это с тобой? Что ты тут делаешь?
— Что я тут делаю? — повторил маленький Срулик, поправив очки на носу и проведя рукою по щекам, снова вспыхнувшим своим обычным румянцем. — Я готовлю лекцию о Тайной вечере. У меня есть несколько собственных идей о смысле Тайной вечери, в которых, как мне кажется, есть нечто новое, они могут также способствовать пониманию спасения души Спасителем и во Спасителе…
Со все нарастающим воодушевлением он начал излагать тезисы своей лекции Гавриэлю, который прислонил посылку к кровати, уселся на стул, скрестил руки на груди и сказал себе: «Может, я и вправду умер?» Ужас, только что напавший при виде него на Срулика, был ужасом перед привидением, внезапно вырастающим на человеческом пути. Когда-то он что-то читал о способах, коими человек может проверить самого себя — действительно ли он еще жив, не вылетела ли случайно его душа из своего телесного дома. Наиболее верный и испытанный из всех этих способов, говорилось там, — это проверка тени: если тень окажется на месте, следовательно, существует тело, ее отбрасывающее. Тогда, читая все это в качестве забавного фольклорного развлечения, он и не предполагал, что вопрос сей когда-либо встанет перед ним. «Хорошенькое дельце, — подумал он и снова рассмеялся в какой-то безграничной самоуверенности. — Я ищу собственную тень. А может статься, что и маленький Срулик так же мертв, как и я, только сам того не знает?» Его веселость достигла предела, когда он осмотрелся и не обнаружил никакой ясной тени ни у себя, ни у Срулика. В сероватом свете, под вуалью вечного тумана, окутывающего северные городки и прячущего от них солнечный лик, его взгляду предстали лишь тончайшие оттенки мягких тонов и полутонов, перетекающие один в другой без каких-либо контуров и границ.
Приложения
От переводчика
По причинам, далеким от изощренного художественного умысла, роман «Лето на улице Пророков» — первый в шахаровской лирической эпопее «Чертог разбитых сосудов», публикуется в русском переводе вторым по счету, через два года после «Путешествия в Ур Халдейский». В послесловии к «Путешествию…» уже были вкратце изложены композиционные принципы всего цикла, рассмотрена связь авторского подхода к романной действительности с лурианской каббалой и рассказано о Давиде Шахаре. В любом случае, всякому, кто прочтет «Лето на улице Пророков» с интересом, имеет смысл незамедлительно приняться за вторую книгу, в которой он найдет как продолжение некоторых романных линий, так и их предысторию, а заодно сможет почерпнуть необходимую информацию из послесловия. В данном же издании, вместо того чтобы повторяться, я предпочел дополнить текст романа, помимо обычных примечаний, сокращенным переводом очень информативной статьи Михали Пелед-Гинзбург и Моше Рона «Иерусалим Шахара», позаимствованной из готовящейся к печати книги о творчестве писателя, а также небольшим мемуаром Амоца Коэна «Улица Пророков в начале века», бесхитростно и достоверно рисующим этот оживленный иерусалимский район на протяжении двух первых декад его существования. Таким образом, приложения к этой книге сконцентрированы на вопросах топографии, что диктуется самим ее заглавием. Планируя совместно с издательством продолжать работу над переводом и изданием романов «Чертога», я надеюсь и впредь дополнять их публикацию статьями иных аспектов творчества Шахара: сквозных тем его эпопеи, сюжета, стиля и пр.
Здесь, по традиции, должны были бы следовать сетования на особенности шахаровского иврита и трудности перевода его на русский язык. Вне всяких сомнений, для меня, как для каждого переводчика, важнее всего адекватно передать столь любимый мною в оригинале голос. Однако вместо того чтобы долго и жалостливо рассуждать на тему невозможности перевода и оплакивать неизбежные потери и компромиссы, я хотел бы выразить глубокую благодарность людям, которые оказали и продолжают оказывать мне неоценимую помощь в этом увлекательнейшем и безнадежнейшем труде: постоянному литературному редактору моих переводов, поэту Гали-Дане Зингер, другу-переводчику Петру Криксунову и вдове писателя, профессору Шуламит Шахар, за советами к которым я постоянно обращаюсь.
Иерусалим Шахара
В то время как, представляя территорию любого города, карта изображает ее как некое схематичное единство, роман о том же городе способен исключить из поля своего зрения целые районы и сконцентрироваться на других. И так же как он создает человеческие фигуры, не числящиеся в городской переписи, он имеет право и на создание дополнений к реальному городу — зданий, улиц и целых кварталов, не означенных на обычной карте. Этот процесс выбора, включения и исключения, расширения, сжатия и соединения различен в разных текстах, даже если и имеет дело с тем же самым городом, и он, этот процесс, и определяет в конце концов облик города в конкретном произведении.
Определение Давида Шахара как писателя Иерусалима общепринято. Иерусалим — не только город, в котором он родился и провел большую часть жизни, но и сцена, на которой развертывается подавляющее большинство его сюжетов. Его крупнейшее произведение, серия романов «Чертог разбитых сосудов», на определенном этапе даже именовалось «Иерусалимские свитки». Но что такое, в сущности, Иерусалим Шахара? Этот вопрос далек от тривиальности. Ибо если любой город — это не попросту площадь, улицы, здания, жители, но сгусток понятий, плод сплетения различных дискурсов, иногда противоположных друг другу, облик города литературного тем более есть предмет весьма проблематичный.
Каким же образом изображение Иерусалима вписывается в поэтику Шахара в целом и в поэтику «Чертога» в частности? Существует ли специфическая связь изображения города с сюжетными и тематическими линиями произведения?
Заглавие первого романа «Чертога разбитых сосудов» ясно обозначает время и место событий: «Лето на улице Пророков». Если обозначение времени — лето — носит несколько расплывчатый характер, обозначая более чем одно лето, то улица Пророков «на участке между Абиссинским переулком и Итальянской больницей» представляет собой однозначный центр мира для всей серии романов. Это очень маленький и густонаселенный мир. Улица Пророков и несколько улиц и переулков, отходящих от нее — Абиссинский переулок (ныне — улица Эфиопии), улицы Бней-Брит, Рава Кука, Чанслор (ныне — Штрауса) и Блимуса — вот то сжатое пространство, в котором живут и действуют почти все персонажи «Чертога». Здесь находится дом повествователя, он же дом его главного героя Гавриэля Луриа, и в этом же пространстве живут и прочие центральные персонажи — судья Дан Гуткин с дочерьми Яэль и Оритой, доктор Ландау, библиотекарь Срулик Шошан и члены его семьи, начальник полицейского участка Уильям Гордон и другие. Здесь же расположены общественные заведения, где встречаются действующие лица: кафе «Гат», библиотека Бней-Брит, глазная клиника доктора Ландау и менее важные объекты, вроде кинематографа «Эдисон», лавки Красного Уха и его сына реб Ицхока, мастерской портного Антигеноса, полицейского участка улицы Сент-Пол и школы танцев Длинного Хаима и Одеда. Учительская семинария, где учились Гавриэль и Срулик, гимназия, где училась сестра Срулика Рина, а потом сам повествователь, его друг Арик Высоцкий и сын Берла Рабана, Таммуз, и школа имени Эвелины де Ротшильд, где в свое время воспитывались Джентила Луриа и Шоши Рабан, также расположены в этом пространстве.
Обыкновение повествователя определять пространственные точки в соотношении к другим подобным точкам только усиливает впечатление скученности по сравнению с реальным их расположением на карте. Так, говорится, что дом отца Срулика стоял в переулке, отходящем от улицы Пророков, и то же сказано о библиотеке Бней-Брит; местоположение кафе «Гат» обозначено его непосредственной близостью к улице Пророков, и так же — лавки Красного Уха, напротив которой находилась мастерская портного Антигеноса. Читатель, не очень хорошо осведомленный в топографии Иерусалима, может предположить, что абиссинское консульство находится на Абиссинской улице, и, поскольку о доме повествователя снова и снова говорится, что он расположен напротив абиссинского консульства, может создаться ошибочное впечатление, что и он стоит на Абиссинской улице. И когда про кинематограф «Эдисон» говорится, что он «возле нашего дома», в то время как он удален от Абиссинской улицы так же, как удален от нее в другом направлении дом повествователя (дом Луриа), то воображаемое пространство сжимается и то, что изначально является небольшой территорией, превращается в гораздо меньшую. Это впечатление усугубляют некоторые «неточности» повествователя. Похоже, что он испытывает в отношении этого района чувство повышенной плотности, близости и тесноты, которое передает и читателю. Все ответвляется от одной центральной улицы, и к ней все возвращается. Иногда к этой территории сюжетно присоединяется и географически прилегающее к ней Русское подворье.
Шахаровские романы представляют район, в котором сосредоточены события, промежуточной зоной: это и не Старый город, и не Новый, быстро распространяющийся к западу. Несмотря на близость к центру Западного Иерусалима — треугольнику улиц Яффо, Короля Георга и Бен-Иегуды, — улица Пророков описана у Шахара как пограничная зона, отделяющая еврейский нерелигиозный тыл от потенциально агрессивных миров арабов Мусрары и Шхемских ворот и еврейских ультраортодоксов Ста Врат. Старый город, населенный арабами и ультраортодоксами, наблюдается издалека. Что до новых еврейских районов, то создается впечатление, что «Чертог разбитых сосудов» почти полностью исключает их из сферы своего внимания: Рехавия и Тальпиот упоминаются лишь однажды, а другие важные кварталы вроде Бейт Ха-Керем, Кирьят Моше и Байт Ве-Ган не упоминаются вовсе.
Можно было бы сделать из этого вывод, что данное произведение описывает мир «старого ишува»