раведных. Но чтобы человек был способен его воспринять, он должен очистить свой ум и сердце, потому что страсти и всяческая духовная грязь как бы затемняют прозрачность стекла и для тех, чьи ум и сердце грязны и обусловлены страстями, свет становится тьмой, потому что в своей жизни они не развили себе глаза, чтобы его воспринимать. Как в платоновском учении о Благе: душа – это глаз, который может видеть объекты в свете истины благодаря свету Солнца – Идеи Блага. Дело не в Солнце, а в состоянии глаза. Солнце всё равно светит, но если глаз не привык к свету – когда узника вывели из пещеры, он ослеплён, и ему больно, и он не может ничего различить в этом свете. Только у Платона нет никакой непоправимости и вечности этого состояния и образ этот относится к самой что ни на есть нашей здешней жизни, а не только к будущему веку. С точки зрения этого учения, грехи и страсти плохи не тем, что они не соответствуют каким-то моральным кодексам, а тем, что они – источник слепоты, мешающий восприятию божественного света, в этом смысле они действительно создают преграду между человеком и Богом. Каждому будет по мере его «чистоты» – подготовленности к восприятию Бога Са-мого по Себе. В соответствии с чистотой своего сердца и ума люди будут каждый в свою меру вкушать одну и ту же нетварную энергию Божию. То есть после смерти ты окажешься лицом к лицу с Реальностью – готов ли ты к ней?
Однажды я посвятила вечер чтению писем в церковь сатаны, плакала весь вечер о том, как по-детски беззащитны, чудовищно беззащитны люди. Эти письма, полные орфографических ошибок, где домохозяйка просит за душу новую стиральную машину, а пятнадцатилетний парнишка меняет душу на красивую подружку и стать известным рок-музыкантом. Эти войны, эти репортажи в газетах, эта наивность… И кажется, все мы – потерянные маленькие дети. Бессмысленно мучаем себя и друг друга, а как по-другому – не знаем. И нет ни суда, ни воздаяния, ни возмездия, только какая-то пустая тёмная комната в деревянном доме, приоткрытая дверь, в которую входит неяркий свет, скрипучие половицы и ведро опилок на полу.
21. Говорящие медведи превыше бытия
Денис рассказал, что в горах видел ласку, а огромная красивая птица сидела прямо рядом с ним на расстоянии вытянутой руки и пела, как в раю. А медведей не было, им не хватает прокорма в этом году, и они все ушли вниз. Горы – это нетронутый, девственный рай. Когда мы с Денисом ходили на Араданский хребет, мы видели в горах нетронутые, бесконечно прекрасные луга, вид на них открывался прямо с перевала, и это было прозрение Царства Небесного.
Сегодня мимо нашего дома прошла К., та самая, что в детстве привязывала меня скакалкой к дереву и хлестала крапивой, к нашему обоюдному удовольствию. Она поздоровалась, и я предложила ей как-нибудь пообщаться, раз и она, и я здесь. Она согласилась, сказала, что зайдёт на днях, я взяла её телефон. В детстве с К. мы дружили не постоянно, а так, периодами. Я помню, что мы вместе жарили воду на сковородке и копали глубокую яму, чтобы докопаться до воды. Это была идея К., мы копали эту яму несколько дней подряд. С нами была Надька, нам с Надькой уже надоело копать яму, и мы подшутили над К.: когда она ушла есть, мы налили в яму воду. К. вернулась и очень обрадовалась, что вот уже видна вода, докопались. Помню ещё, как я пришла к К. в дом на обед и К. меня спросила, хочу ли я сесть рядом с ней или напротив. Я сказала, что рядом (чтобы быть ближе), а К. сказала: «Лучше садись напротив, чтобы я могла тебя видеть». Потом мы перестали дружить как-то глупо и обидно, К. очень любила командовать, и произошла какая-то такая ситуация, что она мне сказала что-то сделать, а если не сделаю – она не будет со мной дружить, я из принципа не стала делать, и мы перестали дружить. Потом я всегда чувствовала какую-то неловкость перед К.: что вот могли бы дружить, может, стоило мне сделать, как она говорила, хотя о чём шла речь, я почти не помню. В этой истории могло быть ещё что-то, неприглядно характеризующее меня. Скорее всего, я могла рассказать об ультиматуме, который мне поставила К., той же бабушке. А бабушка, в свою очередь, могла пожаловаться на поведение К. её бабушке, кажется, что-то такое действительно имело место, и это рассказали К., и за это она тоже могла презирать меня – что я рассказала взрослым, наябедничала, а её, может, за это ругали. Скорее всего, так и было: я рассказала всё бабушке, а бабушка не понимала, что в вопросы детских взаимоотношений лучше не лезть. Видимо, она пожаловалась бабушке К., и К. из-за меня ругали, поэтому я и чувствовала перед К. неловкость за нашу неудавшуюся дружбу и понимала, что она меня презирает и считает «маменькиной дочкой».
Впервые за это лето проехалась до озера и обратно на велосипеде. Полузабытое чувство слияния, объединения тела и велосипеда. Я и мой конь. Всё моё детство здесь прошло на велосипеде. Велосипеду я доверяю, в отличие от мотоциклов, автомобилей. Лёгкий ветерок, обдувающий тело, удовольствие разгона, езды с горки, подпрыгивания на кочках. Напряжение мышц при подъёме в гору. Лёгкость, движение.
Сегодня ходили купаться на Осиновское озеро. Размера оно среднего, примерно как Малое Борковское, но форма другая, не круглая, а более сложная, изогнутая, вытянутая, а вода кажется зеленоватой. Пляж там частично покрыт травой, частично песчаный. Шли к озеру по живописным переулкам, смотрели на домики, живые изгороди из жасмина и шиповника. Каждый день ходим купаться к разным озёрам, блаженно и праздно, но это сейчас – такое время. Бывали периоды в моей жизни, когда я работала по шесть дней в неделю по двенадцать часов и всё равно умудрялась писать, хотя у меня вообще не было досуга. И когда Егор пойдёт в детский сад, я должна буду найти какой-то способ заработка. А пока – Егору недавно исполнилось три и мы живём все вместе на даче. Гоша работает здесь: дописывает книгу, участвует в университетских конференциях и мероприятиях по компьютеру, делает разную бюрократию – всё равно вся работа пока удалённая из-за коронавируса, а я пока ещё как бы в отпуске по уходу за ребёнком, отпуске, который скоро должен закончиться и надо будет думать, что делать. А пока я занимаюсь сыном, купаюсь в озёрах, перевожу нескольких поэтов и пишу эту книгу. Мой любимый поэт Анна Горенко писала о жизни в раю:
Мы жили в раю мы не знали что делать с собой
«…»
Жили в раю увернувшись от медной иглы
бедной войны и торговли и воли слепой
Выйдешь – прохожие все влюблены или злы
Только воротишься – и затомишься собой
Есть в тварном, земном раю это незнание, что делать с собой, это томление самим собой, усталость от себя и от рая. Начинает хотеться чего-то другого, риска, адреналина, этого весёленького вечного огня. Потом вспоминаешь рай: там было здорово, лучше, чем где-либо, и я буду тосковать по нему вечно, но я там томился… Почему томился – не знаю. Всё хотелось чего-то другого, а там – эти говорящие цветы, эти бездонные озёра, это счастье, которое тяжким бременем придавливало меня. И всё было хорошо, но стала наваливаться смутная скука, тоска, всё сильней и сильней, и вот однажды я не выдержал, оставил рай и с тех пор всегда хочу в него вернуться, но это уже невозможно. Счастье – бремя рая, томишься этим счастьем, не знаешь, что с ним делать, а потеряв его – сожалеешь об этом всегда. В раю хочется умереть, покончить с собой – от полноты, от счастья, сбежать от него таким образом, сбежать из рая через смерть, потому что умереть легче, чем быть счастливым, чем жить в раю. От этого райского томления многие сбегают в смерть, не выдерживают. Счастье, с которым не знаешь, что делать, которым томишься. Но понимаешь, что, если потеряешь его – будешь жалеть всегда. Слишком это хорошо, чтоб отказаться. Среди рая, среди этой совершенной полноты остаётся только побег в небытие, выбор не быть как последняя альтернатива счастью, когда больше не можешь его выносить.
Прошла в тупичок на Южной улице, к бывшему дому моей подруги детства Надьки, который она продала сколько-то лет тому назад. Там, на Надькином участке, я провела немаленькую часть детства. Посмотрела – участок в запустении, высокая трава, все грядки заросли, всюду люпины. При Надиной маме участок был красивый, аккуратный, было много цветов. Грустно было увидеть запустение, коснувшееся одного из самых дорогих мест детства. Хотелось бы, чтобы Надька жила там по-прежнему, иногда приезжала и мы ходили бы вместе на озёра, ездили на её машине на Ладогу, играли в карты на лотках по вечерам.
Вечером всей семьёй сходили на концерт на озере. На Большом Борковском, прямо на берегу, бесплатно выступали оперные певцы, пели арии, потом эстраду. Были расставлены стулья и столики, можно было просто сидеть на берегу и слушать красивое пение. Егор сначала испугался низкого мужского голоса оперного певца, стал плакать, а потом привык и выскочил на сцену плясать. Заказали в ресторане «Озёрный» шашлыки, потом ходили смотреть кроликов и енота. Енотов в клетке оказалось двое: один спал, а другой ел рыбу.
Пятнадцатый день без антидепрессанта. Отмену можно считать успешной. Первые две недели без антидепрессанта за двенадцать лет. С сегодняшнего дня начинаю поэтапно, медленно снижать нейролептик.
Приехал Денис, поели куриного супа, выпили вина, сходили в магазин и на Блюдечко. Денис показывал видео переправы в горах, очень красивые фотографии гор. Рассказал, что на вокзале в Апатитах было две бабки, русская и цыганка. Цыганка была архетипическая: в цветном тряпье, бородатая, с золотыми коронками во рту. Русская её спросила по поводу голосования о поправках к Конституции: «Ну что, бабка, в среду пойдёшь за Путина голосовать?» Цыганка ей ответила громко, на весь вокзал: «А тебе оно надо? Я так думаю: а пошли они все на хуй!» Ещё Денис рассказывал про то, что Илон Маск хочет изобрести какое-то техническое приспособление, чтобы люди могли общаться без слов, на нейроуровне, и Денису эта идея кажется дикой, основанной на непонимании того, что такое общение, и отсутствии гуманитарного мышления и понимания вещей. Денис не любит разного рода технические утопии, основанные на снятии всех расстояний и преград, видит в них опасность расчеловечивания. Сказал, что, с его точки зрения, все эти организационно-технические гении из Кремниевой долины похожи друг на друга и не понимают элементарных гуманитарных вещей. Его школьный друг работает в Кремниевой долине, великолепный профессионал, но в школе гуманитарные предметы ему совсем не давались. Денис сказал, что есть идеи, которые любят в этих кругах, про то, что надо жить долго, чтобы жить вечно, – потому что в ближайшие десятилетия уже могут быть такие подвижки в науке, что люди станут чуть ли не бессмертными, и нужно до этого дожить. Денису кажется наивным стремление к буквальному, физическому бессмертию вместо бессмертия души. Как он любит говорить: сейчас «душа» отовсюду выметается поганой метлой. Он против всего такого, сказал мне когда-то: «Нельзя отнимать у человека опыт смерти». Потом ещё говорили про людоедов, что в племенах людоедов своя этика: гостя не съедают, а гостеприимно принимают, угощают; а когда идут войной на какие-нибудь другие племена – съедают людей из этих племён, то есть само людоедское поведение этически регулируется. Де