Лето — страница 18 из 36

то огромное озеро, окаймлённое густым кедрово-еловым лесом, лежащее в чаше между покатыми лесистыми горами, над которыми возвышаются два пика – Птица и Звёздный. Там нас накормили на базе и расположили в казённой палатке. Вечером допоздна сидели у костра и слушали песни под гитару, которые пел чудесный мужик – инструктор Аркадий Борисович. На следующий день вышли с базы по тропе до трассы. Мы всё успели вовремя. Погода была хорошая. В то время в Ергаках уже чувствовались признаки надвигающейся таёжной осени. Цвели кровохлёбка и пижма, резала глаза луговая альпийская горечь. Я помню, как шла с палкой по высокой траве и уже не чувствовала спиной рюкзак, всё было подёрнуто первой желтизной, пели птицы, с лиственниц свисал мох-бородач, над рекой стелился туман. Скалы: Сфинкс, Страж, Тугодум, Верблюд – просыпались в рассеянном свете. Я помню, как в день, когда мы спускались с перевала в долину, выпал короткий и пронизанный солнцем дождь, и горы показались мне чудесным горящим садом, пламенеющим предвестием осени, и в этом горящем саду идёт дождь, огонь и дождь встречают друг друга. В этом саду огненными искрами мерцают запонки дождя на лиственницах, молниеносные лучи поджигают бороды свисающего мха, в этом саду стелется речной туман и растёт пьяная черника, и тишина достигает порой невероятного совершенства, и тогда из самого сердца тишины становится слышно далёкое пение. Я шла и играла на окарине, купленной в предыдущем походе в алтайской деревне, и где-то в ветвях звукам окарины отвечали какие-то птицы, быть может пеночки, вьюрки… И я мечтала о том, чтобы остаться там навсегда, стать отшельником, поэтом-шаманом, живущим в горах, играющим по утрам на окарине, разговаривающим с птицами. Мечтала о том, чтобы видеть мир все-гда так, как я видела его в то утро: лёгким, прозрачным словно кристалл, безмятежным, когда между мирами завеса из росы, и только, а Бог невинен, и мы, конечно, свободны.


На участке который день творится что-то странное с воронами. Похоже, воронёнок учится летать, а мать-ворона его контролирует. Воронёнок то сидит рядом с мойкой, то на спиленной яблоне, то бьётся о забор, не в силах перелететь, то пытается забраться на крышу домика, у него не получается, неумело долетает до забора, бьётся о него, перелететь не может, падает на землю. Стоит приблизиться к нему – над головой начинается истошное карканье ворон, кажется, вот-вот мать-ворона глаза выклюет, если подойдёшь к нему ещё на шаг.


Заходили с мамой к тёте Наташе, маминой подруге, она живёт в доме за маленьким озером, а раньше они жили на нашей улице. Дочка тёти Наташи – Анечка – была самой любимой подругой моего детства. Мне было с ней бесконечно интересно играть, мы очень хорошо понимали друг друга. Играли по ролям, разыгрывали святочные былички и сериал «Жара в Акапулько». У нас были разные интересные творческие игры, мы собирались вместе писать книгу про двух девушек: простую и аристократку. Анечка была первой из моих подруг, кому я дала прочитать какое-то моё детское стихотворение, и она была в восторге. Однажды я случайно укусила её во время игры и чувствовала себя очень виноватой, но она меня простила. Анечка казалась мне необыкновенно красивой: у неё были светло-карие, янтарные глаза и вьющиеся русо-золотистые волосы. Мне Анечка говорила, что я похожа на Мануэлу из популярного тогда сериала, только у неё волосы белые, а у меня тёмные, и мы играли, что я – Мануэла. Самым счастливым летом наших игр, наверное, было лето, когда мне было десять, – в этом возрасте игры уже стали сложными и творческими, но мы всё ещё оставались детьми. А потом Анечкин дедушка ушёл от бабушки и женился на другой женщине, и Анечке с бабушкой и мамой пришлось больше не приезжать на дачу. Я ждала, что будут другие такие же чудесные лета этой лучшей в мире дружбы, но Анечка не приезжала. Что-то потом ей про меня рассказывали, через маму, что, видимо, изменило её ко мне отношение. В будущем, когда мы где-то случайно встречались уже подростками или взрослыми, когда её мама купила здесь другую дачу, Анечка не проявляла ко мне никакого интереса, держалась отчуждённо. Я спросила сегодня маму, когда мы вышли от тёти Наташи, почему Анечка никогда не заходит ко мне, не интересуется общением со мной, хотя она регулярно здесь бывает, и другие подруги детства, например Наташа, тоже не хотят общаться, не проявляют никакого интереса. Мама ответила: «После того как ты тогда была с пьяницами, многие от тебя отвернулись». И это правда, наши пути с этими девочками разошлись в отрочестве, которое было у меня очень тяжёлым и совсем не таким, как у них. Эти девочки, они не понимали, почему я так себя веду, зачем мне это надо, наверное, стали презирать меня, относиться с презрительным недоумением. Они не понимали, не умели увидеть огонь, который вёл меня, но упрекать их за это я не могу. Я никогда бы не изменила отношения к любимой подруге детства, если бы она попала в плохую компанию, стала пить, употреблять наркотики. Я бы пыталась понять, почему это так, что ей движет. Детская дружба для меня свята, но я не могу этого требовать от других. Забыть, потерять всякий интерес к подруге детства, когда она пошла по какой-то не такой дорожке, – это так грустно и так понятно. Но это святой опыт – быть друзьями в детской райской вечности. Потом мои друзья стали взрослеть и оказались другими, чем я, они пошли, видимо, какими-то более хожеными тропами, не теми дикими путями, которыми ходила я. Они были просто девочки, обычные подростки, как можно требовать от них какой-то особой мудрости, любви, принятия, прозрения в суть вещей. Но всё равно для меня это так странно – неужели они забыли эту дружбу, неужели эта радость детства, в которой и мне было место, оставила их и они не хранят её в своём сердце, как я храню. Наши игры на светлых аллеях в Раю – может быть, лучшее, что со мной было. А дальше мой путь лежал во тьму, и от меня все отвернулись, но мне была нужна эта тьма, я ни о чём ни на секунду не жалею. Я стала прокажённой в их глазах, но я всё сделала – ту работу в сердце, которую я должна была сделать.

Что это за работа в сердце? В двух словах и не скажешь. Мне приснился сон: я оказалась в большой библиотеке в вечности, где были все книги, и там листала книги из моего детства – с чувством узнавания, вначале книгу про зайчика, детские стихи, потом другие книги, которых у меня, возможно, никогда и не было, но во сне я узнавала их и рыдала от любви и восторга. Потом я нашла стеллаж с книгами, которые я написала за всю жизнь, и с их переизданиями. Нескромно говорить об этом, но вот так было во сне. Я открыла одну из книг и увидела даты – своего рождения и смерти. Я задала вопрос, от чего я умерла, и мне сказали что-то про соединение дуги сердца с какими-то другими частями сердца – то есть, как я поняла, некое духовное делание сердца становится завершено, оно обретает полноту (во сне был специальный термин для этого, на букву «э»). После этого сна я представляю это так: в сердце есть дуга, её надо соединить с другими частями сердца, может быть, замкнуть, я не знаю. В сердце есть разрозненные части, их надо объединить с помощью дуги, собрать воедино. Может быть, сначала сердце надо разбить на мелкие осколки, а потом собрать заново с помощью дуги. Дуга соединяется со всеми частями сердца и преображает сердце, делает его целым. Когда ты это сделаешь, духовное делание сердца завершается, оно обретает полноту. Может быть, это путь внутри сердца, который может продолжаться и после смерти, когда это сердце будет зарыто в землю, а может осуществиться и при жизни, а дальше – что дальше? Читала у Васи Бородина в стихотворении ссылку на слова Наталии Трауберг: «Если есть немножко здоровья, надо пить водку – хотя бы ослепнешь на полчаса, не будет бить ключом эта кровь из сердца, впустую».

19. Когда люди были воронами

Егор услышал, как мы с мамой обсуждаем воронёнка на участке, сказал: «Это я был воронёнком, это я учился летать». Потом сказал: «Мама, когда ты была настоящей, ты тоже была воронёнком». Понимает, значит, что человеческая жизнь – ненастоящая, что это такое сновидение и в другой, настоящей жизни, когда все мы были настоящими, мы были зверями и птицами, стихиями и звёздами, летали, бегали ночью по лесу, жили не в обществе и языке, а в каком-то невыразимом нагвале. Это и называется «настоящее». Потом Егор пояснил мне, что он был воронёнком, был настоящим, когда жил у меня в животике и когда сосал молочко. В пражизни, до рождения и ещё сразу после, мы были настоящими, а потом стали людьми.

У Егора появился друг. Первый друг, если не считать мальчика, с которым Егор несколько раз играл на площадке на «Светлане» в конце прошлого лета. Новому другу почти четыре года, его зовут Максим, и он очень похож на Егора: тоже русый, кареглазый, с чёлочкой, можно принять мальчиков за братьев. Мамина бывшая коллега по работе, Лейли, живёт в Орехово, у неё трое детей, Максим – младший. Мама пригласила её и ещё одну бывшую коллегу, которая живёт на горе с той стороны платформы, в гости. Они сегодня вечером приехали на машине, привезли Максима. Максим и Егор вначале играли по отдельности, а потом подружились не разлей вода, вместе играли в игрушки в манеже, играли в футбол, в догонялки, качались на качели, удили игрушечную рыбу в резиновом бассейне. Егор обнимал Максима и говорил: «Ты мой друг», Максим говорил Егору: «Я тебя люблю, ты мой друг». Меня Максим называл тоже мамочкой. Такая радость была смотреть, как мальчишки играют. Я попросила Лейли ещё приезжать к нам или даже просто привозить к нам Максима, я готова посидеть с двумя детьми, только чтобы у Егорушки был друг. Лейли сказала, что тоже в этом заинтересована, и тоже очень радовалась тому, как дети играют.


Каждый день ходим на озеро, строим замки, плотины, водоканалы. Играем там с девочкой Дуней. Зарядили отличные жаркие дни, всё время хочется находиться на улице, под солнцем, у озёр, на участке. Сирень цветёт пышно, благоухает. Слава богу, что часть сирени осталась в нашем саду, если бы вырубили всю – это разбило бы мне сердце. Подошла к сирени, наклонила к себе душистую лиловую гроздь и несколько раз глубоко вдохнула, затянулась сиренью, как сигаретой. В траве у дома цветёт земляника – когда-то у нас были грядки, огород, от них и остались эти белые цветы, а потом будут в траве и одичавшие, но такие вкусные ягоды.