– В этом случае я с большей вероятностью поверил бы в ту историю, которую ты сейчас рассказываешь.
Значит… подача заявления просто обеспечивает защиту в случае, если позже произойдет какая-то фигня, – он понимает, насколько это никудышная логика?
– Я не заявила, поскольку была уверена, что вы все перевернете и сделаете меня виноватой. Собственно, это вы сейчас и де- лаете.
– Послушай, я не говорю, что ты виновата, но твой парень набросился на пацана, который в два раза меньше него, безо всякой причины…
– Люк не мой парень. Мой парень – Дэнни, который только что дал показания.
Он приподнимает бровь.
– Значит, твой парень ничего не сделал, а его друг начал драку?
Звучит не очень. Действительно не очень. Если инцидент с велосипедом был таким ужасным, каким я его описала… стоило ожидать, что мой парень захочет отомстить. А он не захотел.
– У Дэнни отец пастор. Он… не такой.
– Ладно, – говорит он так, как будто снова не верит. – Получается, Люк набросился на этого парня безо всяких причин и, судя по всему, угрожал его утопить, поэтому ты вдруг кричишь об изнасиловании…
– Я никогда не «кричала об изнасиловании», – шиплю я сквозь зубы. Кричать об изнасиловании. Ведь никого не обвиняют, что он «кричит о нападении» или «кричит об ограблении». Нет, только об изнасиловании. Только о фигне, которая случается с беззащитными девчонками-подростками и одинокими женщинами. – Как я и сказала, он стащил меня с велосипеда и порвал рубашку. Если вы мне не верите, миссис Аллен сможет подтвердить, как она вытаскивала пинцетом остатки щебня и стекла из моего лица. – Я указываю на оставшиеся ссадины на левом боку и еле заметный синяк на скуле.
Он вздыхает.
– Так ты хочешь выдвинуть обвинения против этого пацана? Того, кто схватил тебя?
– Я не буду, если он не будет, – отвечаю я.
Ему не нравится этот ответ. Он постукивает ручкой по столу, уставившись на меня.
– Ты знаешь, твой парень… Дэнни, кажется? Он вне подозрений. Все свидетели подтвердили, что он не участвовал, а другой парень, Люк… Он, похоже, довольно жестокий малый. У него уже были приводы, и он не в первый раз совершил такое. Он не из тех, кого стоит защищать.
О нет, он как раз из тех.
Я пожимаю плечами.
– Я просто хочу побыстрее покончить с этим.
Дэнни не терпится уйти, но я отказываюсь, и мы остаемся в холле, пока не освободят Люка. Он идет по коридору и замедляет шаг, когда понимает, что мы его ждем. Он как я – каждый гребаный раз совершенно уверен, что его все бросят.
– Спасибо, – говорит он.
– Всегда пожалуйста, – отвечает Дэнни. – Ты член семьи.
Но Люк обращался не к нему.
Спустя всего неделю парни уезжают в футбольный лагерь. Каким бы долгим ни казалось лето, заканчивается оно слишком быстро. Мы провожаем их до машины, и Дэнни прижимается губами к моему лбу.
– Позвоню, как доберусь до колледжа, – говорит он.
Люк жмет пастору руку и обнимает Донну, прежде чем повернуться ко мне.
Я изучаю его лицо – темные глаза, полные губы, небритый подбородок. Только через несколько секунд я понимаю, что беззастенчиво пялюсь на него.
Я пытаюсь придумать способ задержать его, потому что не знаю, вернется ли он когда-нибудь, и вижу в его глазах те же мысли. Подозреваю, он и раньше об этом думал, но мои мысли были слишком заняты предположениями, что он делал так из низких побуждений.
– Увидимся, Джулиет, – говорит он тихо.
– Пока, Люк, – шепчу я и только тогда начинаю плакать.
Глава 11Сейчас
Репортер из «Нью-Йорк Таймс» предлагает встретиться в доме Донны, но я не представляю, как буду отвечать на вопросы, зная, что Люк где-то рядом и может услышать. Мне также не нужно, чтобы журналисты узнали, что мы живем в одном доме. Желтая пресса с удовольствием превратит эту историю в то, чем она на самом деле не является.
– Давайте лучше сходим в новое заведение, – возражаю я. – Я пришлю вам сообщение с названием.
На месте закусочной теперь находится «Таверна» с декором как в охотничьей хижине и меню с сырами ручной работы и тушеной телячьей голенью.
Все посетители поворачиваются в мою сторону, когда я вхожу в ресторан, но среди них нет ни одного знакомого лица. Все смотрят на меня так, как обычно смотрят повсюду, и, как бы меня это ни бесило, это лучше, чем если бы они поворачивали головы, потому что помнили, кем я когда-то была.
Меня ведут к репортеру. Она старше и немного безвкусно одета, вряд ли моя фанатка. Если мне повезет, она сосредоточится на Доме Дэнни и той пользе, которую он принесет. Если не повезет, она будет во все внимательно вникать и пытаться разузнать детали, которые лучше не затрагивать.
Мы обмениваемся вежливыми фразами, пока не появляется официантка, чтобы узнать, какие напитки мы будем пить. Журналистка жестом показывает мне делать заказ первой, и это похоже на тест: Много ли пьет Джулиет Кэнтрелл? Или она заказывает нарезку лимона для диетической содовой? Я заказываю бокал «Пино Гриджио», и она просит то же самое. Полагаю, если это был тест, я его прошла.
Пока мы ждем вино, она задает первые несколько вопросов. На большую их часть ей мог бы ответить кто угодно. Репортеры всегда сначала милые – сомневаюсь, что это долго продлится.
Она спрашивает, какова моя роль в открытии Дома Дэнни, как раз когда приносят вино. Я делаю аккуратный глоток и рассказываю ей о посадке деревьев и об осознании того, что я не в такой хорошей физической форме, как думала. Надеюсь, Донна на самом деле не планирует привлечь меня к монтажу гипсокартона. Я ни разу не упоминаю Люка.
– Итак, насколько я знаю, изначально Донна хотела открыть что-то наподобие Дома Дэнни в Никарагуа, но по этому поводу возникли какие-то разногласия. Это правда?
Я пожимаю плечами.
– Это было давно, но да, церковь дала согласие на ее предложение, а кто-то был против. Всегда кто-то будет против, даже когда вы пытаетесь помочь.
– Похоже, вы очень устали от общественного мнения.
Я выдавливаю улыбку.
– Нет. Просто устала от придурков, которые хотят помешать доброй женщине открыть сиротский приют в другой стране.
– Вы прожили у Алленов большую часть средних классов, верно?
Я застываю. Ни в одном интервью, которые я давала ранее, не упоминается о том, что я жила с Алленами. Мировой общественности известно лишь, что я была обыкновенной студенткой, которая пела в церковном хоре и рассылала свои любительские записи, пока не нашелся желающий предоставить мне шанс.
– Кто вам сказал? – спрашиваю я. – Хилари? Тогда вы должны знать, что я не хочу это обсуждать.
Она наклоняет голову, и я чувствую, словно меня изучают, а не берут интервью.
– На самом деле я слышала это сразу от нескольких людей. Я приехала сюда пару дней назад, чтобы собрать материал.
Черт. Родос – маленький город, и, если она поговорила о Доме Дэнни практически со всеми, кто-то действительно мог это упомянуть. Я надеялась, что они забыли, хотя это было очень глупо с моей стороны.
– Я понимаю ваше нежелание, – продолжает она, – но… взгляните на себя сейчас. Представьте, как ваша история сможет вдохновить приемных детей.
Я постукиваю ногтями по бокалу с вином.
– Без обид, но я не уверена, что приемные дети читают «Нью-Йорк Таймс».
Она пожимает плечами.
– Да. Но…
– Давайте следующий вопрос.
Взволнованная, она слегка выпрямляется и без надобности щелкает ручкой, просматривая записи. Когда она снова поднимает глаза, в ее взгляде появляется какая-то настороженность, и я мысленно готовлюсь к вопросам о Кэше.
– Я слышала много версий о смерти Дэнни, – начинает она.
Я напрягаюсь. Это не о Кэше – это хуже.
– Некоторые люди полагают, что произошедшее не могло быть несчастным случаем. Похоже, ему было ради чего жить, да и окружение у него было хорошее. Как по-вашему?
Я скриплю зубами.
– Он действительно с восторгом смотрел в будущее. Это все, что я хочу сказать по этому поводу. И если вы задумали в подробностях обсуждать произошедшее с ним и предполагаете, что это было самоубийство, то я не собираюсь иметь никакого к этому отношения. Это убьет его мать, а она уже и так достаточно настрадалась.
Она издает тихий смешок.
– Джулиет, вы же понимаете, что мне нужно о чем-то написать. И если вы здесь для того, чтобы привлечь внимание к Дому Дэнни, нет лучшего способа это сделать, чем обсудить пережитые вами здесь события. Ваша история могла бы привлечь такое внимание и финансирование, которые бы позволили распространить эту программу по всей стране.
Стерва. В этом заключалась ее стратегия с самого начала: шантажировать меня тем, что она расскажет о смерти Дэнни, если я не соглашусь поведать о прошлом.
Наступит ли конец света, если я признаюсь, что ушла из дома в пятнадцать? В конечном счете это поможет Дому Дэнни, а история с Люком… далеко в прошлом. Должна же я хоть когда-то отбросить параноидальные мысли.
Это достояние Дэнни и Донны. Разве они не заслуживают, чтобы их дело прославилось? Разве мир не должен знать, как сильно они помогли мне?
Делаю аккуратный глоток вина и промокаю губы салфеткой.
– Если цель статьи – привлечь позитивное внимание к благотворительности, полагаю, у вас не возникнет желания испортить эту идею версией о том, что Дэнни умер не от несчастного случая, не так ли?
Она дипломатично улыбается.
– Вам не нужно об этом беспокоиться. Уверена, факты скажут все сами за себя.
Хорошая попытка, леди.
Я отодвигаю вино в сторону и наклоняюсь вперед, положив обе ладони на стол.
– Я отвечу на вопросы о жизни с Алленами, если вы заверите меня, что не будете писать о самоубийстве Дэнни. Донне… сейчас это совсем не нужно.
Журналистка снова колеблется – я понимаю, что именно это она и собиралась сделать, – но в итоге кивает.