У сегодняшних богов другие лица, у народов — лучше оружие, количество людей увеличилось, а Земля уменьшилась.
Но у каждого из нас в душе есть своя внутренняя Итака, которую порой нам хочется отвоевать, порой — хотя бы снова достичь ее, но чаще всего — сберечь.
И всем нам угрожают новые Троянские войны. У Трои может быть много имен; боги всегда где-то рядом и готовят новый поход. Это не значит, что люди прокляты и обречены все время сражаться друг с другом. Это значит, что история не закончена.
И чтение Гомера должно подтолкнуть нас к сохранению всеми силами этого «долгосрочного договора» из конца «Одиссеи», чтобы гнев Ахиллеса никогда не смог пробудиться.
Надеюсь, что «совоокая богиня», музы и боги сумеют нам дать правильные советы и вдохновить нас на правильный выбор. Пришло время вновь взойти на корабли и куда-то отправиться или вернуться домой, по дороге избегая встреч с волшебницами.
Герои и люди
Типажи и фигуры
Когда мы плаваем по гомеровским волнам, у нас в ушах раздаются странные, но красивые, как забытые цветы, слова: слава, отвага, мужество, неистовство, судьба, сила и честь. Агенты зародившегося менеджерского языка еще не успели их запретить. Но дело не за горами.
Наше спасение в наших руках, а не в слабости духа! —
говорит Гомер устами одного из своих воинов («Илиада», XV, 741).
Какое место должны занимать эти неуместные в нашем обществе индивидуального благосостояния и коллективной безопасности концепции? Или они уже навсегда заброшены на бабушкин чердак?
Часто можно услышать следующее: «Античные языки — это мертвые языки». А мысли, высказанные на них, тоже?
И хуже всего то, что где-то в глубине этого археологического пласта забыто одно из прекраснейших слов: героизм. А ведь он в этих поэмах всегда на первом плане.
«Илиада» и «Одиссея» — это песни преодоления самого себя.
Над головокружительными сражениями, реками слез и амброзии, над летящими поверх крепостных стен торжественными речами, нежными напевами в альковах, над человеческой любовью, по силе равной любви богов, и самими богами, такими же смешными порой, как и люди, над дикими чудовищами в глубине пещер и над побережьями, где живут нимфы, возвышается одна недвижная фигура — фигура героя.
Его метафизическая сила питала все европейские культуры.
И продолжает озарять наше коллективное бессознательное.
Каждая эпоха порождает нового героя, призванного воплотить ценности своего времени.
И тогда эта вечная фигура становится социальным прототипом.
Кто этот вооруженный человек? Для борьбы с ужасами этого мира, с трагедией жизни и переменчивостью удачи у него есть только меч и хитрость. Вдохновляет ли еще нас этот герой Трои? Пугает ли? Чужд ли он нам или это наш брат? Может ли он чему-то нас научить, нас, променявших античные ценности на бытовой комфорт?
«Процветание» и «комфорт» — вот горизонт, который открывает перед нами герой (довольно серенький) нашего времени Марк Цукерберг. Изобретатель новой версии нарциссовой лужи (Facebook) заявил об этом в своей речи перед студентами Гарвардского университета. Этому торговцу цифровым счастьем стоило бы противопоставить Ханну Арендт, согласно которой каждый человек может извлечь для себя пользу из образа какого-нибудь гомеровского героя. Герой — это образец, символ определенной добродетели, эталон, позволяющий измерить собственное значение. В зависимости от склонностей каждый может узнать себя в том или ином герое. Сторонники грубой силы выберут Аякса; любители благородной нежности — Гектора, тактики — Одиссея, приверженцы отцовской любви — Приама, а неопределившиеся умы — Патрокла. Я же, посвятив одну часть своей жизни алкоголю, а другую — покорению городских крыш, вижу себя в Эльпеноре, который погиб, упав пьяным с крыши дома Цирцеи.
Нам нравится отождествлять себя с греческими героями, потому что никто из них не совершенен: эпоха далекого и абстрактного монотеистического Бога еще далеко, боги еще могут ошибаться, иметь привязанности, рисковать своей репутацией.
Греки так любили отдавать себе подробный отчет в том, что происходит вокруг них, что даже в божественном видели недостатки! Боги не избегают критических замечаний Гомера. Например, Афродита и Афина могут вцепиться друг другу в волосы, как две торговки селедкой в Афинах.
В блеске чудес всегда виднее предел вещей.
И это делает Гомера близким и понятным.
Сила и красота
Герой Гомера характеризуется силой. Мужество — главное его достоинство. Оно помогает ему действовать и достигать цели. В гомеровском мире нет деяния без мощи. Иначе все ограничивалось бы одними намерениями. Герой всегда идет вперед, как хищник, он рожден для войны и движения.
Но физическая сила, будь она признаком знатного происхождения или приобретенной в пылу сражений, слишком ценна, чтобы растрачивать ее попусту. В начале «Илиады» гнев Ахиллеса выдает в нем человека, безнадежно зацикленного на своей обиде. От обиды он переходит к неистовству. Ахиллес не может претендовать на вступление в пантеон настоящих героев. Чрезмерность и пагубное промедление этого полубога не делают его примером.
Нередко можно видеть, как герой хвалится своей жестокостью и тут же падает, сраженный копьем. В античном мире слепая сила не является недостатком. Сегодня же она нас пугает, мораль не одобряет ее, культура презирает, а право осуждает.
Други, вперед! ободритесь, трояне, бодатели коней!
Ранен славнейший аргивец; и он, уповаю, не может
Долго бороться с стрелою могучею, ежели точно
Феб сребролукий меня устремил из пределов ликийских! —
кричит сын Ликаонов, попав стрелой в Диомеда («Илиада», V, 102–105).
А Гектор бахвалится перед Аяксом:
Знаю довольно я брань и кровавое мужеубийство!
Щит мой умею направо, умею налево метать я, —
Жесткую тяжесть, — и с нею могу неусталый сражаться;
Пеший, умею ходить я под грозные звуки Арея;
Конный, умею, скача, с кобылиц быстроногих сражаться.
Помимо силы у гомеровского героя есть еще красота. Его доблесть пропорциональна его великолепию. Греки видели связь между физической силой, нравственными ценностями и совершенством черт. Древнегреческое выражение «калос кагатос»[39] свидетельствует о том, что мужество рождается от красоты. Лицо человека являлось отражением его внутренней гармонии. Если мы красивы, значит и мужественны, утверждала логика того времени. Спросите об этом у пантер, тигриц или львиц, они не будут вам возражать.
Гектор упрекает Париса в отказе от сражения с Менелаем. Его юная красота не может должным образом скрыть его бессилие:
Видом лишь храбрый, несчастный Парис, женолюбец, прельститель!
…………………………….
Слышишь, смеются ряды кудреглавых данаев, считавших
Храбрым тебя первоборцем, судя по красивому виду.
Вид твой красен, но ни силы в душе, ни отважности в сердце!
…………………………….
Были б не в помощь тебе ни кифара, ни дар Афродиты,
Пышные кудри и прелесть, когда бы ты с прахом смесился.
Забвение и слава
Главная задача греческого героя — снискать себе доброе имя. Можно умирать спокойно, если последующие поколения будут о тебе вспоминать. Греки понимали абсурдность жизни: не успев родиться, мы движемся к смерти, живем слишком быстро. В этом коротком временном интервале между небытием до и небытием после есть не так много времени для совершения поступка, для хорошей жизни и прекрасной смерти.
Поэтому слава является самым коротким путем к коллективной памяти.
Гомер проложил этот путь для некоторых героев: несмотря на усилия некоторых деятелей образования по саботажу этого культурного наследия, мы все еще говорим об Аяксе, Диомеде, Ахиллесе и Менелае. Они все еще с нами. Они среди нас. Мы их не забыли благодаря этой поэме:
Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы;
Нечто великое сделаю, что и потомки услышат! —
уверяет себя Гектор перед сражением с Ахиллесом («Илиада», XXII, 304–305). А ведь Гектор — самый человечный из всех героев, самый разумный и лучше всего приспособленный к нормальной человеческой жизни. Мольба Гектора была услышана. Бьюсь об заклад, что некоторые из моих читателей носят его имя.
Если высшая цель — это коллективная память, значит, главный враг — забвение. Смерть не так важна, она придет в любом случае. Война не так важна, ее нельзя избежать. Физическое страдание не так важно, это общий удел. Но древний грек боится безвестности. Гибель в море — наихудший вид смерти. Море поглощает вас, окутывая вуалью молчания.
Греческий героизм не может удовлетвориться театральным эффектом, он рассчитывает на вечную память. Блеск подвига без памяти будущих поколений — это как разрыв петарды в пустоте.
Когда Телемак встречает Нестора и просит его рассказать ему об отце, этот старый боевой товарищ Одиссея дает ему ключ к успеху:
Так и тебе, мой возлюбленный друг, столь прекрасно созревший,
Должно быть твердым, чтоб имя твое и потомки хвалили.
Пенелопа тоже не столько опасается смерти своего сына, сколько его бесславной гибели:
Ныне ж и милый мой сын не со мною; бесславно умчали
Бури отсюда его.
Даже Афина озабочена этим и выводит Телемака из его детского оцепенения: