— Сударь, не так давно по просьбе и протекции моего доброго друга я взял к себе в служанки одну молодую девушку. Моей жене и мне приходится заниматься делами многих живых людей, а кроме того, я провожу исследования на телах усопших; я также занимаюсь исследованием строения тел различных животных и фагоров, которых держу в доме в качестве слуг и охраны. Но могу сказать только одно — никто не доставлял мне больше хлопот, чем эта молодая леди.
Я люблю свою жену и могу поклясться в этом. Но то, что я испытываю к нашей служанке, иначе как безумной страстью не назовешь. Она презирает меня, но моя страсть к ней все равно не утихает. Я сам себя презираю, но ничего не могу с собой поделать.
— Ты поимел ее?
— Эх, сударь, я имел ее столько раз, сколько плодов гвинг-гвинг вы отведали за этот год. Но все это был кхмир, а не любовь, сударь, а как только кхмир утихнет — хотя длиться это может и подолгу — как только кхмир утихал, я сразу же ненавидел себя и больше не хотел ее видеть. В конце концов я устроил так, чтобы она больше не жила в нашем доме. Я многое о ней узнал, например, то, что она пошла по стопам своей матери, унаследовав ее профессию, и что из-за нее убили по меньшей мере одного человека.
— Какое все это имеет отношение ко мне? — спросил король, пристально глядя на анатома.
— Сударь, по моему мнению, основополагающей движущей силой вашей жизни была страсть, а не любовь.
Вот вы сказали мне, что Акханаба был благосклонен к вам и усыпал ваш жизненный путь дарами. Иными словами, в своей жизни вы получали все, что хотели, делали все что хотели и теперь желаете, чтобы так продолжалось и дальше. Вы заключаете союз с фагорами, используя их как инструмент своей страсти, не зная того, что фагоры никогда не станут друзьями людей. Ничто не может свернуть вас с этого пути — ничто и никто, кроме королевы королев. Она стоит на вашем пути потому, что только она одна во всем свете смогла подчинить себе вашу любовь, чем завоевала ваше немалое уважение. Ваша ненависть к ней объясняется одним — любовью.
Она стоит между вами и вашим кхмиром. В вас, как и во мне, и как в любом другом человеке, правят два начала — вот только в вас эти начала противостоят друг другу с гораздо большей силой, поскольку и сами вы — человек великий.
И если вы предпочитаете верить в Акханаба, то советую вам взглянуть на вещи так, словно бы Бог путем неудач и несчастий последних дней дает вам знак к тому, что жизнь ваша готова войти в неверную колею. Подумайте и попытайтесь исправить ход своей жизни, пока на это еще есть время.
Остановившись на самом утесе, король и анатом напряженно глядели друг другу в лицо. Последние слова своего нового советника король выслушал молча и с большим вниманием.
— Можешь ты посоветовать мне, каким образом это сделать? Как мне исправить свою жизнь?
— Вот вам мой совет, ваше величество: во-первых, откажитесь от поездки в Олдорандо. Симода Тал мертва. У вас больше нет причин торопиться в столицу ваших врагов. Я говорю вам это как астролог — в Олдорандо вас не ждет ничего хорошего.
Чуть нахмурив брови, КараБансити придал голосу продуманную суровость, с тем чтобы его слова произвели на короля ЯндолАнганола должное впечатление.
— Ваш дворец — вот ваше королевство, тем более сейчас, когда в памяти ваших врагов еще свежа расправа над мирдолаторами. Возвращайтесь в Матрассил.
Ваша правоверная жена здесь, рядом с вами. Встаньте перед ней на колени, попытайтесь вымолить у нее прощение. Порвите грамоту Эсомбера у нее на глазах. Возвращайтесь к тому, кого вы любите больше всего. Не только ваше счастье, но и ваш светлый разум зависит от королевы королев. Отвергните лукавые предложения Панновала!
Быстро моргая глазами, король отвернулся к морю.
— Постарайтесь жить праведной жизнью, сударь. Не нужно больше безумств, даже равных подвигам святых мира сего. Попробуйте завоевать любовь вашего сына; я уверен, что он вернется к вам. Возьмите твердый тон с Панновалом, распустите свою Гвардию и прогоните фагоров, живите со своей королевой, как живут все обычные люди, светло и разумно. Откажитесь от лживого Бога, который ведет вас…
Он зашел слишком далеко.
Мгновенно сорвавшись с места, король бросился на КараБансити. Похолодев от вида нечеловечески исказившегося королевского лица, КараБансити упал на землю как подкошенный. Король выхватил из ножен меч.
— Пощадите, ваше величество! Сегодня ночью я спас вашу королеву от бесчестья и надругательства.
Замерев с занесенным мечом, монарх медленно выпрямился.
— Кто посмел прикоснуться к королеве, когда под одной крышей с ней находился я? Отвечай?
— Ваше величество… — Голос КараБансити дрожал; его щека крепко прижималась к земле и губы тряслись, но то, что он сказал, прозвучало вполне отчетливо: — Вы позволили себе выпить лишнего и крепко уснули. Воспользовавшись этим, посланец Элам Эсомбер пробрался в покои королевы, чтобы изнасиловать ее.
Король глубоко и с присвистом вздохнул. Потом резко вложил в ножны меч. И застыл в неподвижности.
— Ты, простолюдин! Как можешь ты пытаться понять жизнь королей? Никогда я не пойду по уже однажды хоженой тропе. У тебя есть жизнь, но она целиком принадлежит мне, а моей судьбой распоряжается Всемогущий. Не тебе советовать мне. Поди прочь с моего пути! И чтобы больше я никогда тебя не видел. Возвращайся к себе.
Король почти бегом направился к деревянному дворцу.
По его команде Гвардия пришла в движение. По решению короля через час пешим ходом они отправляются в Олдорандо. Его яростный голос мгновенно пробудил весь дворец. Все в нем встревоженно зашевелилось.
Звуки суеты донеслись и до покоев королевы. Застыв посреди своей янтарной комнаты, МирдемИнггала прислушивалась к происходящему. Ее телохранитель стоял у дверей. Мэй ТолрамКетинет вместе с несколькими другими фрейлинами сидела в маленькой комнатке-прихожей, держа на коленях принцессу Татро. Все окна на половине королевы были задернуты толстыми шторами.
МирдемИнггала была облачена в свое излюбленное длинное платье из кисеи. Ее лицо было бледнее крыла птицы-коровы на снегу. Она прислушивалась к крикам мужчин и топоту хоксни, к ругательствам и командным выкрикам, доносящимся снизу. Раз она двинулась к шторам, но потом, словно презирая себя за слабость, отошла от окна. В комнате царила жара, и жемчужины пота выступили на ее бледном высоком лбу.
КараБансити поднялся с земли. Он спустился к морю, туда, где никто не мог его увидеть и где он мог успокоиться. По прошествии некоторого времени он начал тихонько напевать. Он получил свою свободу обратно, хотя и остался без часов.
Изнемогая от душевной боли, король поднялся в маленькую комнату одной из скрипучих башенок дворца и запер за собой дверь на задвижку. Здесь пахло пером, плесенью и старой соломой. На широких половых досках виднелись пятна голубиного помета, но, не обращая на них внимания, король лег на спину и усилием воли погрузил себя в пбук.
Отделившись от тела, его душа стала прозрачной. Подобно крылышку мотылька, он принялся опускаться в нежную бархатистую тьму. Очень скоро все краски мира остались позади — вокруг властвовала одна только чернильная ночь.
Парадокс пребывания в мире забвения состоял в том, что для перемещения и пространственного ориентирования там душе не требовалось никакого руководства; простираясь везде и всюду в своем самом долговечном пристанище, она чувствовала себя в нем очень уютно.
Целью глубинного путешествия души короля Орла была точно определенная точка света, исходящего от останков его отца.
Пятно света, некогда бывшее настоящим живым существом, королем Борлиена ВарпалАнганолом, сейчас, если вглядеться, представляло собой легкий набросок пробивающегося сквозь листву солнечного луча на древней стене, смутно обозначающего грудную клетку, тазовые кости и прочее, но все весьма и весьма условно. Все, что осталось теперь от некогда носившей на себе корону головы, стало небольшой бесформенной каменной глыбой, с парой горящих янтарей, вкрапленных в глазницы. Ниже, прямо под этим верхним утолщением — совершенно прозрачные — струились напоминающие пряди субстанции останков.
— Отец, я пришел к тебе, твой недостойный сын, для того чтобы вымолить у тебя прощение за причиненные тебе обиды.
Так сказала душа ЯндолАнганола, повиснув в пространстве, лишенном каких-либо следов воздуха.
— Мой дорогой сын, я рад видеть тебя здесь и всегда буду рад встрече с тобой, когда бы ты ни пришел ко мне. У меня нет затаенных обид на тебя и мне не в чем тебя упрекнуть. Ты всегда был и останешься моим возлюбленным сыном.
— Отец, я готов выслушать любые твои упреки. Более того, я готов понести самое суровое наказание, ибо теперь понимаю, насколько тяжким был совершенный мной по отношению к тебе грех.
— Молчи, сын мой, ибо в мире мертвых не говорят о земных грехах. Ты мой возлюбленный сын, и для меня этого достаточно. Больше ничего не нужно говорить. Все, что было темного и тяжелого, осталось в прошлом.
Когда останки говорили, из места, должного означать их ротовое отверстие, словно бы вырывался тусклый огонь, но не более сильный, чем трепетное сияние потухающей свечи. Зарождаясь где-то в недрах грудной клетки, светящаяся дымка слов поднималась по стеблю гортани и, выплеснувшись наружу, так же неторопливо оседала, уплывая в бесконечность.
Душа короля Орла заговорила снова.
— Отец, я молю тебя не щадить меня. Облегчи мои страдания. Ноша их невыносима.
— За тобой нет вины, сын мой. Здесь, в этом тихом прибежище, обретенном мной после смерти, мне не в чем упрекнуть тебя.
— Отец, десять лет я держал тебя в заточении в дворцовой темнице. Разве можно мне это простить?
След слов останков ВарпалАнганола поднялся облаком вокруг его головы, заблистав мельчайшими искрами.
— Сын мой, успокойся. Годы, проведенные в заключении, я теперь вспоминаю с трудом, хотя ведь и там я был не одинок — ты часто приходил ко мне, чтобы поговорить со мной или спросить совета. Наши разговоры всегда доставляли мне радость.