– Я что, по-твоему, дура?
Свое отношение я уже показала, теперь я только усугубляла ситуацию.
– Эли, ладно тебе, зачем ты так все усложняешь?
Я вздохнула, поставила локти на стол, и обхватила голову руками. Я не знала, что думать.
– Может, я не знаю, как действовать в заурядной интрижке. Может, я…
– Эли…
Я подняла руку.
– Дай закончить, – я посмотрела в его глаза, такие добрые. – Я не собираюсь влюбляться в тебя. Мне не нужны какие-то глубокие, сложные отношения, – у него отвисла челюсть – он явно не ожидал услышать такое или просто не верил мне. – Именно так, – сказала я, – я не ищу отношений. Я готова слегка позабавиться, без всяких обязательств, но, – я понизила голос до шепота, – но мы с тобой спим, а я, извини, не могу, если у тебя секс с другими женщинами. Я себя чувствую грязной. Словно пользуюсь чужой зубной щеткой, – он рассмеялся и потер подбородок. Я не представляла, что за мысли бродили у него в голове. – Если хочешь спать с другими женщинами, прекрасно, поддерживать общение со мной не обязательно, никаких серьезных чувств.
Он снова рассмеялся.
– Я не хочу спать с другими женщинами.
Я продолжала говорить, словно ничего не слышала.
– Мне просто неинтересно делить тебя с другими секретаршами.
– Я не хочу спать с другими женщинами, – повторил он, глядя на меня с улыбкой.
Это была его особая улыбка, которой он мне улыбался перед тем, как мы ложились в постель, и он знал, что я горю от возбуждения. Я ненавидела себя в тот миг, но, помоги мне бог, я снова хотела испытать эту томительную дрожь.
Позже, тем же вечером, я сидела с Эриком в «Таверне на лужайке», поскольку он давно обещал сводить меня туда, плюс, если верить его словам: «Нельзя всерьез считать себя нью-йоркцем, пока не поужинал здесь».
Декор заведения – в цветочно-розовых и травянисто-зеленых тонах – обыгрывал окружающий Центральный парк. Мы словно сидели в саду. В точности, как рассказывала мама. Она мне говорила, что сюда захаживают многие знаменитости, и я почти не сомневалась, что вижу по другую сторону прохода Аву Гарднер, ужинавшую с молодым человеком актерской внешности.
Все здесь было так чересчур, так абсурдно. Очень в духе Эрика. Ничто не было реальным, но меня это устраивало. Это соответствовало тому сказочному Нью-Йорку, который я рисовала себе в воображении: я в гламурном ресторане с симпатичным кавалером. Именно это мне от него и было нужно, и я не сомневалась, что Хелен была бы только за. Как и моя мама. Идеальное развлечение для свободной девушки.
После того, как он заказал коктейли с шампанским по 95 центов за бокал, я сказала:
– Дела у вас определенно идут хорошо, мистер Мастерсон.
– Я упорно тружусь, могу и пожинать плоды своих трудов, верно?
– Не думаю, что вам случается сходить с ума по арахисовому маслу и желе, а?
Он улыбнулся.
– Нет, не припомню, – он поднял бокал шампанского и сказал: – За одну из самых вызывающих женщин, каких я когда-либо знал.
Я поднесла бокал к губам и сказала:
– Это комплимент или упрек?
– Сейчас – комплимент. Лет через десять, возможно, будет упрек.
– Десять лет? Вы не думаете, что слегка хватили через край? Сомневаюсь, что мы вспомним имена друг друга через десять лет.
– Видишь? О том и речь. У тебя ушки на макушке. Ты не намерена терпеть неразумных. Я к такому не привык, но мне это, похоже, начинает нравиться. Ты определенно держишь меня в тонусе.
Мы продолжали так пикироваться и между коктейлями с моллюсками и лягушачьими лапками, обжаренными в масле, станцевали под музыку оркестра Милтона Сондерса. Я опустила взгляд и увидела, что его туфли беспардонно задевают мои новенькие лодочки.
– Должен был предупредить, – сказал он, – у меня обе ноги левые.
Что правда, то правда. Танцевал он ужасно, и я безжалостно мучила его еще одну песню, прежде чем мы вернулись за стол, как раз к творожному пирогу с ананасами и рулету с мороженым под соусом нессельроде. Принесли счет, но Эрик позвал официанта и заказал еще два бренди.
Его апартаменты были неподалеку, и всю дорогу в такси мы целовались и обжимались. Поднявшись к нему, мы не стали терять время. Мы расстегивали пуговицы и молнии друг на друге с нетерпением детей, распаковывающих новогодние подарки. Когда я добралась до кровати Эрика, я была полураздета и полубезумна. Он склонился надо мной, его волосы касались моей щеки, и тут зазвонил телефон.
Он застонал.
– Тебе нужно ответить?
Мы оба посмотрели на звонящий телефон на прикроватной тумбочке.
– Да ну, наверное, по работе.
Телефон прозвонил еще полдюжины раз и смолк.
Мы продолжили начатое, но через пять минут телефон зазвонил снова.
Эрик остановился, приподнялся на локтях и посмотрел на телефон.
– Ничего, – сказала я, высвобождаясь из-под него; пронзительный трезвон требовал внимания. – Лучше ответь. Вдруг что-то важное.
После третьего звонка Эрик взял трубку. Я различила мужской голос и испытала внезапное облегчение.
– Ага, – сказал Эрик, гладя меня кончиками пальцев по плечу и вниз по руке, – Я знаю, что вы звонили, но сейчас не могу разговаривать. Почему? – он откинул простыню и, оглядев мое тело, покачал головой с выражением «господи-боже». – Потому что занят.
Он положил трубку, а затем снял с рожков.
– Ничего важного, полагаю?
– Вот что важно, – сказал он и стал целовать меня.
После мы дурачились в постели, изображая теневые фигурки на стене.
– Это не собака, – сказала я, дразня его. – Скорее, волк.
– Вот теперь волк, – сказал он, переставив пальцы.
– Так нечестно, – я засмеялась и потянула его за руку. – У тебя пальцы длиннее моих.
Потом мы еще целовались, и я себя чувствовала в его объятиях, как в раю. Он умел показать мне, что мое место здесь, в его постели, на Парк-авеню.
Глава восемнадцатая
Хелен снова нарушила свое правило о сокращении расходов. На этот раз она велела мне забронировать столик в «Пэтси», на Западной 56-й, для встречи с Джеком и Салли Хэнсонами, супружеской парой, основавшей линию одежды «Джакс». Все – от Энн-Маргрет до Джины Лоллобриджиды – носили их сексуальные, подчеркивавшие формы слаксы, и Хелен хотела представить Хэнсонов и их одежду в июльском номере.
Когда Хелен отбыла на встречу, я тоже решила выскользнуть на перекус. Пока я подкрашивала губы за столом, сзади подошла Бриджет, и я увидела ее в своем зеркальце.
– Для кого прихорашиваешься? Особые планы на ланч?
Вообще-то я собиралась встретиться с Труди, но тут зазвонил мой телефон, не дав мне ничего сказать.
– Тебя спасли колокола, – сказала Бриджет и рассмеялась.
– Офис миссис Браун, – сказала я, убирая зеркальце в сумочку.
– Надеюсь, это ничего, что я звоню тебе на работу?
– Кто это?
– Короткая у нас память. Это Кристофер. Кристофер Мак.
– О.
Я не могла скрыть удивления. Посмотрев на Бриджет, я изобразила рукой собачку. Она поняла и вернулась за свой стол.
– В общем, будет открытие галереи в Виллидже, в пятницу вечером, – сказал он. – Я подумал, тебе может понравиться. Ничего особенного. Там будут выставляться какие-то из моих фотографий, так что я приглашаю знакомых. Ты можешь прийти с кем захочешь. Думаю, Элейн там будет.
Я сразу подумала прийти с Труди, не с Эриком. Мне не хотелось знакомить Эрика с Элейн, и до этого момента я не сознавала, насколько мне неловко признаться кому-то, что мы с ним встречаемся. Эта мысль сползла мне в живот и засела там, грозя несварением.
Кристофер назвал адрес, и как только я закончила с ним говорить, позвонила Хелен. Она звонила по таксофону из ресторана. Мне было слышно звяканье тарелок, обрывки разговоров. Хелен забыла у себя на столе папку по «Джаксу»: не буду ли я лапой и принесу ей?
Я отменила встречу с Труди и взяла папку Хелен, набитую заметками, вырванными страницами и тем же макетом, что она показывала на званом обеде в «Клубе 21». Когда я пришла в ресторан, метрдотель повел меня к столику. По пути я заметила Дэвида Брауна за ужином, с каким-то мужчиной, и это явно не было совпадением. Я ни разу не устраивала званый обед для Хелен, не убедившись перед этим, что там же будет Дэвид. В то же время, в том же месте. Всегда готовый, в случае чего, прийти ей на помощь.
Впрочем, приближаясь к столику Хелен, я заметила, что все идет гладко. Она улыбалась и смеялась, а рядом стоял мартини, которого она никогда не пила, и салат, едва тронутый. Джек и Салли Хэнсон со своим калифорнийским загаром жевали закуски, а Хелен говорила и сделала паузу, только увидев, что приближаемся мы с метрдотелем.
– О, хорошо, что ты здесь.
Я улыбнулась Хэнсонам, отдала Хелен папку и собралась тихо удалиться.
– Ой, подожди, дорогая. Присядь.
Она указала на пустой стул рядом с собой и, заглянув в папку, продолжила свою речь, не обращая на меня внимания.
– В целом, – сказала она, – мы хотим закрепить за брэндом «Джакс» звание главной линии сексуальной одежды для девушек, настроенных на карьеру, – она сделала паузу, взяла лист латука со своей тарелки с салатом и стала деликатно отрывать от него полоски и отправлять в рот изящным движением; ни к вилке, ни к ножу она не притрагивалась. – Как вам это нравится? – спросила она, выбирая очередной лист латука.
– Мне очень нравится, – сказал Джек, прикладывая салфетку ко рту.
– Почему у меня такое ощущение, что здесь какой-то подвох? – сказала Салли.
– Никакого подвоха, – Хелен улыбнулась и оторвала очередную полоску латука. – Я говорю о прекрасном модном развороте – восемь полных страниц – в том числе журнальная статья. Мы представим вас по полной программе – самая шикарная пара Голливуда – высший класс, только мы вас назовем «высший „Джакс“».
– Высший «Джакс», – Джек улыбнулся. – Теперь я понимаю, почему у вас были такие блестящие рекламные тексты. Я думаю, Хелен, это очень умно, но восемь страниц? Почему вы хотите отдать нам столько драгоценного пространства?