– С собаками разберись, – приказал Фомин.
– Слушаюсь.
Доктор скрылся в густеющих сумерках. Вернулся он через несколько минут.
– Я в мясо заправил лошадиную дозу транквилизатора. Собачки или впадут в состояние расслабленной эйфории, или, скорее всего, просто уснут.
Операция была детально спланирована, каждый играл свою роль. Двое бойцов зашли в заднюю, неосвещенную часть участка, перемахнули через забор и затаились по углам дома рядом с крыльцом. Неожиданно перед воротами некто в сильной нетрезвости заорал песню: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!»
Язык у него заплетался, но он упорно продолжал солировать, а потом заорал:
– Эй, в доме, кто там есть! Выходи, бухнем за здоровье товарища Сталина. Или ты отказываешься выпить за здоровье товарища Сталина? – От удара ногой ворота содрогнулись. – Чего засухарился, в портки наложил? Эй, засранец!
В соседних домах в окнах зажегся свет, но на улицу никто не выходил, зная, кому принадлежит соседняя дача – влезать в непонятное толковище себе дороже. В окно полетел камень, раздался звон разбитого стекла.
Один из охранников не выдержал и вышел на крыльцо.
– Ну, ты, пьянь, заткнись и вали отсюда, а то стрелять начну. Считаю до трех.
Но до трех досчитать он не успел – из-за угла выскользнула тень, и страж, получив удар рукояткой пистолета по загривку, медленно осел. Поперек крыльца спал огромный пес и лишь подергивал ушами во сне. Второй охранник находился в боковой комнате и с аппетитом уплетал селедочку под водочку. Так он и упал со стула, держа вилку в руках. Стражей быстро упаковали и уложили поперек лежака. Чтоб не упали. Приказ был никого не убивать и лучше не калечить. Охрану отработали быстро и без шума.
Появился Фомин, оставив одного из бойцов на улице. В нижнем холле никого не оказалось. На второй этаж вела деревянная лестница.
– Оставайтесь пока здесь. Без повода не вмешивайтесь. Сам разберусь.
Он мягким шагом пантеры поднялся на второй этаж и приоткрыл дверь. Она даже не скрипнула. Полковник сидел за столом и перебирал какие-то бумаги. Внезапно ему в затылок уперся ствол. Что это именно ствол, а не какая-нибудь железяка, полковник ничуть не сомневался. Чья-то рука сдернула лежащий на столе его пистолет в кобуре.
– Не суетись, бесполезно, – раздался спокойный голос.
На удивление, ни один мускул на лице полковника не дрогнул.
– Если вы пришли грабить, то не туда попали. Сундуков с золотом и алмазами у меня тут нет.
«Отменная выдержка, – уважительно подумал Фомин. – Иначе не занимал бы эту должность».
– Вы на фронте были, полковник?
– Да, до сорок третьего года, начиная с погранзаставы на границе с Польшей. – Все это было сказано спокойным голосом, без тени волнения. – В сорок третьем ранили и после госпиталя назначили сюда. А вам что надо?
– А я в разведке всю войну провоевал и пристрелю вас не задумываясь, если не договоримся. Рука не дрогнет. А нас будет очень сложно потом задержать. Уж поверьте.
Фомин прекрасно знал, чем занимались энкавэдэшники на фронте, а этот был ранен и, значит, не отсиживался в глубоком тылу в поисках врагов народа.
– О чем будем договариваться? – спросил полковник.
Фомин демонстративно сунул пистолет в кобуру и сел напротив начальника НКВД в разлапистое кресло.
– А вот о чем. У меня есть фронтовой товарищ капитан Комов. Ныне он служит в московском ГУББ. У нас произошла серия терактов, и он приехал в Одессу, чтобы установить главаря. И установил, но ему пришлось задействовать гражданина Евсюкова, вашего второго секретаря горкома партии. Главный террорист оказался его сыном. Чтобы эта информация не ушла в Москву, он, Евсюков, при помощи своего какого-то друга из милиции арестовал Комова, думаю, что для последующей ликвидации. Умрет где-нибудь невзначай.
Глаза полковника все больше загорались профессиональным интересом. А Фомин продолжил:
– И это не мудрено. Евсюков регулярно посещает один подпольный бордель вопреки Моральному кодексу строителя коммунизма и получает там долю от прибылей. И думаю, что не он один такой. Нам нужно, чтобы вы помогли освободить Комова из СИЗО, и на этом расстанемся. Официальный путь вызволения Комова нас не устраивает по понятным вам причинам. Звоните, освобождайте, вам не посмеют перечить. Криминальные игры ваших чиновников нас мало интересуют, – сами этим занимайтесь. Я вам все исходные данные дал. Нужные сведения мы получили, а нам необходимо в полном составе быстренько покинуть Одессу. Действуйте, полковник!
Фомин застыл в ожидании, на лбу у него выступили капельки пота. Ему очень не хотелось убивать полковника-фронтовика, кем бы он сейчас ни являлся.
Полковник думал недолго: «Офицер ГУББ, непонятны причины ареста, а в случае чего он сам попадет под удар. Жаловаться никто не рискнет – это очевидно. Нехай гуляет».
– У вас удостоверение при себе? – спросил полковник. Он не сомневался, кто к нему пришел.
Фомин в знак согласия кивнул и показал корочки.
Полковник вынул записную книжку, взял телефонную трубку и набрал необходимый номер. Итог разговора был положительный. Комова должны были освободить через полчаса после заполнения соответствующих документов с формулировкой: «Для передачи сотрудникам ГУББ».
– Я вас для порядка свяжу, полковник, и рот заклею. Насморка, надеюсь, нет? Полежите немного на диванчике – утром вас освободят, мы побеспокоимся.
Бойцы покинули полковничью дачу, забрались в фургон, и Фомин приказал водителю ехать к СИЗО.
«Грамотно работают ребята, – оценил полковник действия губарей, лежа связанным на диване. – Мне бы таких».
Комова, заведя в помещение следственного изолятора, обвинили в нападении на партийного деятеля, слегка попинали для порядка и, сняв наручники, поместили в одиночную камеру. На фронте он попадал в разные передряги, порой смертельно опасные, поэтому объективно оценивал свое положение.
«С Фоминым я здорово придумал – независимым вторым номером пустил. Поэтому шансы отсюда выбраться есть. Фома что-нибудь предпримет. Самому мне отсюда не выкарабкаться однозначно, Фомин в одиночку тоже не поможет. А если не в одиночку? Он наверняка свяжется с Волошиным. Волошин – прагматик, законник, но в критических ситуациях принимает неожиданные решения, идущие вразрез с устоявшимися правилами и понятиями. Будем ждать».
Никто его не беспокоил, не вызывал на допросы.
«О чем они меня будут спрашивать? – размышлял он. – Если хотят закатать в ГУЛАГ, то нужно сфабриковать улики, подставить свидетелей, а чтобы сшить крепкое дело, такое впопыхах не сделаешь, нужно время. Мою ликвидацию тоже нужно качественно обставить. По-видимому, сидят и просчитывают варианты».
Чтобы отвлечься от досужих мыслей, Комов начал думать о Лауре.
«Чу́дная женщина! Такие мне еще не попадались. Встретимся ли мы с ней еще? А хотелось бы…»
С мыслями о Лауре он улегся на шконку и уснул. Когда он проснулся, в зарешеченном окошке под потолком подмигивали звезды. Спать больше не хотелось, и он промыкался до утра, пока ему не принесли еду: в алюминиевой миске пшенную кашу без масла и жидкий чай в кружке.
Фомин с аппетитом поглотил предложенную пищу, сходил на парашу и вновь улегся на шконку. Будем ждать.
Прошел день, наступила очередная ночь.
Неожиданно клацнул засов, и в камеру вошел лейтенант милиции, которого сопровождал сержант.
– На выход с вещами, – произнес лейтенант стандартную фразу.
Какие еще вещи?! Комов криво усмехнулся. На сей раз обошлось без наручников. Чу́дно!
Его завели в какой-то кабинет, мужчина в штатском подсунул ему отпечатанный лист и заставил поставить подпись. Комов прочитал, под чем ему предлагают расписаться, и понял, что его освобождают. Еще чуднее!
На выходе его встретил Фомин в форме, при оружии, и мотнул головой, мол, пошли, чего застыл как статуя. Они неспешно зашагали вдоль улицы.
– Там за поворотом стоит хлебовозка. Ныряй внутрь, и вперед, – сказал Фомин.
Комов даже не пытался просчитать, что затеяли его коллеги, а нырнул в открытую дверцу фургона, и машина рванула, как спринтер с низкого старта.
Вскоре в зеркале заднего вида Фомин увидел мотоцикл с коляской, неумолимо преследующий их машину.
«Решили отследить? Это мы предусмотрели».
Внезапно из боковой улицы выехал трактор с прицепом и полностью перегородил проезжую часть. Фургон успел проехать, а мотоциклист, не успевший затормозить, врезался в прицеп.
Тракторист выскочил из кабины и запрыгнул в остановившийся фургон.
Больше никто их не преследовал, поэтому грузовик без приключений доехал до нужного пирса. Фомин расплатился с водителем, и вся команда направилась к зафрахтованному катеру, освещенному бортовыми огнями. Капитан, покинувший рубку, напрягся, увидев подошедших к нему двух офицеров с эмблемами ГУББ, но, протерев глаза спросонья, узнал Фомина и расслабился.
– Ты прямо легок на помине, да еще в форме. А мы уж утром собирались отчаливать по своим делам.
– Через Евпаторию?
– Как договорились. Деньги покажи…
Фомин вынул из кармана пачку купюр, потряс ими перед носом капитана и сунул обратно.
– Годится, – сказал капитан и дал команду запускать мотор.
– Откуда у тебя столько денег? – спросил Комов, когда они отошли в сторону.
– Волошин с ребятами дослал.
– Своевременно, – Алексей усмехнулся. – А то мне при освобождении деньги не вернули. Ну да ладно, хрен с ними крохоборами. Расскажи, как ты тут без меня жил. Очень любопытно.
Вскоре катер с командой Фомина устремился в открытое море, оставляя бурун в кильватере. Комов чувствовал себя пассажиром.
«Он правит в открытое море, где с бурей не справиться нам…» – неожиданно запел один из бойцов голосом солиста, выступавшего возле дачи полковника. Судьба совершила очередной крутой поворот и устремилась в неизвестность.
Часть втораяВ погоне за Табаком
Не следует возмущаться симптомами, если опасаешься – и не без оснований – выступать против самих явлений.