В первый день у меня было чтение прозы, что-то почитала в шатре на улице перед театром, а после ко мне подошла женщина пятидесяти лет, из глаз её лились слёзы. Она благодарила меня за мои рассказы, благодаря им она вспомнила что-то важное из своего детства, что-то про своих родителей, что-то такое глубинное, и она сказала, что пошла в храм, помолилась, а потом вернулась из храма вся в слезах и благодарила меня. Потом я ещё поговорила с журналистами и поехала отсыпаться в гостиницу.
На следующее утро мне заказали такси, чтобы оно отвезло меня в город. Водителем был молодой таджик по имени Алик. Он сказал мне: «Зачем тебе в центр города? Поехали, я тебе покажу такие места, куда ты сама не доберёшься». И мы поехали. Алик повёз меня на Эгершельд, на полуостров Шкота. Там есть дорога, уходящая прямо в море, – она ведёт к старому маяку. Раньше эта дорога доходила до самого маяка, но сейчас она перед ним обрывается, разрывается морем, и до маяка пешком не дойти. Рядом с морем там камни, валуны, вдали видны дома на зелёной пологой сопке, мост через море, корабли. Там, где эта коса, идущая прямо по морю, обрывается, можно дальше идти до маяка по воде. Но ходить по воде никто не умеет, поэтому никто туда не идёт. Дальше Алик повёз меня в район Змеинка, находящийся рядом со Змеиной сопкой. Говорят, там все друг друга знают, пенсионерки сидят на лавочках, на школьных дискотеках разбиваются сердца и завязываются отношения на всю жизнь, там есть узкая дорога между двумя сплошными рядами подпорных стенок, где в девяностые молодые гопники натягивали чёрные колготки с прорезями для глаз и вырывали сумки у прохожих. Алик отвёз меня на пляж Змеинки, рядом с базой «Русалочка». Это уютное тихое место, песок, лавочки, пустые раздевалки, детская площадка. Там хотелось сидеть на лавочке у воды, смотреть на море. Потом мы поехали в центральную часть Владивостока на набережную. Прошли набережную целиком туда и обратно. Она очень похожа на набережную в Ялте – прогулочная нарядная зона с множеством людей. Погода была совсем летняя, +26. Многие купались. Там были карусели, фонтаны, катамараны. Потом Алик отвёз меня в забегаловку для таксистов, и там я ела шурпу, а после подвёз меня к скверу, где проходили мероприятия фестиваля. Алик сказал: «Когда у вас закончатся ваши мероприятия, пошли с тобой танцевать на всю ночь, сегодня пятница, весь город гуляет». Я ответила: «Я не смогу, буду общаться с коллегами, а потом поеду в гостиницу», – но Алик всё равно мне потом вечером звонил, предлагал идти танцевать, я вежливо отказалась. Тем вечером я участвовала в поэтических чтениях, посетила два мероприятия Димы Данилова, потом мы с ним сидели в каком-то баре и очень хорошо разговаривали о жизни и поэзии, а через некоторое время к нам присоединился ещё молодой театральный режиссёр из Москвы и девушка-драматург из Владивостока. Они объясняли мне значимость Майкла Джексона, а я говорила, что никогда его не слушала, а слушала Летова, и ещё мы говорили о том, что чувствуем, когда находимся рядом с картинами Ван Гога. В гостиницу я приехала поздно ночью на такси.
На следующий день профессор Дальневосточного университета, специалист по бизнесу, который был на моих поэтических чтениях и кричал из публики, что меня надо объявить королевой поэзии, вручил мне замечательный подарок – небольшую коллекцию камней (разных видов песчаника) и фрагмент ракушки со сросшимися створками гребешка и устрицы, которые он сам собрал на дне Японского моря. Потом меня вместе с другими участниками фестиваля посадили в микроавтобус и повезли километров за триста от Владивостока – в Хасанский район Приморского края, на полуостров Гамова, в бухту Витязь, где мы должны были переночевать на базе отдыха. Профессор бизнеса, подаривший мне камни, сказал, что это самое красивое место в Приморском крае. Мы ехали много часов, по плохой дороге, в одном месте машина встряла, долго ждали другую машину, в которую мы все пересели, и всю дорогу жена известного писателя-фантаста страшно по этому поводу ругалась, кричала на девушек – организаторов поездки: «Девочки, так нельзя, двойка вам, это хуйня, это безобразно организовано!» Известный писатель-фантаст и его жена вообще, насколько я поняла, были обеспокоены темой негров. Во время ужина на базе, когда нас угощали разнообразными морскими деликатесами, жена писателя-фантаста решила произнести тост: «Я предлагаю выпить за самое дорогое – за детей, – сказала она и тут же уточнила: – Кроме детей-негров, конечно». «Я буду пить за всех детей, и за детей-негров тоже», – сказала я. «Как, и за негров?» – удивилась она. «Да, и за негров», – подтвердила я. «Ладно, – сказала она, – главное, чтобы они оставались в своих естественных местах обитания, а так – пусть будут». На обратном пути на следующий день писатель-фантаст в газели тоже изложил своё кредо: «Я против негров, я против, чтобы к нам приезжали всякие черножопые. Мне есть вообще дело только до своей страны, все остальные страны меня не интересуют. Пусть они там все хоть съедят друг друга. Я – имперец, меня волнует только наша Империя. А на них всех надо сбросить ядерную бомбу». «Вот ты против негров, – сказали ему, – а если приедет какой-нибудь негр и скажет: я хочу быть русским, я – русский, что, нельзя?» «Если хочет быть русским – тогда, конечно, можно, – ответил писатель-фантаст, – тогда к нему надо относиться как к русскому, будь это хоть пожилой негр».
Когда мы были на полуострове Гамова, нас катали на моторной лодке по Японскому морю. Летели брызги, лодка скакала на волнах. Скалы вдавались в воду, но совсем другие, чем у нас на севере, в Карелии. На скалах рос лес. Некоторые скалы какими-то затейливыми геологическими обломками вздымались прямо из воды. Видели скалу Пьющий дракон, видели каменную арку в скалах над морем и причудливые сосны, растущие на скалистых берегах, – с широкими плоскими кронами. Видели бакланов на скалах и тюленей-ларгу, плавающих неподалёку: их головы то показывались над водой, то исчезали из поля зрения, и одна из организаторов поездки, девушка Ирина, сказала: «Какие они сладкие!» «Сладкие» – хорошее слово, так говорят про младенцев, про маленьких детей, про нежных красивых животных – чистые, красивые, невинные формы жизни, не изгнанные из Рая, пребывающие в первозданном эдемском блаженстве. Их плоть сладостна и природна. Неиспорченные эдемские существа, дети утробы мира. Может ли быть сладким больное или уродливое тело, или старое, или изуродованное живущим в нём дьявольским разумом, знанием добра и зла? Может ли быть сладким тело, в котором родилась странная, неприродная, неотмирная душа, или она неизбежно разрушает его как чужой, другой, демон, вселившийся в невинного ребёнка? Хотела бы я, чтобы меня любили так: видели и любили меня как личность, дух, живущего в этом теле даймона, неотмирную душу, но и чтобы для того, кто меня любит, я была сладкая, нежная, как играющие ларги, как дети и животные, как сладостное природное дитя утробы мира. Чтобы я была сладкая, даже если я болею, старею, умираю и знаю тайны, которые нельзя знать.
Трава на скалах – жёлтая, выгоревшая – единственное, что указывает на осень, на конец сентября. Я хотела испытать радость ларги и запомнить своим телом воду Тихого океана – и пошла купаться. Окунулась, вышла, стояла под солнцем на пляже в купальнике. Телом ловила лучи дальневосточного солнца. Понимала, что до следующего лета уже, наверное, не буду я купаться, не буду загорать на пляже, что я приеду в Питер, и будет осень, и жёлтые листья, и серое небо, и ветер. Я так не хотела, чтобы это лето кончалось. Я стояла на берегу Японского моря, в купальнике, в конце сентября, и меня обвевал ветер. И это было на вечной ничьей земле. Не на земле нашей страны, а на земле, на которой жили разные народы, и одни сменяли другие, воевали друг с другом, создавали свои города с подземными кострами, уходили куда-то и исчезали во мраке. А море, скалы, реки оставались. Каждый вечер я видела в небе большой, на удивление крупный Марс – он тянул лучи к Земле, желая войны и кровопролития, желая, чтобы народы нападали друг на друга и сражались. Опять начались военные действия в Нагорном Карабахе, и писатель-фантаст, противник негров, говорил, что вот-вот неизбежно будет Третья мировая война, а в Москве опять начали принимать карантинные меры. Сыпался мир, и рассыпалось моё тело, каждый день испытывающее странные, изматывающие боли, и я стояла на песке на берегу Тихого океана в один из циклов этой странной планеты, обладающая на время даром воспринимать, и мыслить, и ощущать поток поэзии, идущий сквозь моё сердце, как и все вещи, получившая своё бытие взаймы, должная платить пени и быть осуждённой за свою несправедливость сообразно порядку времени.
30. Матовое стекло
У меня ковид. И вызванная им вирусная пневмония с матовым стеклом в лёгких.
В этой книге мельком, не вдаваясь в подробности, я не раз упоминала о непонятной болезни, о том, что хожу по врачам, прохожу обследования и никто не может сказать, что со мной.
Трудно сказать, когда это началось. Начиналось смазанно, постепенно, задолго до того, как о ковиде вообще стало известно. Вначале появились признаки какого-то необъяснимого снижения иммунитета, которые стали нарастать. В декабре 2019 го-да я заболела какой-то странной ОРВИ – месяц был сильный сухой кашель без насморка и признаков простуды, и после этой ОРВИ у меня на рентгене появились признаки перенесённой пневмонии, которых раньше не было. Дальше начались постоянные странные явления, бесконечные появления новых разнообразных симптомов, не укладывающихся ни в одну общую известную человечеству клиническую картину. Между появлением новых симптомов были длительные светлые промежутки, ухудшения чередовались с улучшениями. Я проходила множество обследований, но врачи ничего не находили. Начались постоянные, ежедневные боли, обезболивающие толком не действуют. Временами стало казаться, что в организме поселился Чужой. К концу лета боли стали нарастать, появились приступы жуткой слабости с ощущением, что что-то не так с кровообращением, стали появляться беспричинные синяки на ногах. В начале сентября медленно, исподволь развился какой-то странный кашель без признаков простуды, именно такой, как был в прошлом декабре, сопровождающийся необычным и неприятным ощущением в груди, которое было и тогда. Этот кашель неделями просто тлел в груди, то пропадал вообще на несколько дней, то снова усиливался, но я тогда не предполагала, что это может быть ковид. Я думала, что ковид начинается быстро и остро, с высокой температурой, сильным недомоганием, и я, к сожалению, не сумев понять, что со мной происходит, поехала во Владивосток. Тяжёлые многочасовые перелёты, смена часовых поясов, нагрузка, недосып, купание в холодном Японском море – и, когда я вернулась из Владивостока, кашель усилился, заболело горло, началась жуткая, дичайшая слабость, тахикардия, и мазок ПЦР показал ковид, а на КТ оказалась характерная вирусная пневмония с поражением в виде матового стекла.