За эту статью, написанную с нарушением министерского кодекса, он получил 275 000 фунтов стерлингов, и в последующие дни она упоминалась в качестве причины усиления антимусульманских атак и инцидентов в Великобритании.
В преддверии всеобщих британских выборов 2019 года он неоднократно отказывался признать, что в риторически проводимой им мысли было хоть что-либо вредное, безответственное или настораживающее. Это происходило в то время, когда по всему миру участились атаки на людей с исламскими верованиями, когда сначала Америка, а затем Индия закрыли границы для мусульман, причем Индия приняла законы против мусульман и инспирировала атаки, избиения, линчевания, аресты и убийства мусульман, а также недавнее оцепление всего Кашмира наряду с масштабной координированной международной консервативной милитаризацией и одновременной инициативой по созданию лагерей для «перевоспитания» мусульман в Китае».
Ничего себе, – говорит Шарлотта.
Эшли – респект, – говорит сестра. – Можно это Аят послать?
Нет, – говорит Роберт.
Современная лексика? – говорит Шарлотта. – Так она это называет?
Да, – говорит Роберт.
Спасибо, что зачитал, – говорит Шарлотта.
Да ладно, – говорит Роберт
Почему нельзя? – говорит сестра. – Она рассказала мне ужасную вещь – как мужчина остановил ее мать на улице возле их химчистки и сделал вид, будто пытается просунуть ей в глаза письмо, а затем попытался рассмешить всех прохожих на улице. Никто не рассмеялся. Просто он был похож на психа. Но это вообще-то произошло с ними после той статьи. Сумасшедшие совсем с ума посходили.
Очень хороший материал для «Арта на природе», – говорит мужчина.
Согласна, – говорит Шарлотта.
У меня тут есть еще фотки страниц про «надувательство», «арапчонка» и «сдохни в канаве», если кто-нибудь хочет увидеть или услышать, – говорит Роберт. – Очень интересно.
Я хочу, – говорит сестра.
Я имел в виду, кто-нибудь, кроме тебя.
Как думаешь, Эшли не будет возражать, если ты перешлешь кое-что из этого нам? – говорит Шарлотта. – У тебя есть ее электронка?
Не будет она возражать, – говорит Роберт. – И не нужно у нее спрашивать. Я могу переслать вам прямо сейчас, если скажете свой номер телефона.
Наверное, лучше сначала спросить, – говорит Шарлотта.
Сестра еле слышно смеется.
Итак, – говорит Шарлотта. – Эшли начала писать книгу о словах. А потом утратила способность произносить слова? Так, что ли?
В точности, – говорит Роберт.
Эшли, – говорит мать. – Пишет книгу.
Она театрально, по-актерски качает головой. Его мать принадлежит к образованной элите. Она считает книги своей собственностью, на которую больше ни у кого нет прав.
Наверное, ты очень сильно ей нравишься, Роберт, если она разрешила тебе читать и фотографировать, – говорит Шарлотта. – Наверное, она и впрямь тебе доверяет.
Сестра громко хохочет.
Роберту все равно, ведь Шарлотта только что назвала его по имени.
Эшли его ненавидит, – говорит сестра.
Писать не так-то просто, – говорит мужчина.
Артур и Шарлотта знают это по реальному опыту. Они оба настоящие писатели, – говорит мать.
По большей части в интернете, – говорит мужчина.
Они здесь проводят медицинское расследование, – говорит мать.
Да нет, – говорит Шарлотта. – Это, скорее, репортаж.
О тумане, который опустился на пляж в Уэртинге, после чего у людей разъело глаза и появилась тошнота, – говорит мать.
В августе, – говорит Шарлотта. – И нечистоты сливают уже последнюю пару лет. Потом закрыли набережную и причал и удалили всех с пляжа.
Сестра листает свой телефон.
Чехол для чайника, – говорит сестра. – Скину Эшли эсэмэску и спрошу, будет ли она об этом писать. В начале недели премьер-министр сказал, что выбросы углекислого газа укрывают планету, будто чехол для чайника.
Это наглядно демонстрирует, что он считает ситуацию некритичной и заставляет других людей считать так же, – говорит Шарлотта.
У Эшли телефон сломался, – говорит Роберт. – Эсэмэски не доходят.
(Но это ничего. Сестра уже забыла о том, что хотела рассказать Эшли о чехлах для чайника.)
И еще, – говорит она. – Скажите мне кто-нибудь. Что же такое скунс?
Ты же знаешь, что такое скунс, – говорит мать. – Кто-нибудь, не дай бог, прямо сейчас ест такого вот скунса и заражается новым азиатским вирусом.
Никто не смеется.
Моя мать – расистка, – говорит сестра. – И я говорю не о животном скунс, а о «скунсе». Я не имею в виду косячок. Здесь говорится, что сегодня утром солдаты опрыскали улицу, на которой живут палестинцы, «скунсом». Так что же такое этот «скунс»?
Наверное, что-то вонючее, – говорит Шарлотта.
Границы моего языка – это границы моего мира, – говорит мужчина. – Витгенштейн. Кажется.
(Мужчина – представитель образованной элиты.)
Витгенштейн, чудесно, – говорит мать. – Это он?
Ты так напоминаешь мне мою тетку Айрис, – говорит мужчина сестре Роберта.
Кого? – говорит сестра. – Я?
Она была в «Гринэм», – говорит мужчина. – Участвовала в самом первом марше против ядерного оружия в Олдермастоне. Руководила коммуной близ Портон-Дауна[17], протестовала, проводила исследования и привлекала общественное внимание к биологическому оружию, производству нервно-паралитического и слезоточивого газа, тайных ядов, о которых людям не рассказывали. Недавно она опять вернулась из Греции. Она там работает над решением средиземноморского кризиса.
Вот это женщина, – говорит Шарлотта.
Что такое «Гринэм»? – говорит сестра.
Знаменитый активистский университет, – говорит Шарлотта.
Не язви, – говорит мужчина. – Благодаря Айрис выражение «соль земли» имеет в себе хоть крупинку соли.
Нет, Айрис – мощная, – говорит Шарлотта.
Нам нужно совершенно новое образование, – говорит сестра. – Прошлое – в прошлом. В будущем нас ждет такое, что нельзя даже вообразить.
Она даже больше похожа на Айрис, чем я думал, – говорит мужчина.
И вы пишете книгу? – говорит Роберт.
Он обращается к Шарлотте, а не к мужчине. Но Роберту все еще трудно смотреть на Шарлотту, и потому он сомневается, понимает ли она, что он обращается к ней, пока гостья не отвечает.
Нет, – говорит она. – Вообще-то мы не такого плана писатели.
«Мы». Множественное число. У Роберта екает в груди.
Мы пишем в интернете, – говорит мужчина. – Ведем сайт под названием «Арт на природе», где вдумчиво анализируются те формы, которые принимают вещи в искусстве и природе, ну и конечно, такие вещи, как язык, а также структура того, как мы живем, и так далее.
«Мы» «Мы…»
За это очень хорошо платят? – говорит мать.
Шарлотта и мужчина говорят, что за это почти ничего не платят, но у них уже тысячи просмотров и есть неуклонная тенденция роста, так что в какой-то момент, возможно, будут платить, а пока что они живут за счет наследства. Шарлотта поясняет, что вообще-то уже сыта по горло интернетом и тем, как он завладел жизнью каждого человека. При этом ее спутник смотрит страдальчески. Это хорошо. Между ними не все так гладко.
Я постоянно об этом твержу, – говорит мужчина. – Человек, который помогает проводить интернет-анализ, не может бойкотировать выход в Сеть.
Просмотры, – говорит сестра.
Она начинает рассказывать, как учительницу в школе у Роберта ударили по голове кирпичом за то, что она заставляла детей говорить иностранные слова при родителях.
(Но сестра не знает эту историю. Это Роберт ее знает.
Он был там. А ее не было. Он был среди детей, которые за этим наблюдали.
Чей-то отец: Вы нарочно употребляете слова, значения которых люди не знают. Вы учите нашего ребенка иностранным словам.
Учительница: Но ведь «рессентимент» – просто дополнительное слово для обозначения злобы. Я предлагаю прекратить злиться.
Отец: Если мы захотим разозлиться, то сделаем это на литературном английском. Вы больше не имеете права употреблять слова из других языков.
Учительница: Слово «бильдунгсроман» просто означает «роман воспитания». Оно перешло в английский язык из немецкого, и теперь это английский термин. Если вы будете писать об этом знаменитом английском романе на экзамене, то вам необходимо знать слово «бильдунгсроман».
Отец: Вы опять за свое.
Учительница: Послушайте. Это просто факт. История о том, как учатся жить и становятся взрослыми, называется «бильдунгсроман».
Тут-то и полетел кирпич, после чего вызвали полицию.)
Это про слово, которое учили в классе из-за книги «Дэвид Копифильд», – говорит Роберт.
«Дэвид Копперфильд»! – говорит мать. – Вот именно! Саша, вот именно! Стану ли я героиней повествования о собственной жизни! Первые строчки из «Дэвида Копперфильда»! Или это место займет кто-нибудь другой.
Но ведь это же герой, – говорит Саша. – Стану ли я героем.
Да знаю, но мы поставили свою версию, – говорит мать. – В 80-х. Феминистскую. Ездили с ней по школам. Когда я еще играла на сцене. Мы назвали ее «Куда катился мир», не знаю почему, если б я только знала, почему ее больше нет. Она была полностью посвящена женским персонажам книги. В начале мы все произносили эту строку, эти строки, хором, и все держали по экземпляру книги и листали страницы. «Стану ли я героиней повествования о собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать следующие страницы».
Мать все говорит и говорит о тех временах, когда она играла на сцене, пока была молодой, ведь гости собираются вскоре поехать туда, где она когда-то играла одним идиллическим летом.
Забавно, – говорит она. – Я много лет об этом не вспоминала, вплоть до сегодняшнего утра. А потом мы смотрели телевизор, и я увидела эту женщину на экране, и потом, когда ты ушла в школу, Саша, я сидела здесь и думала, и вспомнила самых разных людей и вещи, о которых забыла. Я вспомнила, что однажды летом восхитительно провела время в Саффолке. И вот теперь вы туда едете.