— Ты слишком тихая, — сказал он. — Ты едва ли произнесла несколько слов за сорок миль. Не будь такой напряженной.
— Могу быть напряженной, если захочу. Ты думаешь, это легко — спросить у отца, есть ли у него дочь, о которой он мне ничего не говорил?
— Может быть, он не знает о Дженни Маески.
Оливии хотелось оставить этот разговор. Это было так неестественно, вся эта параллельная история жизни ее отца, о которой она не знала. Когда она сложила вместе части головоломки — фотографию, серебряную запонку, информацию от Терри Дэвиса, — все, во что она когда-то верила, вылетело в окно.
— Я совершенно не в себе из-за этого, — призналась она. — Если я права и Дженни — моя сестра, тогда ее не хватало в моей жизни, а она должна была быть ее частью.
— Это хорошо, что ты ничего не знала, — сказал он ой низким голосом. — Для меня расти и знать, что у меня есть маленький брат, было просто… больно.
О боже. Она попыталась представить его маленьким мальчиком, с младенцем-братом на одну минуту и потом снова единственным ребенком. Может быть, он был прав. Может быть, это слишком больно — знать.
Он с изумительной легкостью ехал по городу, лавируя среди потока машин терпеливо и умело. В других обстоятельствах она могла бы устроить ему экскурсию по району ее отца, однако ее желудок сжала боль, и ее горло саднило. Когда он притормозил у тротуара перед длинным тентом у дома ее отца, она сказала:
— Мне предоставляется огромная честь попросить тебя…
Он ухмыльнулся и покачал головой.
— О-хо-хо.
— Пожалуйста…
— Я не нужен тебе там, Лолли. Поверь мне, я тебе не понадоблюсь.
Конечно, он был прав. Она не должна просить его войти вместе с ней. У нее и без того была странная миссия.
— Ты сильнее, чем думаешь, — сказал Коннор.
Оливия не могла и представить, как хорошо, что кто-то верит в нее, без всяких завышенных ожиданий, а просто убежден в ее способностях. Волна нежности окатила ее, слегка рассеяв напряжение. Это было что-то новенькое — быть с мужчиной, который заставляет ее слегка расслабиться.
— Позвони мне, когда закончишь здесь, — предложил он. — Я съезжу в центр.
— В центр? — Она попыталась представить себе его глазеющим на витрины в Виллидж или на Челеса-Пайерс. — У тебя что-то конкретное на уме? Или ты открыт предложениям?
— Я не собираюсь играть в туриста. У меня назначена встреча в городе.
— О, вот что… Боже, послушай меня. Я в ужасе. Я лезу совершенно не в свое дело.
— Я встречаюсь со своим брокером, — сказал он. Должно быть, ее взгляд был слишком удивленным, потому что он закашлялся.
— Даже захолустные строители иногда имеют кое-какие акции.
— Я не имела в виду…
— Разумеется, имела. Все в порядке, Оливия. Желаю тe6e счастливо повидаться с отцом.
— Спасибо. — Она взяла сумочку и набросила ее на плечо.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее, и в который раз она была очарована его голубыми, словно озеро, глазами, темными волосами, — всем его обликом. Она могла поклясться, что ему хочется поцеловать ее. Это была минута напряжения, и им много нужно было сказать друг другу, но не сейчас. Она расстегнула ремень безопасности. Затем, повинуясь импульсу, приблизилась и поцеловала его в щеку. «Один-ноль», — подумала она. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее в ответ. В то мгновение, когда она прикасалась губами к его теплой щеке и вдыхала запах его крема для бритья, ей хотелось даже большего.
— На счастье, — торопливо объяснила она, затем вылезла из машины. Если он и произнес что-то, она этого уже не слышала.
Заметив, что швейцар следит за ней, она стояла на тротуаре и смотрела, как Коннор отъезжает. В центр. Чтобы встретиться со своим брокером. Ее не должно было удивлять, что у него были связи такого рода. Для человека, выросшего в опасности и без всякого присмотра, контролировать собственные финансы, вероятно, стало второй натурой. Она видела его каждый день в лагере и зачастую забывала, что он живет какой-то отдельной жизнью, о которой она ничего не знает, что у него есть другие клиенты и другие проекты. У него даже могла быть девушка, хотя часть ее была бы в отчаянии, если бы это было так.
Кого она пытается одурачить? Не часть ее, она была бы в полном отчаянии, если бы так оно и было. Но не может быть, сказала она себе. Он не смотрел бы на нее так, если бы у него была подружка. Этот жар в его взгляде был бы предательством.
Поправив сумку на плече, она повернулась и двинулась к зданию.
— Мисс Беллами. — Швейцар склонил голову.
Ее отец переехал сюда после развода. Будучи ребенком, Оливия иногда проводила здесь ночи, например, после посещения оперы или перед путешествием куда-нибудь вместе. По большей части все они понимали, что ее дом — это квартира ее матери на Пятой авеню. Там Оливия держала все свои вещи, включая пианино, любимые книги и своего обожаемого кота по имени Дегас. Однако ее отец все еще держал для нее комнату. Его гладкий, средневековый и одновременно современный дом имел маленькую спальню специально для нее, со встроенным столом, кроватью и белым пушистым ковром.
Она прошла мимо лифта и поднялась по ступенькам. Ее отец, предупрежденный швейцаром, стоял в широко распахнутых дверях, ожидая ее. Хотя день был достаточно теплым для того, чтобы открыть окна, на нем был легкий кардиган. Это было забавно, она никогда прежде не видела его в кардигане. Из-за него он показался ей старше. Она не любила думать о своем отце как о старике. До самого последнего времени он был для нее просто «Папа». Сейчас она думала о нем как о личности, о ком-то с нуждами и страстями и мотивациями, которых она никогда не знала. Что сделало его кредитоспособным? Он был успешный юрист, послушный сын, преданный отец, но что еще? Она знала, что он всегда хотел писать, но они никогда не говорили об этом, а сейчас она хотела, чтобы они говорили о многом.
— Привет, папа. — Она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
— Как поживает моя счастливая скаутка? — спросил он.
— Я потрясающе счастлива, — ответила она, — учитывая, что это лагерь «Киога». Приводить этот лагерь в порядок значительно интереснее, чем быть в нем скауткой.
— Что тебе предложить? — спросил он. — Лимонад? Сельтерскую?
— Мне нужно освежиться, а потом я сама себе что-нибудь налью. — Она посетила ванную, затем задержалась в кухне, изучая содержимое холодильника, вытащила себе бутылку сельтерской и присоединилась к отцу в гостиной.
Ее отец сидел на своем любимом крутящемся стуле. Кое-что насчет лагеря «Киога» надо согласовать с ним. «Давай, девочка, твой ход. Вот что делают с девушкой три часа в автомобиле с Коннором Дэвисом», — подумала она.
Она отхлебнула сельтерской.
— Это потрясающе, папа, — сказала она, — сколько воспоминаний возвращается в этом месте. У всех у нас. Может быть, это результат отсутствия современного оснащения. Мы должны развлекать себя сами самым старомодным способом.
— Как поживает Грег?
— Поначалу ему было не так уж и хорошо. — Она смотрела, как брови отца разочарованно сошлись вместе. Хотя Грег был на десять лет младше Филиппа, братья были близки. Она торопливо добавила: — Но он с каждым днем справляется все лучше. Надо сказать — все трое. Я думаю, большая часть проблем дяди Грега заключалась в том, что он потерял контакт с детьми. Когда они только приехали в лагерь, они с Дэзи едва разговаривали и с Максом были словно два незнакомца. Теперь они гребут вместе в каноэ, ходят на рыбалку, играют в игры и вместе читают книжки. У них все будет в порядке, папа.
— А ты? — спросил он. — Как твои дела?
Она поставила сельтерскую на стол.
— Ты знаешь, это забавно. Я так быстро пришла в себя после Рэнда. Слишком быстро. Это было как заусеница. Поначалу она так болит, что ты не можешь ни о чем другом думать. Но если ты ее правильно залечиваешь, боль уходит так быстро, что ты забываешь о том, что она вообще была.
— Обновление лагеря — отличный способ сохранить себя. Или ты с самого начала была не права.
— Тогда почему я думала, что он моя судьба?
— Желание — это огромная сила.
Оливия начала думать, не была ли задета только ее гордость. Ее беспокоило, что она может быть такой поверхностной. Она представляла себе свою жизнь и делала выбор в соответствии с этим видением — дом, муж, семья. Или, как предположил ее отец, все это было только одними лишь голыми желаниями?
— Ты видела бабушку с дедушкой? — спросил ее отец.
— Я не уверена, что у меня сегодня найдется для этого время. Скорее всего, я позвоню им. И маме тоже, — осторожно добавила она. Ей пришло в голову заехать домой и проверить, все ли там в порядке, но в этом не было нужды. Эрл содержал квартиру в порядке, поливал цветы и присматривал за всем. Она не была уверена, стоит ли приводить туда Коннора Дэвиса, показывать ему, как она живет.
Она чувствовала, что кружит вокруг реальной причины, которая привела ее сюда. «Просто скажи», — убеждала она себя. Она сделал глубокий вдох и… струсила.
— Не знаю, говорила я тебе или нет. Все работы по лагерю делает Коннор Дэвис.
Ее отец нахмурился, потер подбородок.
— Коннор… должно быть, это мальчишка Терри Дэвиса.
— Он больше не мальчишка.
— Ты думаешь, я не помню?
— А ты помнишь? — Она была поражена.
— Что бы я был за отец, если бы не помнил, кто разбил сердце моего единственною ребенка. Я хотел убить маленького сукина сына.
— Папа, я не знала. — Фраза о единственном ребенке сверлила ей голову. — Ну, я это пережила, так же как и с другими, — сказала она. Лгунья. С Коннором Дэвисом все было иначе. Часть ее — и важная часть — осталась там, и она только теперь начала осознавать это. Превосходный момент, чтобы сменить тему разговора: — Насчет единственного ребенка. Я должна кое о чем тебя спросить. Это вроде как личное.
— Все, что угодно. Моя жизнь — открытая книга.
Он в самом деле это имел в виду. Она никогда не считала своего отца обманщиком. Однако вокруг него витали тайны, тайны и ложь. «Ну хорошо, — ободрила она себя. — Просто давай и скажи это».