Ветка тоже заметила, что браконьер испугался. И ей бы использовать этот шанс для дальнейшего наступления. Однако… Ведь перед ней был все-таки взрослый. И еще другое, может быть даже более важное.
Великий шахматист прошлого Стейниц рассказывал, что ему частенько мешала побеждать полуразгромленного противника именно его «полуразгромленность». И подсознательно своими не самыми сильными ходами он как бы помогал противнику прийти в себя.
Стейниц говорил, что большому игроку надо выживать из себя это.
Может, игроку и действительно надо.
Но если присмотреться, есть в этом чувстве что-то по- настоящему интеллигентное, благородное. Хотя и в ущерб себе. Да что ж из того! Благородство на то и существует, чтобы не искать выгод.
Ветка, воспитанная в издревле существующем демократическом духе московских дворов, твердо знала, что драка только до первой крови и лежачего не бьют.
По наивности своей она приняла дрогнувшего браконьера за «лежачего». Ей бы развить успех, вывести его на чистую воду. А Ветка стала рассказывать ему, как муравьи полезны, сколько килограммов они разных гусениц съедают — такое, мол, и птицам не снилось. То есть Ветка «взывала к браконьерской совести»: вот она ему сейчас объяснит, а он скажет, что никогда больше в жизни не будет разорять муравейников и отдавать своим идиотским рыбкам муравьиные яйца.
При этом Ветка существенно привирала — во-первых, потому, что стремилась живописать как можно более разительную картину, а во-вторых, потому, что плохо слушала в свое время Жанну Николаевну.
Браконьер, видимо, почувствовал это. И Ветка поняла, что он это почувствовал… Эх, не туда куда-то она запоролась!
— Вот хорошо, что ты мне рассказала, — прервал он ее наконец дружеским и радостным голосом. — А то у меня жена их боится, говорит: они ползают… Теперь растолкую, какие они полезные. Как-нибудь перетерпит, верно?
Ветка смотрела на него непонимающими глазами.
— И насчет рыбок ты меня зря… подозреваешь. — Он улыбнулся. — Муравьи действительно твари очень хорошие. Разве я их стану так глупо губить! Ну-ка идем…
Он пошел по узенькой ровной дорожке между грядами. И Ветка невольно пошла за ним. На застекленной терраске с другой стороны дома стоял браконьер-мальчишка и в открытое окно с интересом следил за ними.
— Ты меня за кого принимаешь-то? За браконьера, что ли? — спросил браконьер с великой обиженностью. — Вот он, твой муравейник, никто его зорить не собирался. Я его только переселил!
И действительно. На аккуратно отведенном месте лежал небольшой муравьиный холмик — тот самый, бывший лесной. И даже очень ровненький. Как видно, браконьеры хотели, чтоб муравьи скорее прижились. А те бегали по хвоистой куче, пытаясь сообразить, что же произошло. Многие из них тащили в «зубах» продолговатые белые яички.
— Ну вот, видишь? — сказал браконьер даже как бы с некоторой гордостью.
— А зачем вы это сделали?
— Хм…
Тут браконьер тоже допустил ошибку. Ему показалось, что Ветка полностью покорена. И ему самым житейским образом захотелось похвалиться своей сметливостью.
— О переселении-то муравейников я еще по телевизору видел. В другие районы переселяют, даже в другие страны… Птицы, они тоже поедают насекомых — дай-дай! Я наблюдал. Но птицы только по сезону. Весной они птенцов кормят — стараются, это правильно. Но потом-то они уже нерадивые, а то и совсем в лес усвистели… сад без охраны… Другое дело эти. Всегда здесь. Всегда работают. Смотри, а? Двигаются! — Это он выговорил с каким-то особым восхищением и в то же время ненавистью. — Жрать охота. Им без конца жрать охота!
Была у него такая манера. Он уже не Ветке говорил, а словно самому себе. И жутковато ей сделалось. Нет, не по-настоящему, конечно, а все-таки жутковато.
И в то же время она смотрела на него с огромным изумлением, на этого действительно не браконьера?.. А кого же тогда? Ветка и слова такого не знала. Она хотела ему объяснить, что это же нехорошо. Ведь в лесу они для всех, для целого леса, а здесь, на участке, только для него одного, словно рабы в Риме. Неужели он этого не понимает — этой простой вещи?!
Но чуяла Ветка, что он не такой наивненький, что он всё понимает, только прикидывается. Но и она теперь не была такой наивненькой. И очень смутно подумалось ей, что, возможно, кое-кого надо лупить не до первой крови, а гораздо больше!
— Как же вам не стыдно наш лес грабить?
— «Наш, ваш»… — Голос его и лицо приобрели совсем иные оттенки. — Видишь, как ты ничего не понимаешь-то… Наш-ваш… Он такой же и мой! А если я в лесу ежонка, не дай бог, поймаю, ты что, тоже за мной с ружьем погонишься? Или я воздуха лесного захотел дыхнуть — тоже наш-ваш?.. Вон же, — он указал на муравейник, — живут, бегают. Я их не убиваю. Чего тебе надо?
— Был бы такой насос, вы бы и воздух из леса к себе перекачали!
— Ну, знаешь что, милая девочка! Не забывайся. Я тебя постарше и по возрасту, и по… — Он постучал себе пальцем по виску. — Не забывайся!
— Старше! — сказала Ветка презрительно. — Да хоть вы мамонтом будьте, я вас уважать не собираюсь!
Она, конечно, слегка пользовалась тем, что она девчонка и ее нельзя тряхануть как следует.
— Уважа-ать? — он засмеялся. — А я тебя и видеть-то не хочу. Приперлась, понимаешь, на чужой участок…
— Калитку бы вашу забить покрепче и забор раза в три-четыре повыше, чтобы вы сидели на своем капиталистическом участке и в нашу жизнь бы вообще не выходили!
Ветка увидела, как он весь аж побледнел, а мальчишка все слушал, стоя у окна.
— Ничего-ничего! Вы еще не такое от меня услышите!
То она все говорила, глядя куда-то немного вбок. А теперь прямо навела свои глаза на него.
— Вы же боитесь! Я сразу увидала… Вот я, например, могу все про себя сказать. Пионерлагерь «Маяк», второй отряд, Иветта Снегирева. А вы? Ну скажите!.. Вы потому и трус, что вы нечестный.
Он молчал, он даже как следует не мог притвориться, что ему будто неохота ей отвечать.
Но и Ветка была на пределе человеческих возможностей. Ни слова больше не говоря, она пошла назад по аккуратной дорожке меж гряд. Честные муравьи продолжали бегать, помаленьку разбираясь в кошмаре, который с ними произошел. Ветка чувствовала, что если она так уйдет, это будет предательство по отношению к ним.
Перед домом она остановилась, сказала мальчишке, который приклеенно стоял у окна. Мальчишке-то она была теперь в состоянии сказать что угодно.
— Имейте в виду, — сказала она, — если ещё хоть один муравейник пропадет, отвечать будете вы. И если вы этот муравейник погубите для заметания следов… мы проверим! И вы отвечаете за этот муравейник!
Чтоб муравьи были тут не рабами, а как бы посольством «Маяка» на этой вражеской территории.
Она прошла мимо цветущих овощей и деревьев, открыла калитку и с удовольствием закрыла её. Оказалась на воле, где трава росла по-нормальному и все росло по-нормальному, а не по-сумасшедшему на благо эксплуататоров.
В душе у Ветки были одновременно победа и грусть…
Она гордилась собой — это бесспорно. И она была поражена, что есть такие люди… Она как бы знала об этом и в то же время не знала. Что они так просты и так близко от ее жизни.
И еще она понимала, но не словами, а душой, что эта ее победа не окончательная, а лишь маленькое сражение, где ей удалось потеснить врага. И если б Ветка только знала, что в таких сражениях и пройдет вся ее жизнь!
Браконьерский мальчишка догнал ее у самого моста. Сейчас он выглядел широкоплечим и высоким — пожалуй, таким же, как Лебедев. В плечах даже и покрепче. Это рядом со своим отцом он казался таким забитым.
У мальчишки были серые, широко посаженные глаза, что является будто бы признаком добродушия. Но ведь это всего лишь внешность! Хотя у него была действительно положительная черта — ему с первого взгляда понравилась Ветка. Да и то надо еще проверить!
К счастью, она не успела испугаться — оглянулась, когда мальчишка уже подбегал, и он сразу произнес:
— Просто мне велели тебя проводить, — и протянул по-рыночному свернутый фунтик с очень крупной малиной, которая была удивительно… малинового цвета.
Ветка хотела сразу выбросить этот кулек в Переплюйку. Но не бросила, посмотрев на мальчишку. Заменила на более мягкое наказание. Спросила:
— Взятка?
— Да, взятка, — сказал мальчишка. Он вытряхнул на ладонь хорошую горку ягод и не спеша кинул их в воду… Тут надо заметить, это был для него не простой и далеко не обычный шаг. Но в некоторые моменты люди бывают удивительно чутки… Так странно получилось, словно он подслушал ее мысли.
Хотя сказала Ветка, естественно, совсем другое:
— Знаешь что, ты чужим-то не распоряжайся! — и улыбнулась.
Потом взяла в рот ягоду — ведь ягоды были ни в чем не виноваты…
Городской девочке Ветке такой малины не доставалось, наверное, никогда! Ее бессмысленно здесь описывать. Ее надо попробовать, спелую, прямо с куста, малину сорта «новость Кузьмина». Она была сладкая и острая. Она было полна аромата и словно радовалась тому, что вы ее съели…
Лагерь заждался Ветку. Однако и не хотелось есть это чудо на ходу. Прислонившись спиной к перилам, Ветка роняла малинины в рот. Она не видела здесь никакого предательства. Такая малина предательством быть не могла.
— Иветта…
Ветка невольно рассмеялась — настолько она не привыкла к своему полному имени.
— Да нет, меня так не зовут. Это у меня так будет в паспорте написано. А меня зовут Вета или Ветка.
— А меня — Володя…
Он совершенно не знал, чем бы ее прельстить. Он даже хотел было сказать, что отнесет муравейник назад. Но это было выше его сил, как выше Веткиных сил было войти на участок, который охраняло объявление про злую собаку.
Ягоды были еще не съедены. Но их оставалось уже меньше одной трети. Мальчишка следил за Веткиной рукой и за Веткиными губами и проклинал себя, что выкинул такую большую горсть. Сейчас вот она съест последнюю малинину и скажет, чтобы он катился отсюда на свой капиталистический участок.