезность. Кирби жалеет, что не знает, какие именно показания дал мистер Эймс.
– Мы пытаемся подтвердить рассказ сенатора, – говорит сержант Брага. – Он якобы покинул вечеринку в коттедже Лоуренса около одиннадцати пятнадцати и предложил подвезти мисс Копечне до парома, чтобы та могла вернуться в Эдгартаун. Однако в темноте сенатор заплутал и случайно съехал с моста Дайк, машина перевернулась и погрузилась в воду. По словам сенатора, он неоднократно пытался нырнуть поглубже, чтобы освободить мисс Копечне, которая находилась на пассажирском сиденье, но безуспешно. После короткого отдыха сенатор вернулся в коттедж Лоуренса, чтобы предупредить о случившемся своего двоюродного брата мистера Гаргана и его друга. Они тоже ныряли, пытаясь освободить мисс Копечне, но безуспешно.
Кирби пытается дышать размеренно. Она никак не может поверить, что Мэри Джо Копечне, подруга Сары О’Каллахан, девушка в синем платье и жемчугах, та самая, с которой они только вчера познакомились, мертва.
Мертва!
Сенатор уехал с вечеринки с Мэри Джо. Это кажется довольно подозрительным. Хотя, вероятно, за его поступком нет никаких скрытых смыслов. Сенатор действительно мог отвозить сотрудницу на паром. Если бы Кирби попала на вечеринку, вполне могла бы оказаться на месте Мэри Джо. И сама застряла бы в машине под водой.
– Сенатор утверждает, что вошел в гостиницу около четверти второго. Вы можете подтвердить его слова?
В час пятнадцать? Но ведь это не так. Такси подъехало около двух, и Кирби вернулась в гостиницу без десяти три. Мистер Эймс сказал, сенатор появился в половину третьего. Ведь так? Мистер Эймс так и сказал полиции, но его показания отличались от слов сенатора, поэтому воспоминания Кирби очень важны, вот только ее не было на месте.
– Я не видела сенатора, – признается она.
– Но ведь он поднялся в комнату, – вклинивается миссис Бенни, – ты должна была выдать ключ.
– Ключ выдал мистер Эймс. – Кирби не поднимает глаз от сжатых на коленях ладоней. – Когда сенатор вернулся, меня не было на месте.
– Как это? – недоумевает миссис Бенни.
– Я выпроваживала незваного гостя.
– Какого еще гостя?
– В лобби ворвался парень моей соседки. Он вел себя неподобающе, кричал. Был пьян и зол. Мы посадили его в такси.
– Смею надеяться! – восклицает миссис Бенни.
– Мне пришлось поехать с ним, – продолжает Кирби. Она обращается к сержанту Брага, ей стыдно поднять глаза на миссис Бенни. – Я не должна была покидать гостиницу, но мне требовалось убедиться, что Люк отправился прямо домой. Я боялась, что он выследит мою соседку и ударит ее.
Вместо того чтобы выразить восхищение храбростью и преданностью Кирби, сержант Брага выглядит разочарованным.
– Значит, вы вообще не видели сенатора? У вас не было с ним никаких контактов?
– Никаких, – говорит Кирби.
Сержант встает.
– Хорошо, я закончил. Спасибо за сотрудничество, миссис Бенни. Если мне понадобится что-то еще, дам вам знать.
Миссис Бенни поднимается, тяжело опуская руку на плечо Кирби. Ее она не отпускает.
– Разумеется, сержант.
Как только дверь закрывается, миссис Бенни выпаливает:
– Сенатор не убивал девушку! Это был несчастный случай! Когда мы садимся за руль, наша судьба – только в наших руках.
Кирби сочувствует беде хозяйки. Более того, разделяет ее тревогу. Ничто так не огорчает, как осознание того, что твой герой – обычный человек. Однако, в отличие от миссис Бенни, Кирби считает, что сенатор вполне может быть виновен в смерти Мэри Джо Копечне. Похоже, именно он съехал на машине с моста. А еще, судя по всему, покинул место происшествия, не вытащив Мэри Джо из машины. Сенатор спрашивал мистера Эймса, уверен ли тот, что уже половина третьего. Должно быть, искал алиби, дескать, он был в отеле, а не на Чаппаквидике!
Раздумья Кирби прерываются вздохом миссис Бенни.
– К сожалению, мне придется тебя уволить.
– Что? – не понимает Кирби.
– Ты покинула территорию без разрешения. Мы не платим за то, чтобы служащие разгуливали по окрестностям, пусть даже с благородными целями.
– Но… но… – Протест Кирби захлебывается.
Миссис Бенни снимает очки для чтения и опускает на грудь.
– Я знаю, как это трудно, Кэтрин. Мы были очень довольны твоей работой. Если бы ничего этого не случилось! Бедный, бедный сенатор…
– И бедная Мэри Джо! – перебивает Кирби. – Мэри Джо умерла.
Она прикусывает язык, чтобы не проболтаться о знакомстве с бедняжкой. Буквально накануне Кирби встретилась с девушкой, утонувшей в результате несчастного случая, виновником которого, вероятно, был сенатор Кеннеди. Может быть, история и не запомнит имя Мэри Джо Копечне, но Кирби точно запомнит.
– Я напишу тебе отличные рекомендации. И оплату получишь за всю неделю.
Кирби понимает: никакие мольбы не вернут ей работу. Миссис Бенни более чем справедлива в отношении рекомендаций и зарплаты, – наверное, хочет, чтобы сотрудница ушла спокойно, а не нагнетала обстановку.
Кирби стоит на крыльце гостиницы и ждет такси обратно в Оук-Блаффс, размышляя, как в одну минуту все может быть хорошо, а буквально в следующую совершенно испортиться.
Она будет скучать по Эдгартауну, по белым домикам с черными ставнями и цветами под окнами, по виднеющейся сквозь дворы голубой полоске гавани. Здесь все знакомо, почти как дома, а значит, ей больше нечего доказывать.
Она вернется в дом на Наррагансетт-авеню, чтобы собрать вещи, а утром отправится на Нантакет.
От Виноградника Марты туда всего одиннадцать миль, но Кирби придется переправиться на пароме в Вудс-Хоул, а затем пересесть на другой паром до Нантакета.