йти в курс дела.
— Будьте в этом уверены, Дмитрий Сергеевич, — обещаю я с улыбкой, больше напоминающей звериный оскал. — С нетерпением жду возможности присмотреть за ней. Пойду устраиваться.
Пока я не наговорил ничего лишнего, хватаю ключи со стола и выхожу из кабинета. Вот тебе и родная «Синичка». Двадцать два года прожил, а такой подставы ждал от кого угодно, но только не от нее.
2
К обеду начинают приезжать ребята из списка моего отряда, и я с удовлетворением отмечаю среди них несколько знакомых лиц. Не знаю, откуда взялась эта сентиментальность, но по непонятной причине мне приятно, что новое поколение возвращается в «Синичку» точно так же, как в свое время делал я.
Встретив первую группу мальчишек, веду их к нашему домику с развевающимся на крыше зеленым флагом и неказистой цифрой четыре на двери. Новенькие не находят в этом ничего особенного, сразу помечая своими чемоданами территорию, но парочка второгодок с пренебрежением оглядывает наше новое жилище, недоумевая, почему мы здесь оказались. Один из них, москвич Сеня, на полном серьезе спрашивает у меня, как и когда мы будем возвращать себе первый номер и удобные кровати. Усмехнувшись, я качаю головой:
— Прости, приятель, на тот вопрос у меня самого нет ответа.
Заезд затягивается, поэтому я до самого вечера занимаюсь организационными вопросами, перемещаясь от парковки и административного здания к домику и обратно. Прибывшие мальчишки остаются на попечении Матвея Волкова — моего напарника-вожатого, но я обещаю им, что позже мы обязательно обсудим ситуацию с отрядами и найдем приемлемое решение. Я пока сам не понимаю, стоит ли ввязываться в интеллектуальное сражение с девчонками, но в истории «Синички» были подобные прецеденты, поэтому сразу отметать единственную возможность восстановить справедливость я не готов. Тем более, от одной мысли, что на кровати, на которой я спал все эти годы, ночью может оказаться Александрова, меня начинает потряхивать от возмущения. Этой стерве там не место!
Несмотря на сумбурный день, в «Синичке» все идет по давно заведенному плану. После полдника и короткой экскурсии по лагерю отряды собираются на фестивальной площади: по традиции в первый вечер смены здесь поджигают костры, жарят сосиски и поют песни под гитару. Для вожатых это хорошая возможность создать нужную атмосферу в коллективе, для ребят — познакомиться друг с другом и, особенно для новеньких, снять стресс.
Стоит огню разгореться, распределяю своих парней по задачам — собрать еще веток для поддержания костра, завернуть сырую картошку в фольгу или раздобыть у завхоза пледы на случай похолодания, а сам усаживаюсь на поваленное бревно и наблюдаю за процессом. К моему неудовольствию, взгляд то и дело цепляется за первый отряд: там Александрова, которую едва можно отличить от девочек-школьниц, бойко руководит своими подопечными, успевая при этом трепаться с уже знакомой мне вожатой. Лариса, кажется. Года два назад она бесстыдно ко мне клеилась, хотя у меня в тот момент в Москве была постоянная подруга, наличие которой я не держал в секрете.
— Приметил кого-то из цыпочек? — Матвей неуклюже толкает меня в бок и устраивается рядом на бревне. — Новенькая блондиночка из первого очень даже ничего. Перекинулся с ней парой слов — сдается мне, она захочет поразвлечься.
— Не интересно, — отрезаю я равнодушно, не допуская никакой двусмысленности. — А ты бы хоть до завтра подождал, прежде чем телок клеить.
Я знаю Матвея несколько лет, он хороший парень, но неисправимый бабник. Смена без страстной интрижки для него — время, прожитое зря. Мне, разумеется, глубоко наплевать, если Александрова станет его очередной пассией, но парня жалко. Эта ведьма пройдется по нему катком для укладки асфальта и даже не обернется. С моим другом именно так и произошло, а я не настолько альтруист, чтобы второй раз вытирать кому-то сопли и слушать депрессивный бред о неразделенной любви к белокурой стерве с желтой ленточкой в волосах.
— Ноги у нее какие, — не унимается Матвей, звонко цокая языком. — И задница. Нет, ты вообще видел?
«Был бы рад выколоть себе глаза, чтобы не видеть», думаю мрачно, и с облегчением выдыхаю, когда на горизонте появляется Нина Петровна, бессменный повар «Синички», и у меня появляется отличный предлог избавиться от продолжения тупиковой беседы.
— Первый… — черт. — Четвертый отряд! — гаркаю я, громко хлопая в ладоши. — Мне нужно пять человек, чтобы помочь с едой.
В компании добровольцев я встречаю Нину Петровну и забираю у нее тележку с сосисками и свежим хлебом. Выслушав четкие инструкции повара, мальчишки отправляются разносить подносы с провизией по отрядам, а я, убедившись, что Матвей нашел себе занятие у костра, возвращаюсь к своему месту на бревне.
Секунд двадцать мой взгляд бесцельно блуждает по площади, пока не цепляется за шумную компанию метрах в тридцати от моего наблюдательного пункта. В толпе три девочки-вожатые из первого отряда, включая Александрову, и незнакомый мне долговязый парень, возможно, тоже один из новеньких. Они что-то живо обсуждают, время от времени взрываясь хохотом, а я с несвойственным мне старческим раздражением думаю, что лучше бы они следили за своей ребятней, чем трепались.
Против воли мое внимание фокусируется на Александровой. Если бы я мог, то представил бы, что ее не существует, но это непозволительная роскошь: своего врага нужно знать в лицо, поэтому сквозь летящие в разные стороны искры от костра, я сканирую ее взглядом. Тоненькая фигура с женственными округлостями в положенных местах, длинные стройные ноги, блестящие волосы, свободно струящиеся по плечам, — вынужден признать, что за те несколько лет, что мы не виделись, стерва стала еще привлекательнее. Не удивительно даже, что у Матвея на нее рефлекс, как у собаки Павлова.
Вечереет. Над площадью зажигаются фонари, а на ногах Александровой вспыхивают неоном модные кроссовки. Это все светящаяся отделка и мне просто больше некуда смотреть — только поэтому я замечаю на аккуратной коленке свежую ссадину с уже запекшейся кровью. Глупость какая-то, но я надеюсь, девице хватило ума продезинфицировать рану. Потому что всякое бывает, а возиться с ее болячками, когда в лагере сотня детей, с каждым из которых в любое время может что-то произойти, нашей медсестре ни к чему.
— Кир, ты идешь? — внезапный окрик Волкова заставляет меня оторваться от созерцания стройных ног.
Чувствую себя пойманным на месте преступления, но приятель, кажется, даже не замечает моего постыдного интереса. Я встаю с насиженного места и иду к ребятам, которые уже похватали с подноса сосиски, и теперь умело насаживают их на заточенные палочки.
— Всем хватило? — оглядываю своих сорванцов, которые гипнотизируют подгорающие бока сосисок, и подкидываю в огонь пару сухих бревен. — Тогда предлагаю познакомиться. С кем-то из вас мы уже пообщались, кто-то знает меня не первый год, но повторю еще раз для всех — меня зовут Кирилл, я старший вожатый этого отряда. По любым вопросам можете обращаться ко мне, Матвею или Павлу — он приедет завтра. На время смены мы ваши мамы, папы и старшие братья. Вас обижают — идете к одному из нас. Вам плохо — идете к одному из нас. У вас что-то украли — идете к одному из нас. Территорию лагеря покидать строго запрещено. Говорят, в лесу есть медведи и в это время года они как раз голодные — не искушайте судьбу. Если гормоны играют, девочек клеить можно, ухаживать, на медляки приглашать, песни петь, стихи писать тоже. Все остальное — нельзя. Так что держите себя в руках. Мы друг друга понимаем?
Вялый хор «да» проносится по нестройным рядам пацанов.
— Еще раз — мы друг друга понимаем?
Добившись удовлетворительного ответа, я сажусь обратно на бревно, уступая роль оратора Матвею, который объясняет особенности распорядка дня в «Синичке» и дает новеньким несколько советов ориентирования на местности. Потом по очереди встают ребята: называют имена и родные города и кратко перечисляют список увлечений. Послушать их, так у нас вся карта России в сборе, а из активных спортсменов можно собрать дворовую команду по футболу.
Когда с перекличкой покончено, я беру в руки гитару. В детстве ненавидел ходить в музыкальную школу, а теперь благодарен отцу за то, что в свое время не дал мне бросить. Сейчас гитара — моя отдушина. Побренчать после паршивого дня в офисе — отличный способ снять напряжение.
Чем дольше я играю, тем теснее становится у нашего костра — после нескольких баллад, к нам активно подтягиваются другие отряды. Первый тоже. Парочка мальчишек из моего выводка уступают свои места на бревнах краснеющим школьницам — отмечаю для себя, что за этими джентльменами в будущем нужно следить особенно внимательно. Александрова с Ларисой и новенькой вожатой, чье имя я пока не знаю, тоже пришли — расстилают плед неподалеку и берут на него девчушек, которым не достались места у огня.
Я, глядя на все это, испытываю странную нервозность и даже злость — наверное, это отголоски эмоций, вызванных поступками Леры в прошлом. Логически я могу себе это объяснить, но на уровне чувств меня бесит, что спустя все это время, она оказывает на меня такое разрушительное воздействие. Я был бы рад, если бы мой разум объявил ей тотальный игнор вместо того чтобы подкидываться всякий раз, когда она оказывается в радиусе пятидесяти метров.
Внезапно наши с ней взгляды встречаются над потрескивающим огнем. Александрова застывает, ее огромные фиалковые глаза, в которых отражаются танцующие язычки пламени, распахиваются сильнее, но длится это лишь мгновение — она поспешно отворачивается и натянуто улыбается кому-то в стороне.
В раздражении передаю гитару пятнадцатилетнему парнишке, который давно рвется в бой, а сам присаживаюсь на корточки, чтобы зарыть в тлеющие угли картошку.
— Привет, — подчеркнуто томный голос над ухом заставляет меня поморщиться.
— Здравствуй, Лариса, — отвечаю сухо, без интереса разглядывая голые ноги с толстоватыми щиколотками, перехваченными блестящими ремешками сандалий.