Я давила кнопку «вверх», пока дисплей с подсветкой не показал двадцать три, а потом вернулась к игре в классики через вырубившихся гостей вечеринки.
Оказавшись в безопасной кухне, я включила тусклый свет под шкафчиками, давая глазам привыкнуть. Храп Кори доносился с первого этажа, и я хихикнула, представив, какое похмелье будет у него завтра, раз он даже не смог подняться наверх, в свою спальню.
Отработанными привычными движениями, стараясь не звякать стеклом по граниту, я ловко выставила на стойку свою огромную кружку, большую ложку, выбранную наугад пачку хлопьев и пакет с молоком.
– Который час?
Я подпрыгнула, высыпав целую пирамиду «Синамон Тост Кранч» и щедро плеснув молока на стойку, а полусонный Джереми Блейк закрыл раздвижную дверь.
– Где-то начало пятого, – ответила я, вытирая пролитое.
Я бросила тряпку в раковину и влезла на один из барных стульев. В моем доме, как и в любом другом по соседству, были барная стойка, кухонный стол и стол в столовой, который с избытком накрывали для семейных ужинов – раз в год в лучшем случае. Я почти всегда ела одна, пристроившись за стойкой или в своей комнате. Но периодически у моих родителей, Кори и меня совпадало расписание, и мы все собирались за столом. Джереми регулярно участвовал в этих сборищах.
Он был почти таким же привычным зрелищем в доме, как и Джесс. Когда мы были младше, мы вместе играли и катались на велосипедах, завязывая полотенца на шее, как плащи у супергероев. Мы прекратили это дело, когда мое полотенце попало в колесо, и я жестко разбила колени, встретившись с тротуаром. От вида крови у меня закружилась голова, и Джереми отвез меня домой, посадив на руль, управляя одной рукой, а второй держа меня за талию.
Когда парни перешли в старшие классы, все изменилось.
Пока росли, мы всегда чувствовали себя родней – конечно же, соперничали и спорили, – но в тот год стали чужими друг другу. Стена между моей комнатой и комнатой Кори еще никогда не была такой прочной. Видимо, они хотели вести себя как взрослые, поэтому вместо того чтобы тусоваться с Джесс и со мной, они привлекали внимание девчонок своего возраста – а то и постарше. Так что, пока мы сидели в моей комнате, читая бесконечные журналы и полируя ногти, они занимались своими делами.
– Что у тебя за хлопья?
Он зевнул и потянулся, открывая загорелый живот, который оказался сантиметрах в двадцати от моего лица. Я отвела глаза, чуть сглотнула и уставилась на коробку.
– Ты что, сам читать не умеешь? – спросила я, постучав по ярким буквам.
Джереми засмеялся, стряхивая остатки сна.
– Кажется, я еще не проснулся до конца, – сказал он, проходя к буфету.
Я сжалилась над ним, взяла чистую миску и ложку и выставила их на край стойки. Он взял несколько коробок разом, не торопясь прочитал описание и поставил на место те, которые ему не понравились.
– Отец против вкусных хлопьев в доме, – объяснил он, повторяя процесс. – Слишком много сахара.
Я поболтала ложкой, зачерпывая самые разбухшие кусочки.
– Ну, будем честны: с восьмого класса он заделал мне уже шесть дырок в зубах. Думаю, мы подбираемся к моменту, когда у меня во рту пломб будет больше, чем зубов.
Он выбрал «Ризес Паффс» и «Кэп-н-Кранч» и провел пальцами по верхушкам коробок.
– Это странно: столько людей рассказывают, как папа залезал руками к ним в рот.
– Не могу сказать, что я тоже в восторге.
Он взял кухонные ножницы из ящика, вскрыл упаковку по линии разреза и стал насыпать хлопья, а я смотрела, как легко и уверенно он двигается.
Отчасти потому, что он столько лет провел здесь. Но, по правде, Джереми умел чувствовать себя как дома где угодно, и у него все получалось легко и просто. Как в тот раз, когда он ездил с нами на каникулы к бабушке и дедушке в Делавэр. В конечном итоге они больше расстраивались из-за его отъезда, а не моего.
Джереми и Кори светились уверенностью в себе, быстро и легко сделавшись спортсменами. Они оба были экстравертами, которые всегда рады побыть в свете софитов и повыделываться, а я по своей воле сдавала назад и наблюдала за ними со стороны.
Вообще, ярче всего разницу между нами показывал этот вечер, когда они веселились с кучей людей, а я забилась в спальню одна.
И самое худшее – Джесс не взяла трубку, когда я звонила.
Джереми насыпал себе в миску приличную порцию обоих видов хлопьев.
– Э… я знаю, у тебя мало опыта, но обычно едят какие-то одни за раз.
Я искоса посмотрела на него, а он отмахнулся.
– Лучше сделаю свою смесь, чем брать ту, с единорогом-котом.
– Сначала попробуй «Котоединорога», а потом критикуй. Они довольно вкусные.
– И «мяугические», как написано?
Я кивнула.
– Это специальная серия от «Келлог». У них были хлопья просто с единорогом, тоже ничего, но, видимо, маркетологи решили расширить серию. Вроде бы они нормальные, по крайней мере, отзывы на «Амазоне» хорошие. И они забавные.
Джереми с интересом наблюдал за мной, и я запнулась, пытаясь понять, не смеется ли он.
– Твое здоровье, Анна, – сказал он, и веселая улыбка сменила сонную.
Он протянул ложку, и я неохотно звякнула об нее своей.
– Значит, вместо того чтобы участвовать в распутных вечеринках старшеклассников, ты, как обычно, сидишь одна в комнате и смотришь телевизор?
В его тоне слышалось любопытство, а не осуждение.
– На самом деле кино, – призналась я.
– Какое?
– «Разрушитель».
– Знаешь, сейчас есть стриминговые сервисы, на которых ты можешь посмотреть фильм целиком, без перерывов на рекламу, – подколол меня Джереми, насыпая себе еще «Ризес Паффс», чтобы сбалансировать вкус.
– Там слишком много фильмов, долго выбирать, к тому же я люблю классику, которую за меня выбирает TNT.
– Ты считаешь «классикой» плохие боевики из девяностых?
– Типа того, да. – Я подергала завязки свитшота, не в силах сдержать искреннюю улыбку. – По крайней мере, для меня это так.
– А я-то думал, что в твоей семье ты самая разумная.
Джереми шутил, но все равно был прав.
Кори был взбалмошным веселым парнем семьи Райт, с которым все хотели дружить. У него редко не бывало планов на субботние вечера, и вокруг него вечно вились девчонки, имена которых я не смогла бы вспомнить, даже если бы постаралась.
На его фоне я была скучной. Из тех, кто заканчивает список для чтения на лето за месяц до срока, кто никогда не попадает в неприятности, – та, мимо которой пролетает жизнь. Отстойное клише из старшей школы.
Я помешала ложкой сладкое молоко.
– Эй, попробуй, – сказал Джереми, резко возвращая меня в настоящее.
Его миска выглядела как арт-проект, в котором наделали ошибок. Молоко стало коричневым, и в нем плавали странные желтые кусочки.
– Это отвратительно.
Я кашлянула и быстро заела это зрелище своей нормальной смесью из одного вида хлопьев.
Он пожал плечами:
– Мне нравится.
Воцарилось неловкое молчание. Внезапно мне стало стыдно, что я так резко веду себя с ним, но, судя по всему, Джереми это не задевало. Может, он такой меня и видел: колкая мелкая критиканка, которая иногда оказывалась с ним в одной комнате и отнимала ценные воздух и пространство. Или он считал ниже своего достоинства обращать внимание на те мелочи, которыми я занималась. А может, он вообще не думал обо мне.
Невротичность была моей самой доверенной подругой, не считая Джесс.
– Кори сказал, ты работаешь репетитором и собираешься летом еще раз пройти академический оценочный тест.
Я кивнула в ответ.
– Я просто люблю школу, – сказала я с некоторым сарказмом.
– Ты что, учителем хочешь быть?
– Не особо.
Я выпила остатки молока; направление, которое принял разговор, было отвратительным. В последнее время при каждом разговоре с кем угодно мне в разных формах задавали этот вопрос, и я начала его ненавидеть. Я ответила спокойно только потому, что это был Джереми.
– Я люблю учиться, а репетиторство приносит больше денег, чем ресторан прошлым летом. Но я понятия не имею, что мне делать со своей жизнью.
Джереми поднял бровь.
– Что, даже в целом?
– Не все получат стипендию за баскетбол.
Он перебрался на стул рядом со мной.
– Кажется, я ее еще не получил.
– Даже если не будет стипендии, тебя все равно ждут в команде. Тебя готовили к этому чуть ли не с рождения.
Джереми скорчил гримасу, оттолкнув миску, и я поняла, что наступила на больную мозоль.
Я сменила тему разговора. У нас с Джереми была куча общих воспоминаний, некоторые из них прятались в фотоальбомах, но сейчас общение стало поверхностным. Проживем недалеко друг от друга еще с год или около того, а потом он уедет играть в баскетбол в какой-нибудь известный университет. И может быть, потом мы столкнемся, когда жизнь занесет нас домой.
Мы не делились друг с другом своими «надеждами, мечтами и глубинными страхами», и было бы странно лезть в его дела.
Но по какой-то причине я хотела это изменить.
Можно было назвать это неудовлетворенностью собственной жизнью или любопытством, вызванным усталостью, но внезапно я поняла, что изучаю Джереми.
Сейчас он сидел, погруженный в свои мысли. Склонил голову чуть влево, опираясь лбом на кончики пальцев, а пальцы правой руки рисовали круги на бицепсе левой. Жилы вздувались с каждым движением, и я с удивлением подавила в себе желание коснуться его кожи.
Он изменился с тех пор, как я в последний раз рассматривала его. А может, это я была слепой и никогда особо не вглядывалась. Его присутствие было постоянным – идеальное дополнение к нашей семье и нашему кругу общения, и вообще было ощущение, что он все время рядом.
Джереми неплохо учился в школе, но в основном был известен своими успехами в спорте: в прошлом году он вывел нашу сборную в финал штата, где мы все наблюдали за их сокрушительным поражением от гораздо лучшей команды. Джереми набрал рекордные семьдесят очков и привлек внимание бесчисленных агентов от колледжей.