– В смысле, я же выносливее тебя. Я плаваю гораздо быстрее. Ты меня захочешь – не догонишь.
Он вновь посмотрел на меня.
– Я за тобой не поплыву.
– Разве? Что, правда?
Большой шаг, еще один. Вода доходила уже до колен. Начался отлив, я дрожала. Какая глупость! Ведь уже и плавать не хочется. Я сама не знала, что творю. Вдалеке, на другом конце пляжа, кто-то запустил фейерверк. Он снарядом просвистел в воздухе и рассыпался серебристыми веточками плакучей ивы. Я зачарованно наблюдала, как веточки опустились в воду и погасли.
И только я ощутила первый укол разочарования, только смирилась с его безразличием, как Конрад метнулся ко мне. Подхватил и закинул через плечо. От неожиданности я уронила бутылку прямо в океан.
– Пусти! – заверещала я, стуча его по спине.
– Белли, ты пьяна!
– Пусти меня сейчас же!
В кои-то веки он меня послушал. И выпустил. Прямо на песок.
– Ай! Больно!
Болело не так уж сильно, но я была зла и, кроме того, унижена. Я кинула Конраду в спину песок, но ветер швырнул его мне же в лицо.
– Скотина! – выкрикнула я, отплевываясь.
Конрад покачал головой и отвернулся. У него промокли джинсы. И он уходил. Совершенно серьезно. Я снова все испортила.
Я встала, но голова так кружилась, что я чуть не шлепнулась обратно на песок.
– Погоди, – окликнула я его, колени у меня подогнулись. Я отвела засыпанные песком волосы от лица и глубоко вздохнула. Надо сказать. Надо все ему рассказать. Последняя возможность.
Он развернулся. Лицо точно закрытая дверь.
– Погоди секунду, пожалуйста. Мне надо тебе кое-то сказать. Мне очень жаль, что я тогда так с тобой обошлась. – Мой голос звучал тонко и отчаянно, и я, как назло, заплакала и не могла остановиться. Но я должна высказаться, потому что теперь уже все. Это последняя возможность. – На… похоронах я ужасно себя вела. Отвратительно, и мне очень стыдно. Я не хотела, чтобы так получилось, честно. Я очень, очень хотела тебя поддержать. Вот почему я тебя разыскала.
Конрад моргнул раз, другой.
– Ничего страшного.
Я провела руками по щекам, вытерла нос.
– Ты правда не сердишься? Ты меня прощаешь?
– Да, – заверил он. – Прощаю. И хватит плакать.
Я шагнула к нему, все ближе и ближе, и он не попятился. Мы стояли так близко, что еще чуть-чуть и поцеловались бы. Я затаила дыхание, каждой частичкой своего тела желая, чтобы все стало как прежде.
Сделала еще шаг, но Конрад сказал:
– Пошли в дом, а?
И, не дожидаясь ответа, двинулся прочь. Я поплелась следом. На душе стало тошно.
Вот так запросто наше мгновение прошло. Мгновение «почти», когда могло случиться почти все, что угодно. Но из-за Конрада оно прошло.
У дома народ купался прямо в одежде. Тут и там девушки размахивали бенгальскими огнями. Клэй Бертоле, наш сосед, плавал у края бассейна. Когда я проходила мимо, он схватил меня за щиколотку.
– Ныряй, Белли, поплаваем.
– Пусти! – огрызнулась я и стряхнула его, плеснув ему воды в лицо.
Протолкавшись сквозь толпу на террасе, я вошла в дом. Случайно наступила какой-то девушке на ногу, та вскрикнула.
– Простите, – пробормотала я голосом, доносившимся откуда-то издалека. Как же кружится голова! Поскорей бы добраться до постели.
На руках, по-крабьи, я вползла вверх по лестнице – я иногда так ползала ребенком. Рухнула на кровать, и комната – ну точь-в-точь как в фильмах – вдруг закружилась. Закружилась кровать. А я вспомнила все глупости, которые успела наговорить, и расплакалась.
Ну и дурой я себя выставила там, на пляже. Я была опустошена, всем: смертью Сюзанны, тем, что этот дом нам больше не принадлежит, тем, что еще раз дала Конраду повод меня отвергнуть. Тейлор права – я мазохистка.
Я лежала на боку, прижав колени к груди, и рыдала. Все пошло наперекосяк, и в первую очередь я. Мне вдруг захотелось к маме.
Я протянула руку к прикроватному столику и сняла трубку. В темноте засветился циферблат. Мама ответила на четвертом гудке.
От ее сонного и родного голоса слезы полились с новой силой. Больше всего на свете мне захотелось сунуть руку в телефонную трубку и вытащить ее сюда.
– Мамочка, – хрипло прогундосила я.
– Белли? Что случилось? Где ты?
– У Сюзанны. В летнем доме.
– Что? Что ты делаешь в летнем доме?
– Мистер Фишер его продает. Он его продаст, а Конраду так грустно, а мистеру Фишеру хоть бы хны. Он только хочет от дома избавиться. Он хочет избавиться от нее.
– Белли, помедленней. Я не понимаю, что ты говоришь.
– Приезжай, а, мам? Пожалуйста, приезжай и все исправь.
И я повесила трубку, потому что она вдруг невыносимой тяжестью потянула руку вниз. Я будто очутилась на карусели – и не в самом лучшем смысле. Снаружи кто-то начал пускать фейерверки, и в голове застучало в унисон со взрывами хлопушек. Я закрыла глаза, но стало только хуже. Однако веки тоже потяжелели, и я заснула.
Глава 32
Вскоре после того, как Белли ушла спать, я разогнал гостей и остались только мы с Конрадом. Он валялся на диване. Лежал там с тех пор, как они с Белли вернулись с пляжа. Оба промокли и перепачкались в песке. Белли уже на ногах не стояла и явно успела поплакать. У нее покраснели глаза. Наверняка Конрад довел.
Гости натаскали внутрь песка, и он хрустел под ногами. Повсюду валялись бутылки и пивные банки. Кто-то садился на диван в мокром полотенце: на одной из подушек темнело огромное рыжее пятно. Я подошел и перевернул подушку.
– Не дом, а свинарник, – констатировал я, падая в кресло. – Отец офигеет, если все это завтра увидит.
– Плевать. Утром уберем, – пробубнил Конрад, не открывая глаз.
Я бешено сверлил его взглядом. Мне осточертело разгребать за ним бардак.
– И сколько часов мы провозимся?
Он наконец открыл глаза.
– Это ведь ты всех пригласил.
Его правда. Вечеринку устроил я. И бесился я не из-за бардака. А из-за Белли. Из-за нее и Конрада, вместе. Бесился так, что аж тошно было.
– У тебя джинсы мокрые, – проворчал я. – Весь диван потом будет в песке.
Конрад сел, потирая глаза.
– Чего ты пристал?
Все, хватит! Я привстал, но потом снова рухнул в кресло.
– Что, черт возьми, между вами произошло на пляже?
– Ничего.
– Что значит «ничего»?
– Ничего значит ничего. Забей, Джер.
Ух, ненавижу, когда он весь такой стойкий и отрешенный, особенно, когда я сам зол. Он и раньше таким бывал, но в последнее время все чаще и чаще. Когда умерла мама, он изменился. Конраду на всех и все стало плевать с высокой башни. На Белли, интересно, тоже?
Мне нужно это знать. Знать, чтó между ними, как он к ней относится, что он собирается по этому поводу делать. Неведение меня убивало.
– Она тебе еще нравится? – спросил я поэтому напрямик.
Он уставился на меня. Похоже, я его огорошил. Раньше мы никогда о ней не разговаривали, во всяком случае, не так открыто. Наверное, хорошо, что я застал его врасплох. Может, он хоть правду скажет.
Скажет «да» – и все кончено. Скажет «да» – и я оставлю ее в покое. Я могу с этим жить. Если бы на месте Конрада был кто-то другой, я бы все равно попытался. Попытал бы счастья еще один раз.
– А тебе? – спросил он вместо ответа.
Меня бросило в жар.
– Не я водил ее на дурацкий выпускной.
Он обдумал мои слова, а потом выдал:
– Я ее водил только потому, что она попросила.
– Кон! Чувак, она тебе нравится или нет? – Я пару секунд помешкал, а потом решил идти напролом. – Потому что мне нравится. Очень нравится. А тебе?
– Нет, – не колеблясь, выпалил он. Даже не моргнул.
Как он меня достал!
Вот трепло! Она ему нравится. Еще как! Он просто не может это признать, духу не хватает. Конраду никогда не быть тем, кто нужен Белли. Кто всегда бы ее поддержал, на кого она могла бы положиться. А я бы сумел. Дай она мне шанс, я бы стал именно таким.
Я злился на брата, но, должен признать, от сердца у меня отлегло. Неважно, сколько раз он разбивал ей сердце, позови он ее обратно – и она прибежит. Всегда так было.
Но, может, теперь, когда Конрад ушел с дороги, она разглядит за ним и меня?
Глава 33
– Белли.
Я попыталась отвернуться, но снова услышала, уже громче:
– Белли!
Кто-то тряс меня за плечо.
Я разлепила веки. Мама. Под глазами – темные круги, а губы почти исчезли, вытянувшись в тонкую «ниточку». На ней – домашние штаны, хотя в них она никогда не выходит из дома, даже если собирается в спортзал. За каким лешим она приехала в летний дом?
Под ухом раздавались мерные гудки, которые поначалу я приняла за будильник, но потом поняла, что во сне скинула телефон с тумбочки, и короткие гудки доносятся из трубки. Тут-то я и вспомнила. Я спьяну позвонила маме. Она приехала из-за меня.
Я села. В голове стучало так, словно само сердце перебралось туда из груди. Так вот как чувствуешь себя при похмелье. Я забыла снять контактные линзы, и глаза горели огнем. Кровать была вся в песке, как и мои ноги.
Мама встала, расплываясь передо мной мутным пятном.
– У тебя пять минут на сборы.
– То есть… как?
– Мы уезжаем.
– Но я не могу уехать. Мне еще надо…
Она меня не слышала, словно у меня отключили звук. Начала подбирать с пола мои шмотки, закинула в сумку сандалии Тейлор и шорты.
– Мам, хватит! Остановись на минутку.
– Мы уезжаем через пять минут, – повторила она, окидывая взглядом комнату.
– Да послушай ты хоть секунду! Я должна была приехать. Я нужна Джереми и Конраду.
Я осеклась, заметив выражение ее лица. Такой злой я ее еще никогда не видела.
– И ты не посчитала нужным рассказать об этом мне? Бек просила меня присмотреть за ее мальчиками. Как я могу это делать, если даже не знаю, что им нужна моя помощь? Если у них проблемы, тебе следовало поставить меня в известность. Вместо этого ты предпочла мне солгать. Ты солгала!