– Не уверен, что желание Люка заниматься сёрфингом считается благотворительным пожертвованием, – говорит Грейди с издевательским смешком, но никто не смеется вместе с ним.
– Там полно желающих, которые просят не на благотворительность, – возражает Калеб.
Грейди закатывает глаза.
– Таким способом ему не собрать пятьдесят тысяч.
Я зло сверлю его глазами.
– Он мог бы собрать достаточно, чтобы купить новые доски для сёрфинга и оплатить вступительные взносы. Это стало бы отличным началом. А ты, я так думаю, предлагаешь, чтобы он просто помолился на деньги?
– Джулиет! – тихо ворчит Дэнни.
Люк неотрывно смотрит на меня, в его глазах отражаются языки пламени. Он приподнимает бровь. «За себя ты постоять не можешь, но будешь драться за меня», – говорит его взгляд.
«Да, – молча отвечаю я. – Привыкай».
В воскресенье утром я пою, но как только служба заканчивается, мы с Донной мчимся обратно домой, чтобы приготовиться к визиту Аарона Томлинсона – главы церковного совета штата. Она говорит парням, чтобы те шли заниматься сёрфингом и не мешали нам, а я борюсь с раздражением от того, что должна помогать одна.
Мистер Томлинсон приезжает ранним вечером, чуть позже вернувшихся домой ребят, – бледный мужчина с пухлыми руками и фальшивой улыбкой, за рулем потрепанного «Форда Таурус». При этом он кажется настолько же довольным собой, насколько Донна и пастор довольны им.
За ужином он расспрашивает пастора о планах относительно церкви и услуг, которые он предлагает общине. Расспрашивает Донну о том, как она проводит свои дни, и размышляет, получилось бы у нее уделять больше времени управлению церковным женским клубом, если бы она меньше времени тратила на сад.
У меня возникает нестерпимое желание придушить этого дяденьку голыми руками задолго до того, как он поворачивается ко мне.
– А как насчет тебя, Джулиет? Аллены предоставили тебе потрясающую возможность, забрав тебя к себе. Ты, конечно же, не собираешься потратить ее впустую.
Я чувствую, как начинают гореть щеки. До этого момента я не осознавала, что мистер Томлинсон знает о моем прошлом. Я думала, что нахожусь здесь в качестве девушки Дэнни, а не в качестве плохой девочки, которой позволили стать хорошей. Донна морщится, уставившись в тарелку, но больше всего мое внимание приковано к Люку. Он сощуривает глаза и так крепко сжимает вилку, что рискует ее сломать.
– Этой осенью я буду ходить на занятия в местном колледже, – наконец отвечаю я.
– Да, дорогая, – говорит он, – но какие у тебя планы? Ты ведь не собираешься всю жизнь зависеть от милосердия пастора?
Люк с такой силой кладет руку на стол, что мы все подпрыгиваем. Все воспринимают это как случайность, но я подозреваю – судя по его плотно сжатой челюсти, – что это не так.
– Нам очень нравится, что Джулиет здесь, – говорит Донна искренним голосом. – Я буду рада, если она останется здесь навсегда.
– А что насчет миссии в Центральной Америке, о которой вы говорили? – спрашивает он. – Вы планировали ее на протяжении десятка лет.
Я поднимаю взгляд от тарелки. Я знала, что Донна обсуждала возможность когда-нибудь открыть представительство, но не думала, что уже обдумывались детали.
Донна дипломатично ему улыбается, слегка пожимая плечами.
– Мы еще молоды. У нас будет время для этого позже. К тому же нам бы не хотелось уезжать до тех пор, пока Дэнни не закончит с учебой. Нам всем придется приложить немало усилий, чтобы все получилось.
У меня непроизвольно открывается рот, когда я перевожу взгляд с нее на Дэнни. Она думает, что он поедет с ними? А что он думает по этому поводу?
Это очень странно, но мысль об их переезде не пугает меня – наоборот, она наполняет меня светом. Если Аллены собираются уехать, значит, и я могла бы уехать… от них. Замысел, который на протяжении месяцев периодически проникал в мою голову, неожиданно становится возможным. Я даже не уверена, осознавала ли это до настоящего момента.
Всем, кто спрашивал, я заявляла, что не имею ни малейшего понятия, чем хочу заниматься. Может, у меня и было представление… Я просто не могла понять, с чего начать.
Мистер Томлинсон возвращается ко мне, не подозревая или, возможно, неоднозначно воспринимая тот хаос, который вызвал за столом.
– Поэтому, моя дорогая, тебе нужен своего рода долгосрочный план. Нужно поставить себе цель, выходящую за рамки местного колледжа.
Невозможно не заметить нотки легкого презрения в его голосе, словно он уже знает, что из меня ничего не выйдет; словно он уже знает, что я никогда не получу диплом – который он считает бесполезным.
– Я подумываю переехать в Лос-Анджелес, – отвечаю я. Это похоже на ложь – не то чтобы я всерьез думала об этом. Это мечта, не сильно отличающаяся от моей мечты учиться в Хогвартсе, когда я была маленькой. Но, возможно, разница между мечтой и замыслом заключается в том, насколько ты полон решимости осуществить задуманное. – Я имею в виду, как только накоплю достаточно денег. Чем я действительно хотела бы заниматься, так это петь.
Мы встречаемся с Люком взглядами. Его глаза горят… Это надежда?
– Но, Джулиет, тебе необязательно для этого уезжать в Лос-Анджелес, – говорит Донна с ноткой отчаяния в голосе. – Ты можешь остаться здесь. Получить музыкальное образование и преподавать в старших классах.
Я представляю себе это: я в бежевой юбке и дешевых балетках обучаю группу вялых подростков гаммам и сдержанным акапельным версиям популярных песен.
– Какая прекрасная идея! – восклицает мистер Томлинсон.
Они уверены, что Лос-Анджелес – это детская мечта, с которой я останусь без дома и буду играть на гитаре на улице, выпрашивая мелочь.
– Она не хочет преподавать, – цедит сквозь зубы Люк. – Она хочет петь.
Он таращится в тарелку, но ощущение, будто его гнев направлен на Донну – которая этого явно не заслуживает.
– Они правы, – тихо произношу я, потому что мне невыносимо терпеть, когда Донну критикуют, даже если вскользь. – Лос-Анджелес, вероятно, несбыточная мечта. Мне нужен запасной план.
Донна улыбается и накрывает мою руку своей, как бы вознаграждая. Легкое поглаживание по головке – и вот я уже радуюсь, как ребенок.
Только вот… Люк прав. И если бы я была посмелее, как он, я бы сказала им всю правду.
Позднее тем вечером, после ухода Томлинсона, когда на кухне уже убрано, мы с Дэнни сидим на крыльце, одни впервые за весь день.
– Ты знал, что твоя мама думает, будто ты переедешь с ними в Центральную Америку? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами. Полагаю, что от- вет да.
– Знаешь, я не уверен, что стану профессиональным футболистом. Все может случиться, понимаешь? Мама хочет открыть там школу. На это уйдет какое-то время, но в конечном итоге… Я мог бы стать там преподавателем по бизнесу, а ты – по музыке. У нас не будет много денег, но не думаю, что мы будем сильно нуждаться. Там все дешево, и мы, вероятно, могли бы выращивать многое сами.
Я ошарашенно смотрю на него. Жизнь, которую он описывает, взята прямиком из детского мультика, где кокосы и бананы падают с неба, когда ты голоден. Детишки в какой-нибудь захудалой деревне наверняка не горят желанием изучать гребаный бизнес или оттачивать на гитаре Jingle Bells.
– Дэнни… Я не уверена, что хочу преподавать. Думаю, я хочу выступать. Сочинять собственную музыку.
– Ты знаешь, сколько людей хотят заниматься тем же, но терпят неудачу? – спрашивает он. – Существует куча способов выступать, не переезжая в Лос-Анджелес. Шанс на то, что ты туда поедешь и все получится, пожалуй, даже меньше, чем выиграть в лотерею.
Я не спорю с ним, ведь его слова совершенно логичны. Но я также знаю, что если хочу выиграть в лотерею, то должна, черт возьми, по крайней мере принять в ней участие, потому что это моя жизнь, а не Дэнни.
– У тебя новый клиент, – говорит Стейси. – Он просил место именно в твоем сек- торе.
Я резко поворачиваю голову к своим столикам в углу. Там сидит один Люк, у него все еще мокрые волосы после утренних занятий сёрфингом.
Он изучает меню, такой взрослый и одинокий, и от его вида у меня как-то странно екает сердце. Это крохотный намек на пустоту, но я чувствую бездну где-то за ней, куда не хочу заглядывать.
Я бы подумала, что он случайно оказался в моем секторе, если бы Стейси не сказала об обратном.
Когда я приближаюсь к столику, он напряженно смотрит на меня, словно я являюсь чем-то смертельно опасным, что ему нельзя упустить из виду. Ни один мускул не дергается на его лице. Ни улыбки, ничего. Только взгляд напряжен.
– Привет, – говорю я, сглатывая от волнения. Прислоняюсь бедром к столу – единственный намек на то, что он не обычный посетитель. Хочу поблагодарить его за то, что он постоял за меня прошлым вечером, и извиниться за то, что не поддержала его. Но слова застревают в горле.
Он снова смотрит в меню.
– Что посоветуешь?
Это так странно. Зачем ты здесь, Люк? Почему ты садишься за мой столик, если стараешься избегать меня? Я не озвучиваю свои вопросы в основном потому, что какая-то странная часть меня не хочет, чтобы он уходил. Та часть, которая хочет в ближайшие двадцать или тридцать минут просто смотреть на него, на его широкие сгорбленные плечи, пока он в одиночестве поглощает еду.
– Любое из блюд, если любишь мясо и картошку, – отвечаю я. – Ничего из этого, если рассчитываешь дожить до пятидесяти. – Я нервно улыбаюсь.
Он не улыбается в ответ, а вместо этого продолжает пялиться в меню.
– Четвертое, пожалуйста.
– Кофе?
Он качает головой.
– Вода подойдет.
Подозреваю, что он хочет кофе, но пытается сэкономить. Подозреваю, что он бы не отказался от полноценного ланча. Он четыре часа провел в воде этим утром. Если бы он был моим другом, я могла бы его спросить. Но он ясно дал понять, что он мне не друг.