– Исторические летописи, которых я читал множество, как правило, отмечают, что духи суть создания проклятые и безутешные, несущие наказание за свою неудавшуюся жизнь, способные навлечь несчастья и на живущих. С течением времени взгляды людей на умерших менялись; теперь вместо печали и горя все находят в общении с умершими покой и утешение. Вот откуда я сделал вывод, что все связанное с общением с потусторонними мирами есть не более чем воплощение того, что мы сами желаем увидеть, иначе говоря - самогипноз. Тем более, что последние исследования звездной механики опровергли древнее представление о нашем мире как о земной чаше, покоящейся на первородном камне, к которому нисходят все духи.
Королева упрямо топнула ногой.
– Может быть, вызвать викария? Неужели у вас не хватает такта избавить меня от пространных ученых лекций на исторические темы в час, когда я пребываю в горести и печали?
Вспылив, она немедленно раскаялась в своей невыдержанности, и когда они стали молча подниматься по ступенькам, взяла советника под руку.
– Что бы это ни было, оно несет утешение, - проговорила она. - Наивно думать, что мы познали весь мир - я думаю, где-то за пределами реальности есть бесконечно много такого, о чем мы и понятия не имеем. Может быть, там и обитают духи.
– Моя дражайшая королева, несмотря на свою ненависть к религии, я наделен чувством меры и способен распознать святость, едва оказавшись в непосредственной близости к ней.
Почувствовав, что королева сжала его руку, он собрался с духом и продолжил:
– Святая Церковь никогда не признает общение с умершими частью своего ритуала, надеюсь, вы не станете это отрицать? Церковь не желает иметь дела с духами и тенями, она не знает, из чего они состоят и откуда берутся. Церковь немедленно запретила бы общение с тем миром, если бы не боялась лишиться миллионов своих приверженцев - крестьян. Поэтому Церковь предпочитает просто закрывать глаза на происходящее.
Потупясь, королева посмотрела на свои нежные руки. Она была уже близка, уже почти готова к разговору с тенями.
– Не ожидала от Церкви такой проницательности, - пробормотала она.
В ответ СарториИрвраш промолчал - он не уступал в проницательности церковникам.
По коридорам дворца они не спеша добрались до покоев королевы. МирдемИнггала направилась к своему ложу, прилегла и расслабилась, успокаивая дыхание, утихомиривая частое биение взволнованного сердца. Тихо устроившись в изножье постели, СарториИрвраш осенил королеву святым кругом и начал бдение. На его глазах королева начала медленно переноситься в сумеречную область сознания, погружаясь в п?ук.
Закрыв глаза, он запретил себе открывать их, чтобы не видеть беззащитной красоты МирдемИнггалы, и сидел, напряженно прислушиваясь к ее редкому дыханию.
У души нет глаз, но она способна видеть все, что творится в мире внизу.
Прежде чем начать свое продолжительное нисхождение, душа королевы устремила свои чувства к тому, что было в непосредственной близости под ней, воспарившей. Под ней лежал, раскинувшись, простор во много раз больший, чем ночные небеса, во много раз более богатый, насыщенный, впечатляющий. На самом деле это было вовсе не пространство, а нечто диаметрально ему, бессознательной непрерывной глади, противоположное - непознаваемая овеществленная субстанция, в общем понимании лишенная каких-либо описательных признаков.
Так суша полагает мореходные корабли символами свободы, в то время как скрытые в тесноте корабельных трюмов моряки думают о том, что ждет их впереди; так реальность забвения одновременно сочетает в себе свойства бесконечной протяженности и несущественной малости, пространства и непространства.
Живому сознанию эта реальность казалась бесконечной. В своем устремлении вниз упокоение и забвение приостанавливались только там, где начиналось сосредоточение человекоподобных рас, где в зелени и неизвестности, в своей непознаваемой утробе, располагалась сущность источника Прародителя или Прародительницы, скорее по-матерински бездумно доброй и скорбящей, чем по-мужски расчетливой - принимающей в свое лоно все души умерших, опускающиеся к ней с течением времени. При всей своей возвышенности сущность Прародительницы могла быть и просто-напросто духом разложения ископаемых останков, замурованных в скальных породах под ногами обитателей Гелликонии. Как бы ни было, «оно» не отказывало никому, и это было главным.
Над телом Прародительницы клубились бесконечные тысячи тысяч свободно плавающих духов и теней, походящих на небесные звезды, но упорядоченных в особой последовательности, олицетворяющей уходящее корнями в древность представление о земных октавах.
Ищущая душа королевы метнулась вниз, подобно падающему перу устремляясь навстречу духам. В самом раннем слое духи напоминали не звезды, а мумифицированных цыплят, с пустыми животами и глазницами, с неуклюже болтающимися ногами. Оставленные за плечами годы изъели их тленную плоть, сделали ее прозрачной. Еще присутствующие в них внутренности неспешно плавали, напоминая крупных светящихся рыб в прозрачной чаше. Рты таких духов-останков, бывали открыты по-рыбьи, причем казалось, что из этих навечно распахнутых зевов вот-вот вырвется и устремится к поверхности пузырь воздуха, к поверхности, которой самим останкам не суждено было достигнуть уже никогда. В этих самых верхних слоях обитали останки тех, кто ушел из жизни относительно недавно; в их фантомных гортанях еще сохранился прах, во время беседы вырывающийся клубочками морозного дыхания, последнего апострофа еще не полностью иссякшего сока жизни.
У души, отважившейся прибыть сюда, вид усопших нередко порождал страх. Королеве покойные несли умиротворение. Глядя на них, разверзших обсидиановые рты, она проникалась уверенностью, что нечто, существовавшее до поры, не уходит навечно в небытие, а длит свое существование по крайней мере до тех пор, пока пламя не поглотит всю планету. А потом… кто знает, что будет потом…
Для пришлой души здесь не было ничего, что послужило бы ей компасом. И тем не менее, направление существовало. Путеводным знаком был Вседержитель. Все здесь залегало пластами в соответствии с четким планом, как галька на морском берегу сама собой распределяется в соответствии со своими размерами. Распределенные в глуби земли в строгом порядке останки уходили в необозримые дали, за пределы Борлиена и Олдорандо, к далекому Сиборналу и даже к самым окраинам Геспагората, к полулегендарному Пеговину за морем Климента и к самим полюсам.
Корабль души, несомый призрачным ветром, в конце концов доставил ее к останкам ее матери, дикой Шаннаны, жены РантанОборала, правителя Матрассила. Останки матери королевы имели вид древней птичьей клетки, составленной из ребер и бедренных костей, которые излучали во тьме притягательное золотистое сияние, такое же, какое мы ощущаем, неожиданно наткнувшись на потрепанную книгу сказок, любимую с детства. Останки говорили с ней.
Останки-духи и тени были символами мучения и страдания. Знаменуя темную сторону жизни, они старались помнить только хорошее, происшедшее с ними за время существования в мире живых. С погребенными оставалось только добро; злоба, подлость и шлак оставались на приволье действия, участвовать до срока в коловращении бытия.
– Дорогая матушка, я пришла к тебе по велению сердца, узнать, по-прежнему ли ничто не нарушает твой покой.
Традиционное приветствие, принятое между ними.
– Моя дорогая дочь, здесь нет ничего, что могло бы потревожить меня. Тут по-прежнему царят покой и безмятежность, наше безоблачное бытие еще никогда не смущало ничего, что можно было бы счесть беспорядком. Свидания с тобой даруют окончательный мир моей покойной душе. Моя драгоценная и возлюбленная, как же мне не радоваться, ощущая рядом с собой столь великолепный росток, происшедший из моего недостойного лона? Твоя бабушка тоже здесь, она рядом и тоже рада узнать, что ты выбрала время навестить нас.
– Благодарю тебя, матушка, для меня нет большей радости, чем свидание с тобой.
Все это были слова, простые формулы, при помощи которых состязались с неумолимым током времени.
– О, не говори так, ведь у меня уже нет возможности искупить те небрежение и невнимание к тебе, которыми я зачастую грешила во время моей суетной жизни, когда недостаточно ласкала тебя и холила, ибо ты, сама добродетель и святость, заслуживала того вне всякого сомнения. У меня не хватало на тебя времени всякий раз, когда оказывалось, что очередное неотложное дело ждет меня, новая битва зовет и враг не дремлет. Лишь теперь становится понятно, что всю эту суету нельзя сравнить с подлинной радостью жизни, которая всегда была так близко, ведь ты росла на моих глазах…
– Матушка, ты была самой внимательной и нежной родительницей, это я никогда не была примерной дочерью. Я всегда была такой своевольной и непослушной…
– Своевольной! - воскликнул древний прах. - Нет, ты никогда не позволяла себе ничего, что могло бы обидеть меня. Теперь, пребывая в иной форме существования, я многое вижу иначе, могу отличать суету сует от воистину важного и значительного. Несколько пустячных проступков ничего не значат, мне стыдно за то, что в свое время я накричала за них на тебя. Как всякая живая женщина, я была глупа, мне не хватало ума смотреть глубоко - теперь же я знаю, что ты была моим самым драгоценным сокровищем. Жизнь не повернешь вспять, приходится жить со своими просчетами и неудачами - но здесь тем из нас, кто не оставил наверху живого побега, приходится горше прочих.
Усопшая еще долго распространялась в том же духе, и королева оставила попытки переубедить ее, а только с тихой улыбкой прислушивалась к ее прочувствованным речам, понимая, что матери, при жизни действительно чрезвычайно занятой собой и своими делами и уделявшей ей внимание лишь изредка, теперь нужно хоть как-то утешиться. Она с приятным удивлением обнаружила, что древние останки, сейчас всего лишь полуистлевшая груда костей, помнят события ее далекого детства, о которых сама она давным-давно позабыла. Плоть смертна, но память остается навсегда, замурова