Ее вопрос застал меня врасплох.
– Э-э… нет, уже нет. Она умерла.
Даже после стольких лет эти слова вызвали оторопь у меня.
– О, киса. Сожалею. Это ужасно, – она отложила клевер и указала на стул перед своим столом. – Когда она умерла? Сколько тебе было лет?
– Это случилось уже довольно давно, – сказала я, присаживаясь и сглатывая ком. – Мне было тринадцать.
У Хелен поникли плечи.
– Бедняжка. Это ужасно – лишиться родителя в таком юном возрасте. Я тебя понимаю, – она светло улыбнулась. – У меня папа умер, когда мне было десять, – ее глаза затуманились. – Он погиб в лифте, это был несчастный случай.
Она покачала головой, поражаясь нелепости такой смерти.
– О, нет, – моя рука метнулась к груди, – какая трагедия.
– Ой, просто ужас. Такой шок. Мы совершенно не представляли, что делать. Просто, таких вещей никогда не ожидаешь.
– И у нас было так же, – сказала я с каким-то трепетом – я никогда бы не подумала, что у меня может быть что-то общее с Хелен Гёрли Браун; а вот же, мы обе пережили внезапную потерю родного человека. – Мама погибла в автокатастрофе. Просто в магазин поехала. Сказала, скоро вернется, а…
– Лифты внушали мне такой ужас, – сказала Хелен. – Много лет я всегда ходила по лестницам, хоть на какой этаж.
Она снова покачала головой.
– Я понимаю, о чем вы, – сказала я, пытаясь донести до нее, сколько у нас общего. – Когда ее сбили, я за милю обходила тот перекресток. Другой водитель вылетел на красный – и ни царапины. А мама умерла на месте, так врачи сказали.
– Мне снились кошмары, что я в лифте и падаю, падаю, этаж за этажом. И я просыпалась за миг до падения.
Я поняла, что ошиблась, приписав откровенность Хелен желанию показать нашу общность – она, на самом деле, меня не слушала. И это, пожалуй, было хорошо, поскольку я и так уже сказала больше о смерти мамы, чем говорила за многие годы. И все же, я хотела, чтобы Хелен меня услышала, чтобы в кои-то веки, увидела во мне что-то большее, чем свою секретаршу.
– Мой отец попал в результате на передние полосы газет у нас в городке, – продолжала она. – Все заходили отдать дань уважения, и мне казалось, он сам вот-вот войдет в парадную дверь, польщенный всеобщим вниманием. Я была такой маленькой. Не понимала, что больше никогда его не увижу, – она взяла со стола платок и промокнула глаза. – Извини. Мне это до сих пор не дает покоя, после стольких лет. Но я уверена, ты меня понимаешь, – она шмыгнула носом. – Лишиться родителя – это так ужасно. Боль никогда не проходит полностью, верно?
Она взглянула на меня, и я не могла понять, ждет ли она моего ответа.
Я была готова сказать что-то, но она уже переключилась и, взяв красный карандаш, взглянула на рукопись у себя на столе.
Сеанс окончен. Как обычно. Еще минута – и я могла бы расплакаться.
– Что ж, – сказала я, вставая, – не буду больше отвлекать вас от работы.
– О, и не забудь свой клевер, – сказала она, снова излучая радушие. – Бедняжке Мэри они не помогли, но я все равно в них верю. К тому же, тебе понадобится вся мыслимая удача с этим твоим донжуаном.
Она одарила меня знающим взглядом, и я не смогла понять, довольна ли она, что я последовала ее совету, или она считала меня очередной глупышкой, которой предстоит усвоить суровый урок.
Глава двадцатая
Следующим утром я была на рабочем месте в полвосьмого. Хелен уже сидела в своем кабинете, и после того, как я принесла ей кофе и порцию белкового коктейля, мы пошли к стене. Художественный отдел еще пустовал. Я включила резкий верхний свет, бросавший холодные блики на пол. Люди здесь работали не за обычными столами, а за чертежными, наклонными, сидя на вращающихся стульях с высокими спинками. Кругом по стенам висели тавровые угольники и линейки, в углу стоял световой щит и «Ксерокс».
Едва мы подошли к стене, Хелен увидела, что графический план на июль дополнился обложкой. Должно быть, Тони пришпилил ее прошлым вечером. Хелен стояла, глядя на симпатичную улыбающуюся брюнетку с надувным мячом в руках.
Хелен взяла красный маркер и размашисто перечеркнула девушку.
– Когда появится Тони, дай ему знать, что обложку мы переделаем.
Она просмотрела, держа в руке маркер, все страницы и вычеркнула статьи «Летний пикник – это просто» и «Как лечить солнечный ожог». Я заметила, что с прошлого дня появилось еще несколько новых статей, прошедших проверку Хелен: «Как прорваться в рекламу», «Интрижка без трагедий» и «Джуди Коллинз: профиль фолк-певицы».
Мы почти уже закончили, когда вошел Тони Ласкала – куртка через плечо, во рту сигарета, в руке портфель. Он улыбнулся и был готов пожелать нам доброго утра, когда заметил перечеркнутую красным обложку.
– В чем дело? – он уронил портфель, тяжело бухнувший об пол. – Хелен, что ты делаешь? Эту обложку запланировали несколько месяцев назад.
– О, я знаю, – она нахмурилась, как бы разделяя его недоразумение. – Но мы никак не можем ее использовать. Извини, но ее надо вернуть на чертежную доску.
Тони метнул свою куртку на стул, но перестарался, так что она соскользнула со спинки на пол. Не став поднимать ее, он упер руки в боки.
– Вернуть на чертежную доску с чем? Дай мне хотя бы наводку. Что по-твоему не так? Цвет заднего фона? Гарнитура? Оттенение? Картинка? У меня есть другие снимки с этой моделью. Мы могли бы…
– Дело в девушке, Тони. Дело в девушке, – она подошла к нему сбоку и мягко взяла его за предплечье. – Нужно все переделать. Думай через секс, Тони. Через секс.
Она повернулась и вышла, а мы с Тони остались стоять, уставившись на его обложку.
– Хёрсту это не понравится, – сказал он с присвистом. – Надеюсь, она планирует лично сказать Берлину, что меняет обложку, потому что сам я это черта с два скажу.
Позже на той же неделе Хелен снова попросила меня сопроводить ее в художественный отдел. Мы стояли у стены, глядя на новые страницы с рекламой, иллюстрациями и примечаниями, добавленные к июлю, а также на предварительные предложения для графического плана на август.
Я писала замечания, пока Хелен рассматривала три новых варианта для июльской обложки, которые сварганил Тони. Каждый из них красовался на мольберте, с условными шрифтами на месте заголовков. Рядом со мной стояли Джордж и Харриет, следя за реакцией Хелен на презентацию Тони.
– Я думаю, вот эта просто потрясающая, – сказал Джордж, указывая на обложку с миловидной брюнеткой, сидевшей в белом плетеном кресле с букетом нарциссов в руках.
– Возможно, она чуть слишком слащава, – сказала Харриет. – Даже для меня.
– Спасибо, – сказала Хелен, перевернула макет обратной стороной и стала пристально всматриваться в два других. – Не-а. Нетушки. Ох, нелегкая, боюсь, все не то.
– Что ты хочешь сказать? Эта цыпочка прекрасна, – сказал Тони, показывая на последний вариант.
– Прекрасна – не то же, что сексуальна, – сказала Хелен. – Миловидна – не то же, что сексуальна. Я хочу дымящуюся обложку. Знойную. Сексуальную. Куда подевались все фотографии с сессии для «Джакса»?
– Они не для обложки, – сказал Джордж.
– К тому же, – сказала Харриет, – мы с Тони уже просмотрели их. Поверь мне. Там ничего такого, что сработало бы для обложки.
Хелен выпятила нижнюю губу.
– О, вы прямо так абсолютно уверены, котятки?
– Железно, – сказал Тони.
– Что ж, дайте-ка мне глянуть. Просто забавы ради. Просто чтобы потешить мое любопытство.
– Пожалуйста, – сказал Тони. – Смотри сама.
Он дал ей стопку обзорных листов, по двадцать пять фото на каждом, размером с почтовую марку.
– Вот, держи, – Харриет протянула ей лупу.
Хелен – в дерзком розовом платье-рубашке от Мэри Куант и желтых туфлях – склонилась над световым щитом, прижав лупу к лицу, и стала всматриваться в каждую картинку. Никто ничего не сказал, но я заметила, как остальные молча переглядывались за спиной у Хелен.
Просматривая третий обзорный лист, она сказала:
– Ага! Вот она! Просто идеально!
Я взглянула на картинку, которую она выбрала. Это было фото с Ренатой в красно-белом топике с вырезом задом наперед.
Харриет взглянула через плечо Хелен.
– Ты что, из ума выжила?
Она рассмеялась, решив, что Хелен над ней прикалывается.
– Это именно то, что нам нужно для июльской обложки.
– Ты не можешь использовать это, – сказал Джордж.
– Почему это?
– Потому, – сказал Тони, словно это было очевидно.
– Твой взгляд сразу падает на бюст, – сказала Харриет. – Это единственное, что заметят люди.
– Именно, – сказала Хелен с улыбкой. – У нее изумительная грудь. Я не признаю этих плоскогрудых моделей. А она похожа на женщину. Конечно, нам пришлось напихать ей в лифчик полкоробки «Клинекса», но посмотрите – красота же. Она сексуальна и заразительна. Вот, что такое фото на обложку!
– Мне напомнить тебе, – сказал Джордж, – что эту обложку мы продаем не мужчинам?
– Ты совершенно прав. Мы продаем ее женщинам. Женщинам, которые хотят мужчин. А мужчины хотят сексуальную девушку, вроде Ренаты. И, Джордж, все эти женщины хотят научиться быть такими же сексуальными.
Джордж отмахнулся от ее довода.
– «Хёрст» никогда на это не пойдет.
– Пойдет, – сказала Хелен, – если правильно им все преподнести.
– Нет правильного способа, – сказал Тони, – преподнести Берлину и Димсу пару сисек на блюде.
– Эх вы, маловеры, – Хелен усмехнулась, принимая вызов. – Вы знаете, сколько пробивных рекламных решений я продала клиентам? Таким же упертым и консервативным, как Ричард Берлин и Дик Димс. И эту обложку я тоже продам. Доверьтесь мне. Только не показывайте это никому из «Хёрста», пока я сама все не подготовлю. Понятно?
В последующие дни, пока Тони работал над новой обложкой, я пыталась найти объяснение, почему никак не запишусь на курсы фотографии, и убеждала себя, что уроки Кристофера дают мне и так много пользы, что отчасти было правдой. Мы выбирались вместе поснимать еще пару раз, и моя техника, благодаря ему, улучшалась, но в глубине души я боялась прийти на курсы и увидеть, как скромны мои достижения.