– Твоей интуиции можно доверять. В какой степени он виноват и какова доля соучастия, еще предстоит выяснить.
– И кстати! – Богданов поглядел на Ульяну. – Ты оказалась права, Вяземский намеренно заселился в пансионат раньше, чем приехала экспедиция, и скоро выяснил, что Конюхов сбивает плитку в усадьбе. Вяземский приставил к нему своего подельника, и тот стал следить за его машиной. Вскоре Конюхов отправился в ювелирный магазин к оценщику. Тогда Вяземский понял, что клад уже найден.
– А когда он узнал, что это только затравка? – спросила Ульяна. – Так и вижу лицо Герасимова… И почему-то всегда в свете свечи. Вижу, как он складывает брошки за кирпич и приговаривает: «Нет мозгов найти остальное – довольствуйся малым».
– Про плитку и карту Вяземский узнал гораздо позднее, и, кстати, от того же профессора. Выражаясь фигурально, они всю дорогу смотрели в одну сторону.
– Збруев знал, что Вяземский и его подельник отняли драгоценности и совершили убийство?
– Божится, что не знал. Но как ему верить? Лукавый человек… – сказал Богданов. – Что касается плитки, первоначально они ею заинтересовались, когда узнали, что Конюхов ездит к Качалину. Дальше – больше. И здесь опять виноват профессор. Изучив архивные документы, он понял, что обнаруженные Конюховым ценности – только малая часть. На свою беду или с умыслом Збруев сообщил об этом Вяземскому. Тот сказал, что ему нужно все и он будет искать остальное, чего бы ему ни стоило.
– Так и сказал? – переспросила Ульяна.
– Дословно.
– Уверенный в себе, целеустремленный человек. Я сразу это в нем разглядела.
– А по-моему, так просто козел. – Богданов достал сигареты и вопросительно посмотрел на Ульяну. – Можно закурить?
– Кури, – ответила она. – Но сначала открой окно.
Богданов встал и прошел к окну. Открыв створку, выдохнул дым на улицу и продолжил:
– Потом Вяземский вынудил профессора, опять же с его слов, договориться о встрече с Качалиным. Но тот под разными предлогами не брал трубку, и Збруев подкараулил его во дворе. Наврал про грузинского коллекционера, который продавал какие-то бисквиты, черт их поймешь…
– Это белые статуэтки, – объяснила Ульяна. – В доме Качалина их много.
– Как сказал Збруев, это была его страсть. Ну и в конце концов он уломал Качалина. Тот согласился принять грузина.
– На него Вяземский похож меньше всего! – усмехнулась Ульяна.
– Это несущественно. Главное, чтобы открыли дверь. И вот тут, должен заметить, Збруев повинился. Он признал, что проявил мягкотелость и не должен был этого делать. Однако профессор полагал, что речь идет о мошенничестве или обычном наезде. Как ты сама понимаешь, богатых у нас не любят.
– Мягкотелость… – хмыкнула Ульяна. – Видать, успел полистать Уголовный кодекс. За мягкотелость срок не дают.
– Встречу запланировали на позднее время: по легенде, у грузина был ночной самолет в Бонн.
– Почему именно в Бонн?
– Этого я не знаю. Не исключено – первое, что пришло в голову. Збруев поделился со мной сокровенным: когда он узнал о смерти Качалина – его это подкосило.
– Что сие значит?
– Иными словами, сбило с ног.
– Ах, вот оно что…
– И он тут же привел изречение, которое оправдало его поступок.
– Опять латинизм?
– На этот раз из Гете: кто ищет истины – не чужд заблуждения.
Ульяна кивнула:
– Да он просто ходячий сборник цитат.
– Начитанный человек, – подтвердил Богданов и без перерыва продолжил: – Что именно рассказал Качалин под пытками, Вяземский не сказал. Но он принес и отдал профессору шкатулку с картами. Збруев, кстати, видел и шкатулку, и карту в доме Качалина.
– Что-то мне подсказывает: сразу после убийства Качалина у Вяземского не было полной информации про плитки. Иначе бы он их забрал.
– С этим не соглашусь, – возразил Богданов. – Даже если бы захотел, не увез бы. Груз приличный, нужна по меньшей мере «Газель».
– И все-таки он ее забрал…
– Сама говорила, что Вяземский целеустремленный. – Богданов затушил сигарету, закрыл окно и снова уселся за стол.
– Профессор знает подельника Вяземского? – спросила Ульяна.
– Видел и готов описать внешность. Вяземский называл его Климом.
– Кличка или имя?
– Не исключено, что производная от фамилии. Короче, будем пробивать и объявлять в розыск, как и самого Вяземского. И вот еще что! Тебе будет интересно это узнать. В подтверждение отъявленной подлости Вяземского профессор передал содержание его разговора по телефону.
– Подслушал? – догадалась Ульяна.
– Его подельник, взрослый мужик, сидел вместе с Клевцовым в тюрьме. Узнав об этом, Вяземский позвонил кому-то по телефону и приказал украсть нож с отпечатками шеф-повара.
– Ну мы-то знаем, кому он звонил, – заметила она и спросила: – Но почему он сбежал? Про задержание Лурье не было известно никому, кроме нас двоих.
– Его величество случай или подлость момента. По чистой случайности Вяземский заметил Лурье в моей машине, когда мы выезжали за ворота, а он парковался. Как говорится, ирония судьбы. После этого он тут же решил смыться, но не смог, поскольку должен был вывезти дорогостоящее оборудование. Короче, уехал он только утром. Впрочем, об этом ты уже знаешь. – Богданов хитро прищурился и склонил голову. – А хочешь, я тебе расскажу самое интересное?
Она ответила:
– Ну, говори.
– Профессор Збруев считает: поскольку часть плитки не снята, Вяземский не сможет сложить весь пазл и отыскать клад.
– Это же очевидно.
– Но он пойдет до конца, – закончил мысль Богданов. – По словам профессора, все плитки хранятся у Вяземского. Где именно, неизвестно.
– Дочка Збруева может знать, – подсказала Ульяна.
Богданов недовольно скривился:
– Может. Но не сказала.
– Ты говорил с ней? – Ульяна заметно оживилась.
– Говорил, – ответил Богданов. – И на сто процентов уверен, что она поддерживает связь с Вяземским.
– Нужно отследить по звонкам! Сделай запрос провайдеру!
– Слишком долго, – отмахнулся Богданов. – У меня есть другой план. Позвони Дюкову и распорядись, чтобы он вывел охрану из мезонина.
– Зачем? – поинтересовалась Ульяна, чувствуя, что за этим следует продолжение.
– Между делом в разговоре с профессорской дочкой я пробросил одну интересную темку. Сказал, что охрана с мезонина снята и завтра утром в дом заходят рабочие, которые будут работать в три смены, днем и ночью. Новая хозяйка, а это ты… – он посмотрел на нее с улыбкой, – приказала закончить реконструкцию в кратчайшие сроки.
– Кажется, я поняла…
– Думаю, Вяземский заглотит этот крючок, – закончил Богданов.
Темнеть начало в десятом часу. В одиннадцать сделалось темно, хоть выколи глаз. Серебряный катер, сначала на малом ходу, потом заглушил мотор и на багре тихонько причалил к берегу. Первым с него соскочил здоровяк оперативник Гаврилов, вторым – Дюков, за ним на берег спрыгнул Богданов. Когда Ульяна встала на борт, к ней протянулись сразу три мужские руки. Она выбрала Богданова и не возражала, когда, поймав ее на лету, он крепко прижал ее к себе.
– Не волнуйся, все будет хорошо.
Она не ответила, хотя и могла бы. Наверное, потому, что на самом деле волновалась.
Катер тихо уплыл вниз по течению, не включая мотора. Пригнувшись к земле, перебежками, все четверо добрались до раскопок, которые оставили археологи, и спрыгнули в глубокую яму. Там, расположившись удобнее, Гаврилов достал из рюкзака приборы ночного видения, устройство для прослушивания дистанционных разговоров, способное уловить самый тихий шепот, и оружие, которое тут же раздал мужчинам. Богданов взял прибор для ночного видения и, высунувшись из ямы, приставил к глазам. Ульяна опередила Дюкова, забрав себе второй.
На совещании, которое прошло за несколько часов до намеченной операции, решили, что будет рискованно выдвигаться к усадьбе со стороны пансионата, чтобы потом идти через лес. У преступников могли быть осведомители. Поэтому решили зайти с берега реки. Место для засады выбирали коллегиально, и все сошлись на раскопках.
Первые два часа на сырой земле показались Ульяне испытанием. Она отдала Дюкову прибор, и тот устроился рядом с Богдановым.
К трем часам ночи Ульяна сползла на самое дно ямы и сжалась в комочек, сожалея, что не оделась теплее. Ночью у реки было холоднее, чем на территории пансионата.
– Да что ж это они… – тихо сказал Богданов. – Неужто не придут?
В окнах флигеля не было ни огня. Предполагать, что Вяземский там, было бы глупо. Гаврилов сидел в наушниках и ловил малейшие звуки.
Прошел еще один час. Под утро в лесу и кустах зачирикали птицы, что сильно мешало Гаврилову. Вслушиваясь, он тяжело дышал и время от времени матерился.
Когда терпение было на исходе и Богданов, руководивший операцией, был готов отдать приказ сниматься, Гаврилов прошипел:
– Я что-то слышу…
Дюков и Богданов активизировались, обозревая территорию перед домом. Но там никого не было.
– Это далеко… – обронил Гаврилов.
– Можешь определить точнее? – спросил Богданов.
– Где-то за домом. Может, наискосок.
– Что слышишь?
Гаврилов воспроизвел:
– Вжик… Пуфф… Вжик… Пуфф.
– Ну, а кроме «вжик пуффов»?
– Вроде кто-то подал голос… Ага, их там двое. Разговаривают.
– О чем?
– Не слышно. Слишком далеко, и помехи.
Богданов выполз на траву и обернулся:
– Гаврилов, бросай свою лабуду и перебежками до дома со мной. Дюков, ты тоже с нами. И чтобы тихо…
– А я? – Ульяна подползла из ямы.
– Ты остаешься здесь и ждешь, когда мы вернемся. – Придумав ей задание, он добавил: – Будешь наблюдать за рекой.
Она возмутилась:
– Да что я тебе, школьница? Я такой же следователь, как ты.
– Хватит базарить! – сказал Богданов и, пригнувшись, побежал к дому. Гаврилов и Дюков по одному – за ним.
Ульяна дождалась, когда они обогнут дом с правой стороны, и прокралась следом, но обошла его слева. Отсюда до хозяйственного двора было гораздо ближе. Вывернув из-за выступа, она увидела у конюшни силуэты двоих мужчин и рядом кучу земли. Один из них отбросил лопату и тихо произнес: