Спросить-то некого, размышлял Дуглас, кругом ни души. Спросить некого, поделиться не с кем. Как докопаться до сути? Узнаем ли мы правду?
Из другого конца палаточного музея раздался пронзительный смешок. Это в шатер вбежали шестеро хихикающих девчонок, которые впустили внутрь яркий клин дневного света.
Когда полог вернулся в прежнее положение и шатер снова погрузился в полумрак, веселье как рукой сняло.
Дуг отвернулся и наугад шагнул к выходу.
Он набрал полную грудь теплого воздуха, отдающего летом, и крепко зажмурился. У него так и стояли перед глазами тумбы, лотки, банки с тягучим раствором, а в этом растворе плавали жутковатые кусочки плоти, непонятные существа из нехоженых краев. Одно походило на лягушку с половинкой глаза и половинкой лапки, но он знал, что это не то. Другое смахивало на клок, вырванный из привидения, на сверхъестественный сгусток, вылетевший из окутанного туманом фолианта в ночном книгохранилище, но нет. Третье напоминало мертворожденного щенка любимой собаки, но как бы не так. Перед его мысленным взором содержимое банок таяло, раствор соединялся с раствором, свет со светом. Но если быстро переводить взгляд с одной банки на другую, удавалось почти оживить содержимое: перед глазами вроде как прокручивалась пленка, на которой мелкие детали становились крупнее, потом еще крупнее, приобретали очертания пальца, кисти, ладони, запястья, локтя, а последнее существо стряхивало сон, широко открывало тусклые голубые глазки, лишенные ресниц, и, уставившись прямо на тебя, беззвучно кричало: «Смотри! Разглядывай! Я здесь в вечном плену! Кто я? Кто я — вот в чем вопрос, кто, кто? Эй ты, там, снаружи, любопытный зевака, не кажется ли тебе, что я — это… ты?»
Рядом с ним, по щиколотку в траве, стояли Чарли, Уилл и Том.
— Как это понимать? — шепотом спросил Уилл.
— Я чуть не… — начал Дуг, но его перебил Том, давившийся слезами.
— Что-то я нюни распустил.
— С кем не бывает, — сказал Уилл, но и у него глаза были на мокром месте. — Тьфу ты, — пробормотал он.
Рядом раздался какой-то скрип. Краем глаза Дуглас увидел женщину с коляской, в которой нечто ворочалось и плакало.
Кроме этой женщины в толпе еще выделялась парочка: молодая красотка под руку с моряком. А у самой воды девчонки с развевающимися волосами играли в пятнашки, увертывались и прыгали, мерили песок резвыми ножками. Их стайка убегала все дальше по берегу, и под трели девчоночьего смеха Дуглас опять повернулся к пологу шатра и к большому вопросительному знаку.
Ноги сами понесли его, как лунатика, прямо ко входу.
— Дуг! — окликнул Том. — Ты куда? Снова эту дрянь разглядывать?
— Хотя бы.
— Делать тебе нечего, что ли? — взорвался Уилл. — Страхолюдины заспиртованные, в банках из-под соленых огурцов. Я домой пошел. Айда, парни.
— Как хотите, — сказал Дуг.
— И вообще, — Уилл провел ладонью по лбу, — голова у меня раскалывается. С перепугу, наверное. А у вас?
— Чего пугаться-то? — сказал Том. — Сам же говоришь: заспиртованные они.
— Пока, ребята. — Дуглас медленно приблизился к шатру и остановился у мрачного входа. — Том, дождись меня. — И Дуг скрылся за пологом.
— Дуг! — крикнул, побледнев, Том в сторону шатра, помоста и банок с невиданными уродцами. — Осторожней там, Дуг! Будь начеку!
Ринувшись было следом, он обхватил себя за локти, чтобы унять дрожь, заскрипел зубами и остался стоять — наполовину в ночи, наполовину при свете дня.
III. Аппоматокс
Глава 36
Почему-то весь городок заполонили девчонки: они то бегали, то чинно прогуливались, то скрывались в дверях, то выскакивали на улицу, толкались в дешевом магазинчике, сидели, болтая ногами, у стойки с газировкой, отражались в зеркалах и витринах, ступали на проезжую часть и поднимались на тротуар, и все как на подбор вопреки осени пестрели яркими платьицами, и все как одна — ну ладно, не все, но почти все — подставляли волосы ветру, и все опускали глаза, чтобы проследить, куда направятся их туфельки.
Это девчоночье нашествие приключилось нежданно-негаданно, и Дуглас, шагавший по городу, как по зеркальному лабиринту, оказался почему-то вблизи оврага, начал продираться сквозь джунгли кустарников и только теперь понял, куда его занесло. С верхушки косогора ему мерещился озерный берег, песок и шатер с вопросительным знаком.
Он пошел куда глаза глядят и необъяснимыми путями забрел в палисадник мистера Квотермейна, где остановился как вкопанный и стал ждать неизвестно чего.
Квотермейн, почти невидимый на затененной веранде, подался вперед в кресле-качалке: заскрипело плетеное сиденье, заскрипели кости. Некоторое время старик смотрел в одну сторону, а мальчик в другую, пока они не встретились взглядом.
— Дуглас Сполдинг? — уточнил Квотермейн.
— Мистер Квотермейн? — уточнил мальчик.
Как будто никогда прежде не встречались.
— Дуглас Сполдинг. — На сей раз это было подтверждение, а не вопрос. — Дуглас Хинкстон Сполдинг.
— Сэр. — Мальчик тоже подтверждал, а не спрашивал. — Мистер Келвин Си Квотермейн. — И добавил для верности: — Сэр.
— Так и будешь стоять посреди лужайки?
Дуглас удивился.
— Не знаю.
— Почему бы тебе не подойти поближе? — спросил Квотермейн.
— Мне домой пора, — сказал Дуглас.
— К чему такая спешка? Давай-ка сочтемся славой, освежим в памяти, как науськивали бойцовых псов, как сеяли панику в стане врага — нам ведь есть что вспомнить.
Дуглас еле удержался от смеха, но поймал себя на том, что не отваживается сделать первый шаг.
— Смотри сюда, — сказал Квотермейн, — вот я сейчас зубы выну и тогда уж точно тебя не укушу.
Он притворился, будто вытаскивает изо рта вставные челюсти, но вскоре оставил эту затею, потому что Дуглас уже оказался на первой ступеньке, потом на второй и, наконец, ступил на веранду, а там старик кивком указал на свободное кресло-качалку.
После чего случилась удивительная вещь.
Как только Дуглас опустился в кресло, дощатый настил веранды чуток просел под его весом, буквально на полдюйма.
Одновременно с этим мистер Квотермейн почувствовал, как плетеное сиденье приподнялось под ним на те же полдюйма!
А дальше Квотермейн устроился поудобней, и настил просел уже под его креслом.
В тот же миг кресло Дугласа беззвучно поползло вверх, этак на четверть дюйма.
Так и получилось, что каждый из них каким-то чутьем, каким-то полусознанием догадался, что они качаются на противоположных концах невидимой доски, которая в такт их неспешной беседе ходит вверх-вниз, вверх-вниз: сначала опускался Дуглас, а Квотермейна малость поднимало вверх, потом снижался Квотермейн, а Дуглас незаметно приподнимался — раз-два, выше-ниже, плавно-плавно.
Вот в ласковом воздухе умирающего лета оказался Квотермейн, а через мгновение — Дуглас.
— Сэр?
— Да, сынок?
А ведь раньше он меня так не называл, подумал Дуглас и с капелькой сочувствия отметил, как потеплело стариковское лицо.
Квотермейн склонился вперед.
— Пока ты не засыпал меня вопросами, дай-ка я у тебя у тебя кое-что выясню.
— Да, сэр?
Старик понизил голос и выдохнул:
— Тебе сколько лет?
Этот выдох проник сквозь губы Дугласа.
— Ммм… восемьдесят один?
— Что?!
— Ну, не знаю. Примерно так. Точней не скажу.
Помолчав, Дуглас решился:
— А вам, сэр?
— Однако… — протянул Квотермейн.
— Сэр?
— Хорошо, давай навскидку. Двенадцать?
— Сэр?!
— Не лучше ли сказать, тринадцать?
— В точку, сэр!
Вверх-вниз.
— Дуглас, — заговорил наконец Квотермейн. — Вот объясни. Что это за штука — жизнь?
— Ничего себе! — вскричал Дуглас. — Я то же самое у вас хотел спросить!
Квотермейн откинулся назад.
— Давай немного покачаемся.
А качели — ни туда ни сюда. Остановились — и как заколодило.
— Лето нынче затянулось, — проговорил старик.
— Я думал, ему конца не будет, — подтвердил Дуглас.
— Оно и не кончается. До поры до времени, — сказал Квотермейн.
Потянувшись к столику, он нащупал кувшин с лимонадом, наполнил стакан и передал Дугласу. Тот чинно сделал небольшой глоток. Квотермейн прокашлялся и стал изучать собственные руки.
— Аппоматокс, — произнес он.
Дуглас не понял:
— Сэр?
Квотермейн оглядел перила крыльца, ящики с кустами герани и плетеные кресла, в которых сидели они с мальчиком.
— Аппоматокс. Не доводилось слышать?
— В школе вроде бы проходили.
— Как узнать, кто из них ты и кто — я? Это важно.
— Из кого «из них», сэр?
— Из двух генералов, Дуг. Ли и Грант. Грант и Ли. У тебя какого цвета военная форма?
Дуглас оглядел свои рукава, штанины, башмаки.
— Стало быть, ответа нет, — заметил Квотермейн.
— Нет, сэр.
— Давно это было. Двое усталых, немолодых генералов. При Аппоматоксе.
— Да, сэр.
— Итак. — Кел Квотермейн наклонился вперед, поскрипывая тростниковыми костями. — Что ты хочешь узнать?
— Все, — выпалил Дуглас.
— Все? — Квотермейн хмыкнул себе под нос. — На это потребуется аж десять минут, никак не меньше.
— А если хоть что-нибудь? — спросил Дуглас.
— Хоть что-нибудь? Одну, конкретную вещь? Ну, ты загнул, Дуглас, для этого и всей жизни не хватит. Я довольно много размышлял на эту тему. «Все» с необычайной легкостью слетает у меня с языка. Другое дело «что-нибудь»! «Что-нибудь»! Пока разжуешь, челюсть вывихнешь. Так что давай-ка лучше побеседуем обо «всем», а там видно будет. Когда ты разговоришься и вычислишь одну-единственную, особенную, неизменную сущность, которая пребудет вечно, то сразу дай мне знать. Обещаешь?
— Обещаю.
— Итак, где мы остановились? Жизнь? Это, между прочим, тема из разряда «все». Хочешь узнать о жизни все?
Дуглас кивнул и потупился.
— Тогда наберись терпения.
Подняв глаза, Дуглас припечатал Квотермейна таким взглядом, в котором соединились терпение неба и терпение времени.