Хлопок двери выводит меня из задумчивости. Я вздрагиваю и роняю кисть. Потянувшись за ней, я чувствую, как лестница раскачивается, а банка с краской шатается надо мной… И вот внезапно я уже не на лестнице, а лечу спиной на землю.
Однако каким-то образом я благополучно приземляюсь в объятия Люка, его тело плотно прижимается к моему, смягчая удар. Я потрясенно моргаю.
Я ощущаю его дыхание на своей шее, а мое сердце бьется в два раза быстрее обычного. Я понимаю, что это случайность, но выглядит так, будто мое подсознание нарочно это подстроило – так сильно оно хотело снова почувствовать Люка.
Он проводит рукой по моей спине.
– Ты в порядке?
– Да. – Я прерывисто выдыхаю. – Спа- сибо.
Он отпускает меня, и я неуклюже выпрямляюсь.
Люк трет переносицу.
– Господи, Джулиет. Ты же могла сломать спину. Давай с этого момента я возьму все дела с лестницей на себя.
У него быстро поднимается и опускается грудь, словно он только что пробежал спринт.
Люк, который никогда ничего не боялся, испугался за меня.
Не хочу, чтобы это меня трогало, но этим он еще сильнее пошатнул прошлое. Настолько, что становится опасно.
В ту ночь его шаги эхом отдаются в коридоре и замирают за моей дверью. Про себя я прошу его войти, чтобы вина легла на него, а не на меня. Но звук возобновляется, и через секунду за ним захлопывается дверь его комнаты.
Я лежу в кровати еще пять минут, но, когда решение принято, инстинкты берут верх над разумом. Бегу к нему изо всех сил, чтобы опередить сомнения, которые точно возникнут, дай я им хоть единый шанс.
Дергаю ручку, проверяя, не запер ли он дверь, но она легко поворачивается.
Люк лежит на спине со сложенными под головой руками и плотно закрытыми глазами, словно он ждал моего появления.
Он смотрит, как я приближаюсь, и, когда я уже достаточно близко, он быстро вытягивает руку из-за головы и обхватывает меня за талию, притягивая к себе. Я чувствую его низкий стон всем телом так же отчетливо, как и слышу.
Он гладит мои волосы, притягивает мой рот к своему.
От него пахнет мылом и солью, грудь влажная от пота, хотя ночь прохладная. Его член как толстый стальной стержень между нами, готовый задолго до того, как я вошла в комнату. Он знал, что я приду, или вот так лежал все ночи со стояком?
Я провожу языком по его шее и тянусь к боксерам, стягиваю их вниз.
Если бы все было по-другому, я бы скользнула вниз и взяла бы член в рот. Я бы дразнила и мучила его, пока он не начал задыхаться, умоляя дать ему кончить. Но я не могу. Нет времени.
Я отодвигаю в сторону шортики и насаживаюсь на него, прикусывая губу, чтобы подавить стон. Какое-то мгновение я настолько наполнена, что мне больно двигаться. Но и не двигаться тоже больно.
Его руки сжимают мне бедра, приподнимая на сантиметр и опуская обратно.
Затем два сантиметра вверх и два вниз. Он испускает тихий стон, отчаянно желая большего.
– Джулс. Черт возьми.
Я упираюсь ладонями в его грудь и ускоряюсь, а его ладони продолжают сжимать мои бедра, хлопая ими все сильнее и сильнее, быстрее и быстрее.
Мы не говорим ни слова. Я бы хотела сказать, как мне с ним здорово и хорошо, но не могу.
Я впиваюсь ногтями ему в спину, когда достигаю вершины, в надежде, что этого будет достаточно, чтобы выбросить его из головы и двигаться дальше.
Глава 20Тогда
ИЮЛЬ 2014
Люк теперь приходит в закусочную почти каждое утро, и я с нетерпением жду его. Я жду его, как дети ждут Санта-Клауса. Я жду его так, как золотоискатели, уехавшие на прииски во второй половине позапрошлого века, ждали писем из дома.
Я жду так, как будто он для меня все.
Я понятия не имею, чем мы занимаемся, но все, что имеет значение, – это видеть, как он входит в закусочную, и ловить его взгляд. В нем заключено тайное знание. Приятно, когда тебя понимают, когда тебя видят, когда в тебя верят.
У нас появляется распорядок. Я приношу ему кофе и сок бесплатно, а также плюшку из слоеного теста, за которую плачу из своего кармана, так как Чарли меня однажды поймал. Потом беру у него заказ, спрашиваю про волны, он обязательно лукавит, говоря, что они были не особо высокими.
Когда сегодня Люк входит в закусочную, в его взгляде что-то меняется. Он ищет меня.
Я хватаю меню – не то чтобы оно ему нужно – и направляюсь к свободному столику. Он следует за мной.
Я наливаю ему кофе, и, когда он берет чашку, кончики его пальцев касаются моих.
– Ты изменила песню, которую играла вчера вечером. Мне нравится новый переход.
Я улыбаюсь, неожиданно застеснявшись.
– Спасибо.
Я перестала ждать, пока останусь дома в одиночестве, чтобы поиграть на гитаре. У меня теперь целых четыре песни. Песни, которые я долго прорабатывала в голове, прежде чем попробовать сыграть на людях. Также я записала их с помощью микрофона, но пока так и не набралась смелости отправить.
Дэнни, кажется, слегка раздражает моя игра на гитаре, как будто это какое-то постыдное занятие и он бы хотел, чтобы я бросила им заниматься. Он часто выходит из дома, чтобы прервать мои репетиции и позвать куда-то, но я отказываюсь. Люк же тихо подслушивает, и узнаю я об этом, только когда различаю шарканье его ног на крыльце.
Люк не Донна, которая спрашивает: «Разве она не поет как ангел?», словно я ребенок, которого нужно поддержать, потому что у него больше ничего не получается. Негромкие слова Люка в закусочной значат больше, чем все лицемерные похвалы моему голосу в церкви. Он понимает, как много для меня значат песни. Песни, которые Дэнни и слышать не хочет, а Люк слушает их более внимательно, чем кто-либо. Его никто никогда тихонько не по- хлопает по спине за то, кем я стала. Он просто хочет, чтобы я знала, что меня видят и что на меня стоит смотреть.
Я тоже хочу, чтобы он знал, что стоит того, чтобы на него смотрели, но он, вероятно, сам уже это понял. Я едва способна отвести взгляд, когда он входит в комнату.
Когда заканчивается моя смена, дождь все еще идет. Я выхожу на улицу и обнаруживаю Люка, ожидающего в джипе. Он небрежно бросает, что случайно оказался здесь.
– Тебе не нужно было этого делать, – говорю я. – Я привыкла ездить под дождем.
Он подает мне полотенце с заднего сиденья, чтобы я вытерла влажные волосы.
– Ты не должна привыкать к тяготам, Джулс.
Только вот он не всегда будет рядом. Где бы я ни оказалась, мне придется самой о себе заботиться.
Он молчит, когда мы выезжаем на дорогу, а потом бросает на меня взгляд.
– Моя мама тоже такая, – говорит он более тихим голосом, чем до этого. – Она привыкла, что мой отец пьет, и, когда наконец ушла, вышла замуж за парня, который казался немного лучше. Но в итоге он оказался еще одним никчемным пьяницей.
– Между теми, кто выходит замуж за алкоголиков, и теми, кто хочет ехать домой на велосипеде под дождем, довольно большая разница, не считаешь?
Он кривит губы.
– Я имел в виду, что она привыкла к тяготам. Не хочу, чтобы ты тоже думала, что так и должно быть.
– Ты… еще общаешься с ними? – Я прикусываю губу. – Извини. Ты не обязан это обсуждать, если не хочешь.
– Я – открытая книга.
Я смеюсь.
– Нет более закрытой книги, чем ты, Люк.
Он улыбается.
– Для тебя я открытая книга. И нет, я с ними не общаюсь. Но у меня есть старшая сестра. Иногда я разговариваю с ней.
– Не могу представить тебя чьим-то младшим братом.
– О, поверь мне, я им был. Она до сих пор называет меня мистером Мейплом. Так звали игрушку, которую я везде с собой таскал.
Он включает для меня обогрев, и в машине становится уютно, ритмичное движение дворников туда-сюда удивительно успокаивает.
– Мистер Мейпл?
Он снова кривит губы.
– Я пролил на него сироп.
Представляю маленького Люка в уютной пижамке, который таскает мягкую зверушку за ухо. Как же больно от того, что, будучи маленьким, ему пришлось страдать.
– Ты по ним скучаешь?
Он пожимает плечами.
– По маме да, хотя не знаю почему. Знаешь, какое у меня последнее о ней воспоминание? Как она рыщет под диваном в поисках зуба, который ей выбил отчим. И как потом она какого-то черта встала на его сторону, когда я надрал ему задницу.
Сердце ноет. Я точно знаю, как одиноко он себя чувствовал, потому что сама это пережила.
– Мне жаль, – шепчу я, на мгновение задерживая свою руку поверх его. – Поверь, я знаю, каково это, когда твоя мама принимает сторону не того человека.
Он вздыхает.
– Да, я понял. Поэтому ты и оказалась у Алленов.
Мы подъезжаем к нашим окрестностям – наше время почти закончилось, а я этого не хочу.
– Есть подвижки со взносами? – спрашиваю я, хотя сама знаю ответ. Я проверяю каждое утро.
Он снижает скорость, когда поворачивает на улицу Алленов.
– Сорок долларов. И большая часть от тебя.
– Значит, пока не хватает на четыре доски профессионального уровня?
Он ухмыляется.
– Они стоят где-то по штуке за каждую. Не совсем, но близко.
Мы въезжаем на подъездную дорожку. Он указывает подбородком на дом.
– Заходи, чтобы не промокнуть. А я занесу велосипед.
– Тогда ты промокнешь.
– Лучше я, чем ты. – Он хмурится. – Мне не надо следующие два часа проводить на кухне.
Я смущена, но потом улыбаюсь, надеясь, что так смогу выразить все то, что не могу сказать словами: «Спасибо тебе, Люк, за то, что встал на мою сторону. Спасибо, что ставишь меня на первое место. Хотела бы я сделать то же самое для тебя».
А потом до меня доходит, что я, наверное, смогу.
Парни, с которыми мы тусуемся почти каждый вечер, в таком же положении, как Люк и Дэнни, – студенты колледжа, еле сводящие концы с концами. Лиам работает на стройке, как и Люк. Райан работает в баре. Но у меня есть подозрение, что у ребят из подготовительных классов – Калеба, Харрисона и Бэка – куча денег. Они