Планомерное вторжение, глухая оборона, ответные атаки и контратаки. Постоянная смена обстоятельств воздействовала на людские умы, и без того склонные во всем видеть нечто противоположное истине и приукрашать действительность. Так, к тому времени, когда Второй армии Борлиена удалось вторгнуться в густо поросшие джунглями горы Рандонана, в глазах их военачальников разрозненные племена рандонанцев превратились в организованное, сплоченное и отлично управляемое воинство.
Однако сила, нанесшая поражение войску ТолрамКетинета, не имела никакого отношения ни к армии, ни вообще к чему-либо организованному и вооруженному. Лучшим испытанным способом защиты для племен оставалось поспешное бегство в джунгли, откуда так весело было по примеру других на разные лады завывать темными ночами и пугать бесчестных захватчиков. Во всем решив брать пример с других, рандонанцы взобрались на деревья и осыпали оттуда борлиенцев дождями дротиков и испражнений. Ни о каком планомерном военном сопротивлении не было и речи. За рандонанцев все сделали их родные джунгли.
В джунглях таилось множество болезней, к которым у борлиенцев не было врожденного иммунитета. Употребление в пищу плодов грозило мучительной дизентерией, в воде тишком поджидала свою жертву малярия, ночная сырость несла с собой лихорадку, а насекомые нещадно кусали и пили кровь или же откладывали яйца, из которых у человека под кожей вылуплялись личинки, питающиеся его мясом. Речь шла не о войне; речь шла о простом выживании в болотах и путанице лиан. Один за другим, а иногда и целыми батальонами, борлиенские солдаты исчезали в джунглях, а с ними - и амбиции короля ЯндолАнганола, так страстно уповающие на победу в Западной войне.
Король же, далекий от своей тающей в джунглях армии, изнывал от трудностей, почти столь же запутанных, как и заросли джунглей. Справиться с бумажной волокитой Панновала оказалось сложнее, нежели пробраться сквозь джунгли. С тех пор как королева королев покинула столицу Борлиена, минуло уже много недель, однако грамота с высочайшим разрешением на расторжение брака все еще не была получена из столицы Священной Империи.
Жара усиливалась, и Панновал ужесточал гонения на все племена анципиталов, проживающие на его территории, объявляя один за другим крестовые походы против расы нечестивцев. Спасаясь от неминуемой смерти, фагоры бежали на территорию Борлиена, что вызывало одновременно испуг и ненависть у основной массы подданных короля Орла, которые в душе люто ненавидели двурогих, усматривая в них источник всех бед.
Но мнение короля отличалось от молчаливого желания народа. В своей речи перед скритиной он объявил, что благожелательно примет беженцев и предоставит им для поселения земли в Косгатте, если беженцы согласятся пополнить бойцами его армию. Таким образом король намеревался малой ценой поднять дикую целину Косгатта, освобожденную им от тени ненавистного Дарвлиша, и одновременно локализовать пришельцев, поместив их подальше от коренного борлиенского населения.
Рука помощи, протянутая из Борлиена фагорам, в Панновале и Олдорандо мало кому пришлась по вкусу, и выдачу грамоты с разрешением снова отложили.
Но королю Орлу это не испортило настроения - он был доволен собой. Он достаточно настрадался, и его совесть была чиста.
Надев яркую куртку, он отправился повидаться с отцом. В сотый, тысячный раз он шел по извилистым коридорам дворца и спускался в подвал, стучал в толстые двери и, когда стражи-фагоры открывали ему, направлялся туда, где влачил свое жалкое существование его отец. Подвал показался ему еще более сырым, чем обычно. В первой из камер, бывшей мертвецкой и пыточной, король помедлил. Тьма обступала его со всех сторон. Звуки внешнего мира сюда почти не проникали.
– Отец! - позвал он и не узнал собственный голос.
Миновав вторую камеру, он оказался в третьей, куда снаружи сочился бледный свет. В камине тлело обугленное полено - все как всегда. Старик, как обычно завернутый в одеяло, сидел перед камином, свесив голову на грудь. Ничто не менялось в нем с годами. Все оставалось по-прежнему, и сейчас и всегда. Все, за исключением одного - король ВарпалАнганол был мертв.
Положив руку на плечо отца, король Орел немного постоял так молча. Перед смертью свергнутый монарх так исхудал, что стал походить на скелет.
Повернувшись, король ЯндолАнганол подошел к зарешеченному окошку под потолком и, подняв к нему голову, принялся смотреть на свет. Потом, не оборачиваясь, тихо окликнул отца еще раз. Но позади него ничто не шелохнулось - лысый череп с остатками волос остался недвижим. Тогда он позвал еще раз, громче. Тишина.
– Значит, ты и вправду умер? - спросил ЯндолАнганол, вложив в голос неизмеримое презрение. - Вот и новое предательство… Скажи же мне, Вседержитель, неужели после того, как я расстался с ней, моих страданий тебе было недостаточно?
Ни слова в ответ.
– Итак, ты покинул нас безвозвратно? Ушел навсегда, бросив меня на произвол судьбы, старый ты…
Бросившись к камину, он пинком выбил оттуда тлеющее полено, и по всей подземной темнице поплыл густой дым. Вне себя от ярости король ударил ногой стул с мертвецом. Тело его отца со стуком упало на каменный пол, да так и осталось там лежать.
Остановившись над бренными останками, король брезгливо их осмотрел, словно видел перед собой гада, вроде змеи, потом что-то в нем неожиданно изменилось, и он пал на колени - но не для молитвы, а для того чтобы обнять бездыханное тело и излить ему на грудь потоки слез и бессвязных извинений и упреков в том, что усопший когда-то сумел заставить мать отвернуться от сына, единолично завладев ее любовью, чему приводились десятки примеров, произносимых самым разным тоном, от ненавидящего шипения до бессильных рыданий, и так до тех пор, пока слова не иссякли на языке короля и он не замер, склонившись над телом и прильнув к нему в облаке уже неподвижного дыма.
Лежащий на полу обугленный чурбан сам собой погас от сырости. В конце концов, поднявшись, король с красными то ли от дыма, то ли от слез глазами покинул это мрачное место, торопливо взбежав вверх по лестнице, словно за ним гнались.
Одной из множества древностей дворца была и старая нянька, доживающая век в пристройке для слуг и почти не встающая с постели. В комнатах слуг ЯндолАнганол не бывал уже очень давно, наверное с той поры, как перестал считаться ребенком. Но дорогу туда он нашел без труда и, пройдя по нескольким узким коридорам, вскоре уже предстал перед старухой, которая при виде монарха в ужасе схватилась дрожащей рукой за изголовье кровати в жалкой попытке подняться и сесть. После нескольких тщетных попыток она угомонилась и, отбросив волосы с лица, широко открыла глаза и принялась смотреть на своего короля с идиотским выражением преданности.
– Твой любовник и повелитель умер, - ровным голосом проговорил король ЯндолАнганол. - Распорядись, чтобы его похоронили как подобает.
На следующий день в столице была объявлена неделя траура, и Первый Фагорский полк королевской гвардии промаршировал по улицам города с черными повязками над локтем.
Простой люд, в своей нищете изголодавшийся по любому зрелищу, быстро смекнул, что творится у короля на душе - если не в точности, то довольно верно. Слухи передавались из уст в уста, поскольку не было такой семьи, где не нашлось бы никого впрямую или, по крайней мере, косвенно, даже через вторые или третьи руки, связанного с дворцом. Не было такого, кто не знал бы никого знакомого с кем-то из дворцовой прислуги; а дворцовые слуги умели учуять перемену настроения короля, его радость и горе, в воздухе по особому распространяющемуся по залам электричеству. Люди с непокрытыми головами собирались на солнце в святом месте, где короля ВарпалАнганола с подобающей его величеству торжественностью должны были похоронить в соответствующей земляной октаве.
Отпевание совершалось под руководством самого архиепископа Дома Страждущих, БранцаБагината. Члены скритины тоже были здесь. По такому случаю для них сколотили деревянные трибуны, обшитые флагами дома Анганолов. Суровость на лицах господ депутатов происходила не от печали по усопшему монарху, а по преимуществу от неодобрения действий монарха живого; тем не менее, несмотря на все свое несогласие, они все же не посмели не прийти на похороны, страшась последствий. Со многими членами скритины пришли и жены, на что была своя причина.
Стоящий на краю разверстой могилы король ЯндолАнганол казался одиноким и всеми покинутым. Время от времени он бросал короткие острые взгляды по сторонам, словно все еще надеялся кого-то разглядеть в толпе, быть может РобайдайАнганола. Взгляд короля заметался по лицам еще стремительней, когда тело его отца, завернутое в золотую ткань, со всеми предосторожностями опустили в предназначенное ему углубление в теле земли. За исключением взгляда, ничто не изменилось в выражении лица Орла. Обладатели направленных на него тысяч глаз в точности знали, что может ожидать усопшего внизу, в мире теней и духов, где тяготы верхнего, светлого и материального, мира больше ничего не значат. Когда-нибудь и они уйдут вот так же, хотя при этом и не будут присутствовать двенадцать придворных фрейлин, бросающих букеты на их недвижимые останки, как сейчас.
Архиепископ БранцаБагинат закрыл глаза и начал отпевание.
– Неудержимый ток лет уносит нас все дальше и дальше от мига появления на свет, с каждым шагом приближая к последней октаве. Как в небесах наших сияют два светила, большее и меньшее, так и существование каждого творения божьего имеет две составляющих, жизнь и смерть, одна из них меньшая, а другая большая. Сегодня великий король ушел от нас, вступив в великую фазу существования. Он был мудрым человеком и знал, что любому свету в конце концов суждено кануть во тьму…
Сочный бас архиепископа заглушил последние шепотки, а толпа с жадным любопытством, точно бродячие вездесущие псы, поводящие носами в сторону ямы в земле, чуть подавалась вперед, к могиле, туда, куда с первыми же словами БранцаБагината упали первые пригоршни земли.