[29], — как говорят сегодняшние специалисты по борьбе с повстанцами. Для проведения рекогносцировки Афина наряжает Одиссея в нищего, «чтоб глядел на [него] с отвращеньем каждый» («Одиссея», XIII, 402).
Начинается операция. Одиссей отправляется к своему бывшему свинопасу, верному Евмею, который сохранил привязанность к Одиссею и продолжает следить за его стадами. Свинопас не узнаёт своего хозяина, но достойно принимает его у себя, как и следует принимать чужестранца. Евмей не предал и не забыл хозяина. Но почему Гомер сопровождает его эпитетом «божественный»? Да потому что он остался верен Одиссею и повел себя справедливо по отношению к себе подобному. Это первый человек, которого Одиссей встречает за долгое время, и это первое чистое, непосредственное присутствие предваряет встречу нашего героя с миром людей. Для античного поэта божественно то, что наличествует, в реальном свете, и открывается нам в своей истине.
Одиссей проведет в бедной хижине Евмея некоторое время. Битва за «возвращение царя» начинается именно здесь, в самом низу. Путь от хибары свинопаса до царского дворца будет кровавым. «Одиссея» — это рассказ о возвращении своего достояния и восстановлении порядка. А пока что Гомер показывает нам здесь, в хижине, властитель и слуга заключают прекрасный союз. Сейчас у царя Одиссея в качестве поддержки есть только свинопас. Но это только первый солдат его будущей армии.
Но мы с вами хорошо знаем, что понятие хозяина жизни не сводится к административному положению. Некоторые бедняки ведут себя по-королевски. Это простые, но сильные духом обычные люди, как скажет позднее Джордж Оруэлл. Гомер не смотрит на человечество сквозь жалкую систему координат социально-марксистского понимания жизни, сводящего всё и вся к вопросу об экономическом статусе. Ведь если в качестве инструмента постижения мира довольствоваться разделительной линией между богачом и бедняком, эксплуататором и эксплуатируемым, мы никогда не заметим тех внутренних связей, объединяющих Одиссея и его свинопаса. Они оба, находясь на разных этажах социальной лестницы, принадлежат к одной аристократической расе. А между ними — всякого рода узурпаторы.
Одиссей и свинопас проводят чудесную бессонную ночь. Они рассказывают друг другу разные истории. И люди продолжат сочинять сказки еще две с половиной тысячи лет. А пока что мы имеем дело с романом. Одиссей врет, как дышит. Он рисует эпические картины, бахвалится, но при этом скрывает свое имя.
Некоторое время спустя просвещенный Афиной Телемак возвращается из Спарты и идет к Евмею. Афина расставляет фигуры и сплачивает ряды.
Сын не узнает в бедняке своего отца. Впрочем, он и Афину-то не видит:
не всем нам
Боги открыто являются, —
напоминает Гомер («Одиссея», XVI, 160–161). Какие строки! Одни видят чудеса, а другие нет. Гомер указывает нам на то, что не все мы равны перед судьбой. Одни в фаворе у богов, другие — нет. Одни улавливают мерцание чудесного, другие не замечают его. Одни умеют расшифровывать реальность, другие довольствуются тем, что просто на нее смотрят.
Наконец, Телемак узнает отца. И по щекам сурового воина и его сына бегут слезы. Подготовку плана они заканчивают уже вместе. Они покончат с «многобуйными женихами» («Одиссея», XVI, 271). Одиссей уверяет сына в победе, и Телемак перестает сомневаться:
Сердце мое ты, отец, уповаю я, скоро на самом
Деле узнаешь; и дух мой не слабым найдешь ты.
В это мгновение Телемак становится взрослым и прощается с детством, не прибегая к помощи Зигмунда Фрейда.
Пока Пенелопе не следует знать о возвращении мужа. Она узнает о возвращении сына. Женихи удручены, ведь хитрость их не сработала. И для них небо уже начало хмуриться. В одном учении, проповедующем идею порядка, сказано, что наступит день, когда придет расплата.
Время реставрации
Начинаются сцены возвращения утраченного порядка. Дворец превратится в театр справедливости. Справедливость будет восстановлена жестокостью. Мы видим женихов, уверенных в своей правоте, вульгарных, похабных. Гомер часто пишет о «дерзком неприятном гаме». Такое сборище маркизов ведь нам уже знакомо, правда? Это универсальный образ амбициозности и посредственности. Они уверены в своей правоте. Весь этот шум — эхо мерзости, и теперь, две с половиной тысячи лет спустя, всем совершенно ясно, что существует пропорциональное соотношение между вредоносностью какой-нибудь общественной группы и уровнем шума, которого она достигает, чтобы заявить о том, что считает своим триумфом.
Все женихи, возглавляемые Антиноем, по очереди смеются над Одиссеем. Над ним смеются служанки, его грубо отталкивают, в том числе один нищий.
В сложном и непредсказуемом мифологическом мире принадлежность к определенному классу не определяет значение человека. И цари и оборванцы могут выказывать одинаковую посредственность или благородство. Человек не является человечным по рождению, слуга не обладает монополией на невинность, как и господин — монополией на благородство души. Мир Гомера далек от эссенциализма[30]. Он похож на действительность: в нем все пересекается.
Даже Пенелопа не узнаёт мужа, облаченного в тряпье. Прошло двадцать лет. Афина слишком опытна в деле метаморфоз, чтобы кто-то смог узнать Одиссея. Преданная Пенелопа лишь немного взволнована тем фактом, что этот нищий упомянул ее мужа. Она хочет верить, что тот жив, тогда как все остальные надеются, что мертв.
Старый пес Аргос узнаёт своего хозяина и умирает пораженный ударом молнии. А также одна служанка, омывающая ноги этого нищего, замечает шрам, оставшийся у ее хозяина после охоты. Свинопас, собака, служанка: возвращение царя окружено более чем скромными почестями. Их социальная принадлежность не важна. Они будут триумфаторами, потому что они на стороне порядка. Гомер проявляет здесь свой гений романиста, предвосхищая победу того, у кого нет ни чинов, ни званий.
От Пенелопы требуют решения. Эти негодяи подгоняют ее. Она должна выбрать себе мужа среди этих отвратительных воздыхателей. Ее уловка с саваном была раскрыта. Эта история хорошо известна и уже давно стала частью мирового достояния женских хитростей. Долгое время она утверждала, что нужно подождать: когда она закончит ткать свой саван, тогда и выберет себе мужа, но каждую ночь Пенелопа втайне распускала сотканное.
Афина подсказывает Пенелопе устроить соревнование по стрельбе из лука, победитель которого и получит ее руку:
Слушайте все вы, мои женихи благородные: дом наш
Вы разоряете, в нем на пиры истребляя богатство
Мужа, давно разлученного с милой отчизною; права
Нет вам на то никакого; меня лишь хотите принудить
Выбрать меж вами, на брак согласясь ненавистный, супруга.
Можете сами теперь разрешить вы мой выбор. Готова
Быть я ценою победы. Смотрите, вот лук Одиссеев.
То, что женихи принимают за воздаяние своему терпению, станет их отходной молитвой. Этот лук станет орудием побоища.
Читатель это знает. Поэт его уже просветил. Читатель — на стороне богов. Соревнующиеся должны натянуть на лук Одиссея тетиву и выпустить из него стрелу, которая одним махом должна пролететь сквозь двенадцать колец, не задев их.
Телемак начинает, но по условному знаку отца, которого по-прежнему никто не узнал, оставляет эту затею. Женихам недостает силы. Тогда Одиссей, открывшись Евмею, дает ему последние инструкции. Двери дворца закрываются, как в мышеловке, из арсенала достается оружие, вырабатывается план действий.
Затем Одиссей под шутки окружавших его изменников берет лук, натягивает тетиву, пускает стрелу сквозь кольца и празднует победу.
«Луку имя жизнь, а дело его — смерть», — писал Гераклит. Для человека античности, как и сегодня еще для некоторых из нас, лук является философским символом. Это оружие Аполлона. А поэт Орфей в качестве мирного лука использует лиру… Лук и лира: один помог восстановить порядок — значит, другая может аккомпанировать песням. У Гераклита лук символизирует единство противоположностей. У Одиссея он иллюстрирует стремление к цели, верность своему пути и напряженную, как тетива, жизнь в течение последних двадцати лет. Одиссей не является человеком вечного возвращения, это человек возвращения величавого.
Женихи поражены увиденным. Этот убогий нищий выиграл состязание:
И никто из гостей многочисленных пира
Вздумать не мог, чтоб один человек на толпу их замыслил
Дерзко ударить и разом предать их губительной Кере.
Одиссей сбрасывает свои лохмотья и вспрыгивает, «держа свой колчан со стрелами и лук, на высокий двери порог» («Одиссея», XXII, 2–3).
Сцены насилия, как молнии, постоянно возникают в ходе поэмы. «Одиссея» — это морской рассказ, прерываемый конвульсиями, все его линии сходятся к этой запущенной Одиссеем стреле. Гомер ускоряет повествование, как в кино: Одиссей действует. Дворец недостойных оргий превращается в помост казни. Празднику изменников пришел конец.
Разбушевавшиеся Одиссей и Телемак убивают всех женихов одного за другим, начиная с их предводителя Антиноя, который получает стрелу в голову.
Гомер снова блистает уже отточенным в «Илиаде» искусством описания бойни. Дорогие читатели, ни одна деталь не будет опущена! Уведите детей от экранов! Можно подумать, что опять начинается то буйство, которое сделало виновными людей под Троей. Летят головы. Гомер преподносит нам описание пыток Мелантия. Служанки повешены:
поднялся ужасный