Лицо Орла покраснело от злобы, и краска волнами спускалась по его подбородку на шею и верх груди.
— Значит, я все-таки преступник? Ты снова это повторил! Я преступник! Ты, старая крыса, ты позволяешь себе оскорблять меня? Убирайся вон! Сейчас же!
СарториИрвраш пролепетал дрожащим голосом:
— Простите меня, ваше величество, но мне кажется, я понимаю ваш план. Отстранив меня от дел, вы получите возможность обвинить меня перед скритиной во всех грехах, тем самым очистившись в глазах народа. Может быть, вам удастся затуманить им мозги… неплохое решение, сударь, очень неплохое, хотя и предсказуемое, не новое — хотя вместе с тем можно согласиться, как изящно…
Смешавшись, советник замолчал. Бледный вечерний свет заполнял комнату. Взявшись за рукоятку лежащего на столе меча, король вытащил его из ножен. Потом с улыбкой взвесил сталь в руке.
Попятившись, СарториИрвраш опрокинул кувшин со святой водой, разлившейся по кафельному полу широким потоком.
ЯндолАнганол начал бой с тенью, выполняя свои обычные упражнения с мечом, совершая выпады, уклоняясь от ударов и нанося удары сам, иногда уходя в глубокую защиту, иногда переходя в атаку. Фехтуя, он быстро передвигался по комнате. Прислужницы жались к стенам и тихо охали.
— Туше! Ампо! Хоп! Туше!
Меч короля со свистом рассек воздух и лезвие устремилось в направлении советника.
Стальное острие замерло в нескольких дюймах от шеи СарториИрвраша. Не опуская меча, король сказал:
— Где мой сын, ты, старый хитрец? Где он, где Робайдай? Ты знаешь, что он хочет моей смерти?
— Мне хорошо известна история вашей семьи, ваше величество, — ответил СарториИрвраш, инстинктивно прикрывая горло руками.
— Мне нужно уладить это дело с моим сыном. Может быть, ты прячешь его у себя, в этом своем кроличьем садке?
— Нет, сударь, у меня его нет.
— А я говорю, что прячешь, — фагор-стражник донес мне. И знаешь, что он еще мне нашептал? Оказывается, у тебя еще сохранился запал, с бабами ты по-прежнему лихой, ага?
— Сударь, происшествия последнего времени утомили вас, вы перевозбудились. Позвольте мне дать вам…
— Я ничего больше не приму от тебя, господин советник, а сам ты получишь сталь в кишки. Отвечай же! У тебя в комнатах кто-то есть?
— Да, сударь, если изволите, у меня там есть посетитель, из Мортструата, один юноша, и только-то.
— Юноша, говоришь? Можешь оставить его себе…
Казалось, что король потерял интерес к теме посетителей советника. С криком вскинув вверх руку, он метнул меч, точно вонзившийся в деревянную балку над его головой. Подпрыгнув, король ухватился за рукоятку и вырвал оружие, при этом полотенце упало с его бедер.
Наклонившись, советник поднял полотенце, чтобы вернуть его монарху, льстиво проговорив:
— Понимаю, откуда происходят ваши ярость и безумие, и вполне допускаю…
Схватив вместо полотенца чарфрул СарториИрвраша, король рванул его на себя, чуть не свалив советника с ног. Полотенце снова полетело на пол. Советник испустил сдавленный крик. Пытаясь отстраниться, он поскользнулся, повалился на пол и потянул за собой короля — они вместе тяжело рухнули прямо в лужу натекшей воды.
Через мгновение король уже снова был на ногах, вскочив ловко, как кот, и, махнув прислужницам рукой, приказал им помочь подняться советнику. Советник поднялся с трудом, кряхтя и держась за спину, двое прислужниц помогали ему.
— Теперь уходите, сударь, — приказал король. — Собирайте свои вещи — поторопитесь, пока у меня не возникло настроение продемонстрировать, насколько безумным я могу быть на самом деле. И помните — я знаю, кто вы такой: безбожник и мирдолатор!
Добравшись до своих покоев, советник приказал служанке-рабыне втереть в свою ушибленную спину мазь и лег на некоторое время отдохнуть. Его личный телохранитель Лекc взирал на происходящее с полнейшим равнодушием.
Получасом позже СарториИрвраш попросил себе сока скваанейя с лордриардрийским льдом и, тщательно взвешивая каждое слово, написал королю письмо, почесывая время от времени спину.
Достопочтенный государь,
я служил дому Анганолов верой и правдой много лет, чем снискал себе определенную славу и уважение. Я и сейчас готов продолжать мою службу, несмотря на все выпады в мою сторону, поскольку мне хорошо понятна буря, происходящая в душе Вашего Величества и затмевающая Ваш разум.
Что касается моей преданности наукам, на что Вы так часто соизволяете гневно мне указывать, то позволю себе сказать, что я таков, каков есть, а науки и чистый незатуманенный разум позволяют мне видеть мир таким, каков он есть. Никогда я не пытался направить Вас против вашей веры, единственное, чего я хотел, так это указать Вам, в чем и как слепая вера может затруднить Ваше и без того сложное положение.
Я вижу наш мир в его повсеместном единстве. Вы знаете мое открытие о полосатой окраске хоксни, опровергнувшее повсеместно бытующее мнение. Открытие мое имеет крайне важное значение, поскольку соединяет собой в единую цепь времена нашего Великого Года и дает нам общее представление об их сути. Я уверен, что не только хоксни, но и многие другие растения и животные имеют свойства адаптации подобного же характера, позволяющие им выживать в тяжких условиях нашего непростого и столь разительно меняющегося климата.
Установив все это, я спросил себя: может ли быть так, что и у людей, в их вере, существует нечто увековеченное на все времена, прошедшее сквозь холода и жару многих сезонов? Возможно, это «нечто» имеет совершенно отличную природу от окраски хоксни, в том смысле, в котором сам человек отличается от зверя. Именно религия есть социально связующая сила, объединяющая людей во времена невыносимых холодов или, как теперь, мучительной жары. Этот общественно-соединяющий институт ценен необычайно, поскольку позволяет выживать нациям и сохранять племенное единство.
Но вместе с тем религия не может управлять мыслями и жизнями личности. Принося слишком много в жертву вере, мы становимся ее рабами, точно так же как стали мади рабами своего укт. Сударь, я прошу простить мне эти строки, которые, я почти уверен в этом, Вы не найдете приятными, но взгляните трезво на вещи — разве сами Вы не состоите в рабстве у Акханаба…
Написав это, советник остановился. Нет, так не пойдет, — как обычно, он зашел слишком далеко. Прочитав подобное, король немедленно отдаст приказ уничтожить его или сделает это сам, что в теперешнем его возбужденном состоянии было более чем вероятно. Осторожно достав из стола чистый листок бумаги, советник написал новую версию письма, измененную и смягченную. Покончив с этим, он вызвал Лекса и приказал двурогому доставить послание в покои адресата.
После чего советник упал в кресло и разрыдался.
Пролив слезы, он задремал. Через некоторое время, очнувшись, он увидел стоящего над собой неподвижного Лекca. Фагоры были молчаливы и терпеливы как ни одно живое существо на свете, и эту черту анципиталов советник больше всего в них ценил; ненавидя двурогих в принципе, он считал их менее обременительными сравнительно со слугами-людьми.
Было около двадцати пяти часов. Советник зевнул, потянулся и накинул на плечи теплое одеяло. За окном мигали зарницы. Дворец спал — весь, до последнего фагора. Бодрствовал, возможно, только король…
— Лекc, я хочу пройти к моему пленнику и поговорить с ним. Тебе придется проводить меня. Ему сегодня давали еду?
Фагор, у которого не дрогнул ни один мускул, ответил:
— Узник накормлен, сударь.
Двурогий страж советника говорил низким голосом, увеличивая продолжительность согласных и заставляя их вибрировать, так что почтительное обращение прозвучало у него как нечто похожее на «шшжжударрь».
В проеме между полок располагался шкаф, скрывающий потайную железную дверь. Лекc осторожно повернул его на петлях. Затем, достав из кармана ключ, двурогий не без труда вставил его в скважину и повернул. Секретная дверь отворилась; человек и фагор ступили во мрак тайной темницы.
Здесь в непроглядной тьме на колченогом стуле сидел Билли. Его ноги и руки были прикованы толстой цепью к специальному кольцу, вмурованному в пол, одежда пропиталась потом. В камере стояла невыносимая духота и вонь.
Вытащив из кармана мешочек со скантимоном, пелла-монтейном и другими ароматными травами, СарториИрвраш поднес его к носу, после чего указал фагору на отхожее ведро, стоящее в углу камеры.
— Вынеси его.
Лекc молча повиновался.
Прежде чем начать разговор, советник закурил длинную сигарету с вероником.
— Итак, БиллишОвпин, ты сидишь здесь вот уже два дня. Пришла пора нам продолжить беседу. Я — Главный Советник Борлиена, и в моей власти применить к тебе пытки, если ты захочешь обмануть меня. Ты, как это прозвучало из твоего рассказа, состоишь не кем иным, как главой города в заливе Челси, ни больше ни меньше. Когда я решил запереть тебя сюда, ты вдруг заявил, что на самом деле являешься птицей гораздо более высокого полета — человеком, сошедшим в наш мир из другого мира. Так кто же ты на самом деле? Кем ты назовешь себя сегодня? Я хочу знать правду!
Утерев лицо рукавом, Билли ответил:
— Сударь, я знал о вашей тайной комнате прежде, чем ступил на камень двора этого замка, прежде чем вошел в город Матрассил, и это правда, сударь. Вместе с тем я во многом невежда и прежде всего в том, что касается принятых у вас манер в обращении с иноземцами. Я совершил ошибку, мне не стоило называться другим именем, представляться кем-то, кем я на самом деле не являюсь, — но я сделал так, потому что сомневался в том, что вы способны поверить в правду, если выложить ее перед вами сразу, без подготовки.
— Могу сказать без преувеличения, что сам я являюсь, возможно, одним из самых больших искателей правды и радетелей о ней среди людей этого несчастного века.
— Сударь, я знаю это. И коль скоро это так, освободите меня. Позвольте мне следовать за королевой. Я никому не собираюсь причинить вреда, зачем держать меня в заключении?