пока он не успел переключиться с профессионального настроя.
Сердце болело за него, а все тело ныло от желания коснуться его, но я сдержалась.
– Это было ужасно, – сказал Джереми, пощипывая переносицу. – Сперва он начал оправдываться, а потом стал агрессивным. Я несколько часов повторял одно и то же, снова и снова, но это было все равно что говорить со стеной. Он все порывался уйти, пока я не сказал, что заканчиваю с баскетболом.
Я ахнула, и он скорбно улыбнулся.
– Это его заткнуло.
– Ты уходишь?
– Пока нет. Хочу доиграть этот год, последний, только для себя.
– Это замечательно, – тихо сказала я. – Просто замечательно для тебя, Джереми.
– А потом все завертелось. Все мои эмоции вылились наружу – я сказал о том, как его пьянство влияет на нас с мамой. И мне кажется, в этот раз он действительно меня услышал. – Джереми закусил губу. – Посмотрим, наверное. Поживем – увидим.
Я подтянула ногу в кресло, подперев коленом подбородок.
– Я очень тобой горжусь. На это потребовалось немало отваги.
– Я бы не справился без тебя, Анна.
– Что? Почему?
Джереми взял мою вялую руку в свои, провел пальцами по линиям на ладони.
– Что-то, что произошло между нами этим летом, подтолкнуло меня. Или как минимум заставило задуматься о будущем и пробудило желание его изменить.
Я отдернула руку настолько резко, что он удивился.
– Джереми, не надо, – предупредила я.
– Анна, я люблю тебя, – просто сказал он.
– Нет.
– Нет?
– Ты меня не любишь, – сказала я как можно спокойнее. – Ты любишь мысль обо мне. Идею влюбиться в девчонку, с которой ты вместе рос, которая на твоих глазах училась кататься на велике. В девчонку, которая почти всегда была эмоционально недоступна, в отличие от тех, с кем все было легко и просто. В девчонку, которую любят твои родители. В девчонку, которая легко подходит твоей жизни. И это не я.
Его глаза расширились, а губы сжались.
– Почему ты так сопротивляешься, Анна?
– Допустим, мы остаемся вместе. Допустим, мы расскажем обо всем нашим семьям, и они будут вне себя от радости, что породнятся. Мы будем учиться в городском колледже. И жить вместе. На последнем курсе ты пойдешь на стажировку, которая потом превратится в постоянную работу. Я буду до смешного несчастна, потому что так и не найду себя. Я просто останусь в часе езды от шаблонных домов и людей. Я начну ненавидеть тебя, твою карьеру и наших детей, которые все время орут. Мы отдалимся друг от друга, но останемся вместе ради детей, а потом пройдет двадцать лет, и вот мы, среднего возраста и с лишним весом, будем начинать все сначала.
– Значит, ты думала об этом?
– Так и пойдет наша жизнь, и я не хочу в этом участвовать.
– Кто сказал, что так и пойдет наша жизнь?
– Хорошо, давай так: что, если ты встретишь кого-нибудь на вечеринке в следующем году? Что, если ты начнешь ненавидеть меня за то, что я испортила тебе студенческие годы? Что, если отношения со мной не дадут тебе творить дичь? Бухать без меры и спать с кем попало.
Джереми рассмеялся.
– Я последние три года валял дурака абсолютно трезвым. И не собираюсь уходить в запои после всей этой фигни с моим папой. Ты хоть пытаешься включать логику и рассудок? Или просто ищешь отмазки, потому что тебе страшно?
– Твои слова про логику доказывают лишь то, что тут и правда все логично. Ты просто не считаешь это обоснованным, потому что хочешь другого. – Я в раздражении обхватила голову руками. – Это бесполезно. У тебя найдутся возражения на все, что я скажу.
– Обычно так и есть. Так работают разговоры, Анна.
– Это не разговор. Это конец.
Он уставился на меня.
– Джереми, я не знаю, как это сказать, так что просто скажу. Моя жизнь будет чем-то гораздо бо́льшим. Мне недостаточно просто быть девчонкой, которая запала в школе на капитана баскетбольной команды и отказалась от будущего, чтобы выйти замуж и остаться в родном городе. Я хочу большего.
Он засмеялся.
– Я ни о чем таком тебя не прошу.
– Но…
– Более того, я бы никогда не попросил тебя бросить любое твое занятие. Я хочу быть частью этого процесса, помогать тебе с решениями, как ты помогаешь мне.
– Разве ты не видишь, что это – следующий шаг во всем этом? А дальше, после него?
– Не вижу.
– Черт, Джереми, посмотри на своего папу. У него есть все, о чем можно мечтать, но ему все равно надо прикладываться к бутылке, пока ноги не перестанут держать.
Я поняла, что сделала ему больно. Видеть такое выражение на его лице – все равно что саму себя ударить в живот.
Джереми грустно улыбнулся.
– Я люблю тебя, Анна Райт. Я хочу быть с тобой дольше, все это лето и все будущее. Я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Я вижу это так же ясно, как и то, насколько ты напугана.
Я пожевала щеку.
– Мне это не нужно, Джереми. То, что ты видишь, – это отвержение, а не сомнение. Пусть я не знаю, где буду через год, и мне чертовски страшно думать о том, что будет после, но я хочу покончить с нашим романом, здесь и сейчас, в конце лета, как мы и договаривались.
– Я на это не соглашался.
Джереми встал, хватаясь за спинку стула. Мышцы его спины – которые я могла различить с закрытыми глазами – были напряжены, как у кошки. Он умоляюще смотрел на меня.
– Такова жизнь, Анна, – воскликнул он. – Это не какой-то большой и дерзкий эксперимент. Суть в людях, с которыми ты рядом и которых ты ценишь. Ты можешь говорить, что хочешь измениться, но, по правде говоря, если ты не будешь двигаться вперед, я ничего не смогу в тебе исправить.
Я ударила ладонями по столешнице, заставляя его подпрыгнуть.
– Я не хочу, чтобы ты, черт возьми, исправлял меня, Джереми!
– Ну необязательно же все должно быть так сложно, – выдохнул он, как будто сдуваясь. – Все может продолжаться как раньше. С одной только разницей: я буду провожать тебя на уроки и иногда целовать на лестнице. И все, это первый шаг, а не большое и страшное будущее, которое ты уже для нас нарисовала.
Он выпрямился, наблюдая, как я размышляю над его словами.
– И ты будешь ходить на мои матчи.
– Я уже хожу на твои матчи, – тихо призналась я.
– Потому что иногда это единственное развлечение в пятницу вечером или тебя туда затаскивают наши родители. Я говорю о том, чтобы ты смотрела на меня и чтобы люди знали, что поэтому ты пришла. Чтобы они знали о нас.
Он уже был готов порвать в клочья очередную мою отговорку, а я не могла этого допустить.
Я зажала рот ладонями, сдерживая все эмоции, покачала головой, а потом из глаз хлынули слезы.
– Прости, – чуть не задохнулась я. – Я не могу.
Лицо Джереми исказилось от раздражения, и он вышел, даже не взглянув на меня.
14Осень
– Думаешь, стоит позвонить в дверь? – спросила я, уже жалея, что позволила Джесс уговорить меня на топик с длинным рукавом.
Я потянула его вниз, пытаясь прикрыть еще хоть пару сантиметров живота, и Джесс шлепнула меня по руке.
– Прекращай дергаться! Ты так хорошо выглядишь в синем, что я даже завидую.
Она закинула в рот жвачку и засунула обертку в голенище сапога.
Джесс – человек, у которого сумочка, комната и машина были вечно забиты всякими бумажками. Это сводило меня с ума, и обычно именно я срывалась и начинала наводить порядок.
Она приникла к полупрозрачному стеклу на двери, пытаясь заглянуть в дом.
– Как ты обычно приходила сюда летом? Просто заваливалась, как к себе домой? Проходила прямо к его матери-красотке и начинала меня расхваливать?
Я закатила глаза.
– Обычно я прокрадывалась к домику у бассейна на заднем дворе, – я показала на живую изгородь за домом.
– Ну, так мы точно не будем делать, – решила Джесс, оглаживая юбку. – Мы с природой в последнее время плохо совместимы.
– Я бы не назвала «природой» сад с дорогим ландшафтным дизайном, Джесс.
– У меня до сих пор шрамы от летней возни в саду, так что пойдем как нормальные люди.
Она потянулась к ручке двери, но та открылась раньше, чем Джесс успела коснулась медного шарика.
– Привет, – сказал Джереми, распахивая перед нами дверь. – Вы все-таки пришли.
Он взглянул на Джесс, кивнул ей, а потом окинул взглядом меня и мой наряд и задержался на открытой коже, да так, что я потеряла дар речи.
Джесс лопнула пузырь жвачки, коротко взглянула на нас двоих и обеими руками пригладила волосы назад.
– Спасибо за приглашение, Джереми, – сказала она, вильнув бедрами. – Хотя, вообще-то, нам стоит благодарить Кори, потому что фактически ты нас не приглашал, но раз уж это твой дом, я решила быть вежливой. Кстати, твоя мама дома?
Он поднял бровь.
– Вопросы по урокам?
– Урокам, как пользоваться моей задницей, – прошептала она одними губами, но так, чтобы я услышала.
Я тихонько двинула ее локтем в ребра.
– Они с отцом вместе уехали на выходные, – объяснил Джереми. – Отсюда желание Кори закатить вечеринку в моем доме, который я потом задолбаюсь убирать.
– О, точно, – ответила Джесс нейтральным тоном. – День рождения заранее. Ну, мы не принесли ничего, кроме самих себя, так что, наверное, можешь сказать нам спасибо?
Он открыл дверь чуть шире, чтобы мы могли пройти, и Джесс проскользнула мимо него.
– Пойду выпью, – заявила она, и ее сапоги на шпильках процокали по коридору навстречу громкой музыке. – Ого, – беззвучно сказала она за спиной Джереми, округляя глаза и жестом показывая на интерьер дома.
Высокие свежеокрашенные потолки были холоднобелого цвета, а люстры с лампочками Эдисона придавали им интересный оттенок. Ступени двойной лестницы, на которой мы с Кори и Джереми как-то устроили гонки шагающих пружинок, были окрашены темной, почти черной краской, их обрамляли железные перила.
Джереми шел рядом со мной, когда я свернула в одну из боковых комнат. Я остановилась у стены с фотографиями. Они висели в дорогих рамках – стекла было больше, чем самого фото, и все в одном стиле – такого у нас дома никогда не было.