С тыла дриатов прикрывала полоса скалистых утесов, переходящих в высокие горы. Левый фланг королевской армии стоял на небольшом холме, углом врезающемся в расселину. Между холмом и скалами находилась гора, будто. нарочно поставленная туда, чтобы прикрывать правый фланг орды Черепа. На ее вершине был наспех сооружен грубый форт, на башенках которого развевались выцветшие вымпелы с непонятными символами.
Борлиенский Орел и его фельдмаршал устроили совещание. За спиной фельдмаршала стоял его ординарец, неразговорчивый сержант, известный под прозвищем Бык.
— Прежде всего необходимо выяснить, сколько людей у Черепа в этом форте на горе, — сказал ЯндолАнганол.
— Мне знакома эта уловка — Череп научился ей от отца. Наверняка он надеется, что мы первым делом бросимся штурмовать форт и потеряем на том много сил и времени. Я уверен, что форт скорее всего пуст, там нет ни одного дриата.
Некоторое время все молча размышляли над сказанным. С вражеской стороны расселины доносился аромат жареного мяса, от которого сжимались желудки голодных борлиенцев.
Толкнув одного из стоящих рядом офицеров в бок, Бык шепнул ему что-то на ухо.
— Говорите громче, сержант, мы все хотим знать ваше мнение, — резко подал голос Орел. — Так что же у вас на уме?
— Ничего, государь.
Лицо короля перекосилось от ярости.
— Так давайте услышим это ничего.
Сержант взглянул на своего монарха, хитро прищурив один глаз.
— Государь, я сказал, что наши люди растеряны. Так уж устроен простой человек и от этого никуда не деться — я ведь говорю и о себе тоже, — что во всем ищет выгоды, желая хоть как-то выбиться из нищеты. Он идет в армию в надежде на поживу и берет все, что попадается под руку. Но у этих дриатов ничем не поживишься. А женщин среди них нет. Так что надеяться на то, что наши парни пойдут в атаку с большой охотой, не приходится.
Король впился тяжелым взглядом в лицо сержанта и смотрел на него так до тех пор, пока Бык не опустил взгляд и не попятился.
— Сначала нужно разделаться с Черепом, Бык, а потом, уж думать о женщинах. Может оказаться, что дикари прячут своих жен и сестер где-нибудь неподалеку в пещерах.
КолобЭктофер откашлялся.
— Позвольте мне сказать кое-что, государь, конечно, если у вас еще нет готового плана. По-моему, задача, стоящая перед нами, относится к разряду невыполнимых. Дикари вдвое превосходят нас численностью, и хотя наши хоксни намного проворнее их йелков и бийелков, для ближнего боя эти коровы пригодны гораздо больше.
— Теперь, когда я наконец нашел их, я не могу отступить — об этом не может быть и речи.
— Никто не говорит об отступлении, государь, я просто предлагаю не лить понапрасну кровь, а подыскать позицию получше и тогда уж атаковать. Если бы мы смогли подняться на эти утесы, что нависают над расселиной, то…
— Или почему бы нам, государь, — вставил один из офицеров, — не устроить в подходящем месте засаду? Это дало бы нам возможность…
ЯндолАнганол задрожал от гнева.
— Вы офицеры или трусливые козы? На нашу землю вторглись враги. Что же еще вам нужно? К закату Фреира мы все станем героями и наши имена будут увековечены в легендах. Чего же медлить?
КолобЭктофер потоптался на месте.
— Я просто указал, государь, на то, что наша позиция не слишком выгодна, вот и все. Таков мой долг. Мысль о добыче могла бы поднять боевой дух воинов, только и всего.
ЯндолАнганол сверкнул глазами.
— Да ведь это же дикари — как можно их опасаться? Наши лучники разделаются с ними за час.
— Это дело, государь. Если вы сумеете внушить нашим людям, что орда Дарвлиша — это всего лишь банда неумелых дикарей, может, они и воспрянут духом.
— Я поговорю со своими солдатами.
КолобЭктофер и Бык мрачно переглянулись и сочли за лучшее промолчать. Сержант отправился отдавать команду занимать боевые позиции.
Второй Полк Фагорской Стражи был переведен на левый фланг. Пятьдесят хоксни после долгого пути, на котором их в основном использовали в качестве вьючных животных, были в плачевном состоянии и запросто могли подвести своих всадников. Снятую с них поклажу оставили под охраной в небольшой ложбине позади холма. В случае поражения в битве вся она досталась бы дриатам. Пока все это происходило, тень от нависающего утеса медленно укорачивалась, словно напоминая людям, что все они смертны.
Тень на противоположной стороне расселины тоже постепенно истаяла, и теперь врага можно было хорошо разглядеть. Дриаты, гордо восседающие на своих бийелках, были одеты в рваные и серые от грязи шкуры. Некоторые, видимо, в качестве дополнительной брони, завернулись поверх шкур в толстые полосатые одеяла. Лишь немногие могли похвастаться обувью — высокими узкими сапогами или онучами; основная масса была босиком. На головах дикарей были мохнатые шапки, сшитые из шкур бийелков и украшенные — для того, чтобы подчеркнуть высокое положение владельца или просто для устрашения — коровьими и оленьими рогами. У каждого дикаря на штанах намалеван или вышит яростно напрягшийся фаллос.
Вскоре борлиенцы заметили среди дикарей Черепа. Сделать это было нетрудно, поскольку его кожаные доспехи и меховая шапка были выкрашены в безумный оранжевый цвет. Под ветвистыми оленьими рогами скалилось сухое лицо с острой бородкой. Страшная рана, полученная Черепом в давнишней схватке с молодым ЯндолАнганолом, обезобразила его навсегда: сталь срезала часть мяса со щеки и челюсти. Сквозь дыру до сих пор проглядывали кости и зубы.
Череп выглядел не менее устрашающе, чем его разношерстное воинство. Под Дарвлишем рыл копытом землю могучий бийелк.
Подняв дротик над головой, Череп проорал со своей стороны расселины:
— Стервятники восславят мое имя!
Ответом ему был нестройный хор одобрительных голосов; между каменными стенами утесов заметалось громкое эхо.
ЯндолАнганол поднялся в стременах.
— Ну что, Череп, так и будешь стоять там, пока твое лицо не обгниет окончательно?
Он специально произнес эти слова на смешанно-олонецком, чтобы все дриаты их поняли.
С обеих сторон раздались крики: с одной — насмешливые, с другой — негодующие. Дарвлиш ударил пятками своего бийелка и подъехал к самому краю расселины.
— Ты слышишь меня, Яндол-слабачок? — прокричал он в ответ. — Или твои уши, как всегда, забиты шерстью? Ты, ублюдок дряхлого дурачка, хватит ли у тебя храбрости перебраться сюда и сразиться с настоящими мужчинами? Что это — я слышу какой-то стук? Ах да, это же стучат твои зубы. Уползай прочь, ты, падаль, и забирай с собой своих деревянных солдатиков!
Дождавшись, пока стихнет эхо, ЯндолАнганол в свою очередь проорал:
— Это не твоя подруга там блеет, Дарвлиш — козий вожак? Кого ты называешь настоящими мужчинами — этих колченогих обезьян, что трусливо жмутся рядом с тобой? Правда, кто еще согласится связаться с таким мерзким уродом, как ты? Кто еще сможет вынести вонь твоей гнилой рожи, кроме этих дикарей, чьи бабушки спали с фагорами?
Оранжевая шапка чуть дрогнула.
— И это ты говоришь о фагорах, ты, пещерная тварь, у которой в любовниках малолетний двурогий? Конечно, кому, как не тебе, знать толк в фагорах, ведь ты с ними днюешь и ночуешь, а может, и ешь их. Давай, гони свое зверье в расселину и бейся честно, ты, тараканий король!
Со стороны дриатов донеслись раскаты дикого хохота.
— Стряхни со шкуры пауков и мусор и попробуй сам напасть на нас, ты, трусливый криволицый прислужник дриатов!
Пока продолжался этот обмен любезностями, КолобЭктофер снарядил небольшой отряд с приказанием зайти врагу в тыл.
— Могильный камень на грудь лучшему другу двурогих!
— Вычистим грязь из Косгатта!
Борлиенцы медленно двинулись вперед, подбадривая себя воинственными криками и размахивая оружием. Дриаты на другой стороне поползли им навстречу.
— Как будем брать форт на вершине горы, ваше величество? — спросил КолобЭктофер.
— Я склоняюсь к тому, что вы, маршал, скорее всего были правы. Этот форт, похоже, просто попытка нас провести. Забудем о нем. Вы, маршал, возглавите ударный отряд хоксницы, за вами пойдет пехота и Первый Фагорский. Я возьму Второй Фагорский и отведу его за гору, чтобы дриаты потеряли нас из виду. Вы нападете на них первыми, а мы, подкравшись незаметно, атакуем их с фланга, сомнем его и обойдем врага с тыла. Зажмем Черепа в клещи и сбросим в расселину.
— Я исполню ваш приказ в точности, государь.
— Да пребудет с вами Акханаба, маршал.
Пришпорив хоксни, король поскакал туда, где стоял Второй Фагорский.
Нечелы не боялись смерти, но им нужна была уверенность, что они гибнут не напрасно. Ничто в этом походе им ее пока не давало, и поэтому их настроение было далеко от боевого; перед тем как начать задуманный маневр, королю пришлось обратиться к ним с короткой речью.
Он произнес ее на родном языке фагоров — хурдху. Эта горловая, невероятно сложная, изобилующая согласными речь в корне отличалась от смешанно-олонецкого, принятого для общения между различными народностями Геспагората, и ни в коем случае не была его разновидностью, а представляла собой мостик, переброшенный между людьми и нелюдями. Говорили, что он, как и многие нововведения, пришел из далекого Сиборнела.
В родном языке фагоров было только одно время, настоящее продолженное. Ясно, что говорящие на таком языке просто не могли обладать абстрактным мышлением; даже элементарный счет, основанный на тройке, давался фагорам с большим трудом. Нечелы, которым удалось постичь математику, посвящали себя нескончаемым подсчетам ушедших лет и хвастливо утверждали, что ими изобретен особый способ безвременного выражения. Безвременное выражение являлось еще одной формой языка фагоров, эзотерической, оперирующей с концепциями вечности.
Естественная смерть была понятием, неизвестным фагорам. Уход из жизни они обозначали словом «умвелт», и смысл его был неподвластен разуму человека. Как правило, большинство фагоров более или менее были способны выражать свои мысли на безвременном, хотя мало кто из них владел священной речью так же свободно, как простым, бытовым хурдху. Фагоры ценили свой язык еще и за то, что в нем неологизмы были почти так же невозможны, как и абстрактные понятия. Так, на хурдху «человек» буквально означало «сын Фреира»; «цивилизация» — ни больше ни меньше как «много крыш»; «армия» — «копья, движущиеся по приказу», и так далее. Даже королю ЯндолАнганолу, который сносно мог изъясняться на хурдху, потребовалось немало усилий, чтобы донести до фагоров то, что хотел.