Я выбираюсь из кровати и ищу на полу свою одежду.
– Джулиет, что ты делаешь?
Я натягиваю трусики. Он даже не снял с меня толстовку прошлым вечером, а я в итоге виновата?
– Ты пытался сделать меня счастливой? Что конкретно должно было сделать меня счастливой, Дэн?
– Милая, прекрати. – Он скидывает одеяло. – Середина ночи. Куда ты собираешься идти?
Я поворачиваюсь к нему.
– Не знаю. Туда, где люди не будут винить меня за свои дурацкие решения. Ты начал это все сегодня вечером, и я сказала тебе, что это не очень хорошая идея, но ты все равно настоял. А сейчас тебе не нравится то, что ты сделал; тебе, черт возьми, чересчур неловко, поэтому ты ищешь способ обвинить меня.
Он морщится. Мне бы хотелось верить, что это из-за чувства вины, но, вероятно, он просто терпеть не может, когда другие выражаются.
– Детка, подожди. – Он слишком быстро вскакивает с кровати и вздрагивает от боли. Если он снова повредит колено, думаю, в этом тоже я буду виновата. – Милая, прости, ладно? Ты права. Ты совершенно права. Пожалуйста, просто вернись в постель. Последние месяцы были невероятно тяжелыми – болезнь отца, колено, теперь еще проблемы со стипендией. Я просто не могу ясно мыслить.
– Для меня последние месяцы тоже были тяжелыми, – отвечаю я. – Ты не единственный, кто несчастлив. – Я говорю тише, чем до этого, запал проходит, но я все еще стою одной ногой в джинсах, готовая одеться полностью и уйти. Я пристально смотрю на него, желая, чтобы до него дошел смысл моих слов. Чтобы он увидел, что нас здесь двое и мы оба имеем значение.
Он опускает плечи и начинает плакать. На мгновение я застываю, разрываясь между обидой и жалостью. Он закрывает лицо руками, пытаясь скрыть слезы, но его тело содрогается. Он никогда не плакал у меня на глазах, и я понимаю, что моя злость полностью исчезла.
У его отца проблемы с сердцем, он только что лишился стипендии и места в команде, а теперь отказался от того, чем сильно дорожил. Это чересчур.
У меня не хватает духу продолжать злиться. Вздохнув, я забираюсь в кровать и обнимаю его. Именно так поступают, когда страдает человек, с которым вы провели вместе одну шестую часть жизни.
Но я просто хочу уйти. А когда я проведу с ним одну пятую часть жизни, четверть жизни… станет ли легче?
Глава 25Сейчас
– Так, я ухожу, – говорит Донна.
Журналистка из «Нью-Йорк Таймс» вернулась и решила развить историю. В принципе, хорошо, что она хочет встретиться с Донной. Она больше, чем прежде, хочет сосредоточиться на Доме Дэнни, а это именно то, что нам нужно. Вот только я не доверяю этой журналистке. Это одна из причин, по которой я изначально пыталась с ней договориться в надежде, что сенсационной новости о моем прошлом будет достаточно, чтобы заставить ее замолчать. А у Донны нет опыта общения со СМИ. Она не представляет, что один необдуманный комментарий может распутать весь тот клубок лжи, который я сплела за последние семь лет.
– Будь осторожна, – предупреждаю я. – Она будет вести себя как твоя лучшая подруга, и ты поймаешь себя на том, что тебе захочется все ей рассказать. Просто держи в голове, что каждое слово, слетающее с твоих уст, появится в печати.
Секунду она меня изучает.
– Не думаю, что у меня на уме есть что-то, что я была бы против увидеть в печати, – мягко произносит она.
Думаю, это правда, но это не значит, что ее комментарии не могут вызвать проблем. При неправильном изложении смерть Дэнни может показаться закономерным итогом предшествующих событий, а не несчастным совпадением.
При неправильном изложении это может выглядеть так, будто мы хотели, чтобы его не стало.
– С Донной все будет в порядке, Джулиет, – говорит Люк, захлопывая дверцу холодильника.
Ты не имеешь ни малейшего представления об этом, Люк.
– Чем вы будете заниматься сегодня вечером? – спрашивает Донна, роясь в сумочке.
Избегать друг друга. Я делаю это последние два дня, с тех пор как встретила Грейди в магазине. Люк, вероятно, думает, что я ветреная, раз пришла к нему в комнату, просто чтобы переспать. Пусть так и думает. Это лучше, чем позволить ему дальше ворошить прошлое. Я собираюсь закрыться в комнате, как только уйдет Донна, и не выходить оттуда до завтра.
– Собираемся посмотреть фильм, – говорит Люк. Он смотрит с вызовом.
Я киваю, но совершенно точно не собираюсь смотреть с ним фильм, и, как только Донна уезжает, я хватаю свои вещи, чтобы уйти.
– Куда ты собираешься? – спрашивает он. – Мы будем смотреть фильм, забыла?
– Можешь смотреть. Я собираюсь пойти почитать.
Он скрещивает руки на груди.
– Эта ложь на меня не действует, помнишь? Ну же, Джулс. Передышка. Я даже разрешу тебе выбрать.
Что-то смягчается внутри, хотя я этого не хочу. Как он может быть так добр ко мне? Лучше бы он прекратил.
Он видит, что я поддаюсь, и улыбается.
– Можешь выбрать что-нибудь без единого взрыва, если хочешь меня наказать. Какой-нибудь фильм, по описанию которого сразу будет понятно, что в нем, черт возьми, не произойдет абсолютно ничего.
Улыбаюсь против воли и с напускной неохотой направляюсь в гостиную.
Я выбираю фильм о Второй мировой войне, полагая, что там не будет любовной линии, но через несколько минут осознаю свою ошибку: главный герой и его невеста тоскуют друг по другу, и это ничуть не лучше, чем постельные сцены, которых я надеялась избежать.
Потому что я и Люк… Именно это происходило с нами, не так ли? Мы тосковали друг по другу годами. А я так и вовсе до сих пор продолжаю.
Я неподвижно сижу на одном краю дивана, а он – на другом. Я периодически чувствую его пристальный взгляд на себе и не обращаю на это внимания. Просто продержись до конца этого гребаного фильма, Джулиет. Продержись до конца фильма, затем иди сразу в кровать и проведи последнюю неделю, делая вид, что его близость не разрывает твое сердце на части.
А потом солдат получает отпуск и встречается с невестой в отеле. К тому моменту, когда он следует за ней в душ, мои щеки начинают гореть. Я учащенно дышу, и Люк это видит. Я знаю, он вспоминает то же самое, что и я: нас в том душе средь бела дня. Как мы целовались, как его руки скользили по моей мокрой коже, как он оказался внутри меня. Я понимала, что изменяю, но не могла это остановить. Мы были похожи на поезд без тормозов. У меня не было ни слов, ни возможности, ни какого-либо желания это контролировать, и спустя столько лет ничего не изменилось. Как же такое возможно, что ничего не изменилось, не умерло даже сейчас?
Как же такое возможно, что все, чего я хочу, – это обнаженного и мокрого Люка, прижимающегося ко мне, обещающего весь мир?
Я вскакиваю на ноги, сердце бешено колотится в груди.
– Не хочу это смотреть.
Мне нужно уйти. Я выхожу на улицу через заднюю дверь, во двор, и через несколько секунд он оказывается за моей спиной, кладет ладони на плечи.
Он разворачивает меня к себе, его лицо не дальше миллиметра от моего.
– Ты когда-нибудь перестанешь чувствовать себя виноватой из-за этого?
– Нет. – Слезы текут по моим щекам. – Никогда. Никогда не смогу смотреть на тебя, не вспоминая, что сделала с ним.
Он приближается.
– Так же, как не сможешь смотреть на меня, не захотев получить это снова, не так ли?
– Пошел к черту, – говорю я, толкая его.
Он прижимает меня к гаражной стене и целует, обхватив рукой подбородок.
Он давит на меня всем весом, щетина царапает кожу, и я хочу большего.
Я хватаюсь за пояс его шорт и стягиваю их с его бедер. Он уже возбужден и шипит, когда я обхватываю член рукой, слишком нетерпеливая.
Он поднимает меня, чтобы я обхватила его талию ногами, затем сдвигает в сторону трусики и толкается внутрь.
Я выгибаю спину и откидываю голову на стену. Он следует за мной, ищет мои губы. Я впиваюсь зубами в его нижнюю губу, желая поглотить его, съесть целиком. Хочу впитывать его запах, его вкус до тех пор, пока это не станет единственным, что я знаю и помню.
– Разве было у тебя такое с кем-нибудь еще? – рычит он в ухо и полностью погружается в меня.
Нет, такого не бывает никогда. Даже близко.
– Заткнись, – шиплю я.
Его руки сжимают мне бедра, поднимая выше и позволяя ему войти еще глубже. Я ахаю, когда он попадает точно в нужное место.
– Отвечай. – Он перестает двигаться, пригвоздив меня и все еще находясь внутри. Я так близко. – Ответь мне, или я не дам тебе кончить.
Жаль, что мне недостает гордости, но сейчас я в слишком отчаянном положении.
– Нет, – признаю я, вздрагивая.
Он двигает бедрами взад и вперед так сильно, что я слышу, как отдается эхо в гараже.
– О. – Я закрываю глаза. – Господи.
Кэш думает, что мне трудно доставить удовольствие. Не трудно. Просто с ним я чувствую себя в коконе. Ему нужно искать и искать, чтобы нащупать ту часть меня, которая еще что-то чувствует. Люк – единственный, кому удается получить ко мне полный доступ. Причем без труда.
Вдалеке слышится гул автомобильного двигателя. Я так близко к вершине, что едва его замечаю. Только когда стена гаража начинает вибрировать, до меня доходит, что происходит.
Я ахаю.
– Черт. Это Донна. Ты должен остановиться.
В тусклом свете его глаза кажутся практически черными.
– Нет. – Он врезается в меня снова и снова. Я точно знаю, что это отчетливо слышно по ту сторону стены.
– Она услышит, – умоляю я. – Ты должен остановиться.
– Тогда поторопись и кончи, – насмехается он, снова врезаясь в меня, когда ее машина заезжает в гараж.
Он накрывает мой рот рукой, когда я вскрикиваю. Толкается еще раз и замирает, кусая плечо, пока его бедра беззвучно двигаются, сжимая меня так крепко, что наутро я точно буду вся в синяках. Он дышит мне в шею, пока мы стоим замерев, ожидая звука открывающейся и закрывающейся боковой двери.
–