Я рада, что мой отец не мистер Фишер. Мой бы ни за что не повысил на меня голос, не выругался и не рассердился бы из-за разлитого сока. Не такой он человек. Я никогда в полной мере не ценила того, какой он человек.
Глава 28
Папа почти не приезжал в летний дом – может, на выходные в августе, но не более того. Я никогда не задумывалась почему. Однажды на выходные приехали сразу и папа, и мистер Фишер. Как будто они закадычные друзья и у них много общего. Да их рядом не поставишь! Мистер Фишер любит болтать, он болтает и болтает без умолку, а мой папа говорит, только если ему есть что сказать. Мистер Фишер не пропускает ни одного выпуска спортивных новостей, тогда как папа вообще редко смотрит телевизор, а когда смотрит, то точно не спорт.
Родители решили поехать в какой-то шикарный ресторан в Дайерстауне. Там был небольшой танцпол, а по субботам играла живая музыка. Я с трудом представляла своих родителей на танцевальной площадке. Я никогда не видела, чтобы они танцевали, а вот Сюзанна с мистером Фишером наверняка танцевали постоянно. Однажды я это видела сама, в гостиной. Конрад, помню, тогда покраснел и отвернулся.
Я лежала на животе на постели Сюзанны и наблюдала, как они с мамой наряжаются в ванной.
Сюзанна уговорила маму надеть одно из своих платьев: красное с глубоким декольте.
– Ну как, Бек? – колебалась мама. Было видно, что в платье ей неуютно. Она обычно носила брюки.
– Ты восхитительно выглядишь! По-моему, тебе стоит его оставить. Красный – твой цвет, Лор.
Сюзанна завивала ресницы и поэтому смотрела в зеркало широко распахнутыми глазами. Когда они уедут, я тоже потренируюсь завивать ресницы щипчиками. У моей мамы таких нет. Я наизусть знаю содержимое ее косметички, пластиковой зеленой сумочки, полученной в подарок за покупку косметики «Clinique». Бальзам для губ «Burt’s Bees», карандаш для глаз кофейного цвета, розовый с зеленым тюбик туши «Maybelline» и флакон тонального крема от загара. Скукотища.
А вот косметичка Сюзанны – настоящая сокровищница: темно-синий чемоданчик из змеиной кожи с тяжелой золотой пряжкой и ее инициалами. А внутри всевозможные баночки и палетки с тенями для глаз, кисточки и пробники духов. Сюзанна никогда ничего не выбрасывала. Я обожала все это перебирать и раскладывать аккуратными рядами по цвету. Иногда Сюзанна отдавала мне помаду или пробник теней, что-нибудь не слишком темное.
– Белли, хочешь накрашу тебе глаза? – спросила Сюзанна.
Я тут же села.
– Да!
– Бек, только, пожалуйста, не надо снова рисовать ей эти развратные глаза, – попросила мама, проводя расческой по своим влажным волосам.
Сюзанна скорчила гримасу.
– Они называются «смоки айс», дымчатые, Лор.
– Да, мам, дымчатые, – подхватила я.
Сюзанна поманила меня пальцем.
– Поди сюда, Белли.
Я юркнула в ванную и уселась на столешницу. Я очень любила так сидеть, болтая ногами и слушая их разговоры, будто я с ними на равных.
Сюзанна окунула щеточку во флакончик с черной подводкой.
– Закрой глаза, – приказала она.
Я подчинилась, и Сюзанна провела щеточкой по моим ресницам и умело растушевала подводку подушечкой большого пальца. Затем нанесла тени, и я взволнованно заерзала. Я обожала, когда Сюзанна делала мне макияж, и всегда с нетерпением ждала возможности увидеть результат.
– Вы с мистером Фишером сегодня потанцуете? – спросила я.
– Не знаю, – рассмеялась Сюзанна, – может быть.
– Мам, а вы с папой?
Мама тоже рассмеялась.
– Не знаю. Наверное, нет. Твой отец не любит танцевать.
– Папа такой скучный.
Я попыталась изловчиться и мельком глянуть на свое новое лицо. Но Сюзанна положила руки на мои плечи и повернула меня к себе.
– Он не скучный, – возразила мама. – У него просто другие интересы. Тебе же нравится, когда он показывает созвездия?
– Ну да, – пожала я плечами.
– А еще он очень терпеливый и всегда тебя выслушает, – напомнила мама.
– Да. Но при чем тут это? Я ведь о другом говорю.
– Пожалуй, ни при чем. Но так ведут себя хорошие отцы, а я считаю, что он очень хороший отец.
– Конечно, хороший, – поддакнула Сюзанна, и они с мамой обменялись взглядами поверх моей головы. – Смотри.
Я развернулась и посмотрела в зеркало. Глаза у меня стали ну очень дымчатыми, серыми и загадочными. Словно это мне пора на танцы.
– Видишь, она вовсе не развратно выглядит, – торжествующе заявила Сюзанна.
– А так, будто ей поставили фингал, – парировала мама.
– Вот и нет! Я выгляжу загадочно. Как графиня. – Я соскочила со столешницы. – Спасибо, Сюзанна.
– Всегда пожалуйста, милая.
Мы обменялись воздушными поцелуями, как две элегантные дамы перед обедом. Сюзанна взяла меня за руку и подвела к комоду.
– Белли, у тебя превосходный вкус, – сказала она, подавая мне свою шкатулку с драгоценностями. – Поможешь мне выбрать украшения для сегодняшнего вечера?
Я села с деревянной коробочкой на кровать и стала осторожно перебирать содержимое. Вскоре я нашла, что искала: длинные опаловые серьги и опаловое кольцо из комплекта.
– Надень вот это.
Я протянула ей на ладони украшения. Сюзанна послушно их взяла.
– По-моему, они не очень идут к наряду, – сказала мама, наблюдая, как Сюзанна застегивает сережки.
Оглядываясь назад, мне кажется, что серьги и правда не подходили. Но я так любила этот опаловый комплект. Я восторгалась им. Поэтому сказала:
– Мам, что ты понимаешь в моде?
И сразу же прикусила язык – вдруг она рассердится? – Но что вырвалось, то вырвалось. В конце концов, это правда. Моя мать разбирается в драгоценностях ничуть не больше, чем в косметике.
Но Сюзанна рассмеялась, и мама тоже.
– Спустись вниз, графиня, и передай мужчинам, что через пять минут можно выезжать, – велела она.
Я спрыгнула с кровати и присела в глубоком реверансе.
– Слушаюсь, матушка.
Они рассмеялись.
– Беги, чертенок, – поторопила мама.
Я побежала вниз. Ребенком я никуда не ходила, только бегала.
– Они почти готовы, – прокричала я.
Мистер Фишер показывал папе свою новую удочку. При виде меня папа вздохнул с облегчением.
– Белли, что они с тобой сделали? – поинтересовался он.
– Меня Сюзанна накрасила. Нравится?
Папа поманил меня ближе, серьезно разглядывая.
– Не уверен. Но ты выглядишь очень взрослой.
– Правда?
– Да, очень, очень взрослой.
Забираясь к папе под локоть и устраиваясь рядом, я постаралась не выдать своего удовольствия. Я выгляжу взрослой – лучше комплимента я в жизни не слышала.
Скоро родители уехали: отцы в отутюженных брюках и рубашках, мамы в легких летних платьях. В такой одежде папа не так уж сильно отличался от мистера Фишера. Он обнял меня на прощание и сказал, что можно будет посидеть на веранде и посмотреть на падающие звезды, если я еще не усну к их возвращению. Мама сказала, что, скорее всего, они вернутся слишком поздно, но папа только подмигнул.
Выходя из дома, он прошептал что-то маме на ухо, и она прикрыла рот ладонью и рассмеялась низким хриплым голосом. Интересно, что он ей сказал?
Это одно из моих последних воспоминаний, когда они были счастливы. Как жаль, что тогда я это так мало ценила.
Отношения моих родителей всегда были ровными, они были самыми скучными родителями в мире. Они никогда не ссорились. Родители Тейлор вздорили постоянно. Я, бывало, оставалась у нее на ночевку, и мистер Джуэл поздно возвращался домой, а ее мама выходила из себя, громко топала по кухне в своих тапочках и гремела кастрюлями. И, если мы с Тейлор сидели за обеденным столом, я опускалась все ниже и ниже на стуле, а она трещала и трещала о каких-нибудь глупостях. Например, надевает ли Вероника Джерард одну и ту же пару носков два дня подряд в спортзал или стоит ли нам на первом курсе колледжа вызваться носить воду для запасных игроков футбольной команды.
Когда родители Тейлор развелись, я спросила, не стало ли ей легче, хотя бы немножко. Она ответила, нет. Сказала, хотя они все время собачились, они, по крайней мере, оставались семьей.
– Твои родители даже никогда не ругались, – упрекнула она, не скрывая презрения в голосе.
Я знаю, что она имела в виду. Меня мучил тот же вопрос. Разве могут два когда-то страстно любивших друг друга человека никогда не ссориться? Неужели они друг другу так безразличны, что и драться не из-за чего, драться не только друг с другом, но и за свой брак? Они вообще когда-нибудь друг друга любили? Мама когда-нибудь чувствовала себя рядом с папой так же, как я чувствовала себя рядом с Конрадом – живой, безумной, пьяной от нежности? Эти вопросы неотступно мучали меня.
Я не хотела совершить те же ошибки, что и мои родители. Я не хотела, чтобы моя любовь побледнела со временем, как застарелый шрам. Я хотела, чтобы она не угасала никогда.
Глава 29
Когда я наконец спустилась, на улице уже стемнело, а Джереми вернулся. Они с Конрадом сидели на диване и смотрели телевизор, будто и не ссорились. С мальчишками, наверное, всегда так. Когда бы ни повздорили мы с Тейлор, мы дуемся друг на друга не меньше недели и неизменно делим друзей.
– На чьей ты стороне? – допытываемся мы у Кейти или Марси.
Мы выкрикиваем в адрес друг друга такие гадости, которые затем не возьмешь обратно, а потом ревем друг у друга на плече и миримся. Но я почему-то сомневалась, что Конрад с Джереми лили слезы и мирились, пока я торчала наверху.
А я, интересно, тоже прощена за то, что хранила секрет от Джереми, за то, что не встала ни на чью сторону – особенно на его? Потому что, да, мы приехали сюда партнерами, командой, и, когда он больше всего во мне нуждался, я его подвела.
Я несколько мгновений постояла на лестнице, раздумывая, подойти или нет, но Джереми посмотрел мне в глаза, и я поняла, что да. В смысле, прощена. Он искренне улыбнулся мне, во весь рот, а искренняя улыбка Джереми может растопить мороженое. Я с благодарностью улыбнулась в ответ.